Личный номер 777

— Я за подмогой! Я иду за подмогой!

Он петлял по огородам и сточным канавам целую вечность. Ответные выстрелы звучали теперь значительно реже, из дыма раздавались только мольбы о помощи, стоны раненых и хриплые крики немногих оставшихся в живых товарищей. От этих страшных звуков и уползал Вирон, уползал, не помня себя от страха, уползал прямо в джунгли, из которых ему навстречу крались атакующие партизаны. Он полз за подмогой. Куда именно — этого Вирон не знал, но продолжал судорожно извиваться, пока окончательно не запутался в лабиринте живых изгородей на окраине деревни.

Он видел, как уводили раненого лейтенанта Воронова и с ним еще троих выживших. Их провели так близко, что Вирон почувствовал запах лейтенантского лосьона. Он даже поймал взгляд взводного и навсегда запомнил мелькнувшую в нем надежду. Но надежде не суждено было сбыться — Вирон так и не решился спустить курок, и всего через минуту ругань на испанском языке и пулеметная очередь возвестили миру о кончине пятого взвода.

Потом партизаны пустили собак — злобных и невероятно сообразительных искусственных тварей, специально выведенных для службы в диверсионных силах. Те из раненых миротворцев, кому не повезло остаться в живых, стали их добычей, а ублюдки из джунглей гоготали и заключали пари, как долго протянет тот или иной бедолага.

После первого же крика, сменившегося яростным рычанием и треском раздираемых костей, Вирон вскочил и бросился к лесу. Его заметили. Одна пуля задела плечо, вторая навылет прошила мякоть бедра. Ему повезло — это были простые пули, без ядов или нановзвесей, после которых любая царапина становилась смертельной. Ветви хлестали его по лицу, но он ломился напролом сквозь молодой подлесок, пока острый, словно копье, сук не вонзился в челюсть сержанта и не остановил его бег. И тогда Вирон очнулся и повернул к реке. Он продрался сквозь прибрежные заросли, с плеском обрушился в воду и ухватился за кружившее в омуте поваленное дерево с корнями, точно протянутые в мольбе черные костлявые руки. Под яростный лай взбешенных исчадий ада он кое-как вытолкал свой плот на стремнину. Голова уже кружилась от потери крови, но только крепко зацепив ремень разгрузки за какой-то сучок, он позволил тьме накрыть себя с головой.

Война для Вирона закончилась на следующее утро, когда его, валявшегося без сознания на песчаной отмели, подобрал поисковый коптер. Он провел в тыловом госпитале почти два месяца, а потом еще месяц приходил в себя в центре реабилитации ветеранов. Первое время его допрашивали каждый день, но Вирон твердо следовал собственной версии событий, тем более что его служебный чип покоился на дне реки и сержант мог не опасаться, что его показания не совпадут с записями регистратора. Ему приходилось снова и снова повторять свою историю, и день ото дня события обрастали все новыми деталями, потому как что-то случилось с его котелком, память давала сбои и была полна провалов, точно проселочная дорога, над которой прошелся на бреющем штурмовик-беспилотник. Он не помнил, как выбрался из горящего сарая, не помнил, как дошел до реки, не помнил причин странной мягкости дознавателей, которые в обычных обстоятельствах должны были опутать его датчиками полиграфа и выжать, словно лимон. Он даже не помнил, что с ним было до того патруля — чем жил, во что верил, словно в ту ночь кто-то перечеркнул его жизнь жирной чертой, и она развалилась на две половинки — до и после.

Его премии за ранение хватало на любые безумства. Он оттягивался с одной шикарной куколкой в курортном городке на побережье, объедался экзотическими фруктами, без разбора пил дорогие вина, но почти каждую ночь кричал во сне — кричал громко, отчаянно, изрыгая грязную ругань, — и девушка расталкивала его, спрашивала, что случилось. В ее глазах стоял нешуточный страх.

Как-то ему сообщили, что лейтенант незадолго до своей смерти подал рапорт с ходатайством о присвоении Вирону очередного звания и назначением его на должность взводного сержанта. И вот теперь командование решило удовлетворить рапорт лейтенанта. Посмертно. В ту ночь Вирон заснул с мокрым от слез лицом и потом две недели напивался до потери сознания, а протрезвев, написал рапорт с просьбой о приостановке контракта.

С тех пор многое случилось. Сначала он вернулся в свой городок на Гатри и всего через месяц женился на красивой девчонке, которая в детстве жила на его улице, но почему-то его не помнила. Его семейная жизнь продлилась почти пять недель, пока его жена не решила, что с нее хватит пьяных драк и ночных кошмаров. Он так давно жил вдали от дома, что разучился разговаривать как местный, и из-за странного акцента ему было трудно найти новых знакомых. Но однажды в кафе у муниципального пляжа он познакомился с привлекательной девушкой. Несколько дней Вирон встречался с ней в недорогих ресторанах и катал на прогулочном катере, но когда она пригласила его к себе, по дороге на них напали, избили и ограбили какие-то громилы, а полицейские в этой поганой дыре делали вид, что ничего не замечают. После этого случая Вирон решил, что не создан для семейной жизни. Он снял квартирку в захолустном пригороде, купил огромный аквариум, в котором поселил стаю хищных земноводных тварей. Ему доставляло удовольствие кормить их, запуская в воду живую рыбу. Работы у него не было. Делать он ничего не умел, а для того, чтобы заложить в голову программу обучения горного инженера, требовались немалые деньги. Кроме того, на Гатри еще была свежа память о недавней войне за независимость, и кадровые военные Альянса, в особенности местные уроженцы, не пользовались особенной популярностью. Несколько раз он пытался найти работу на оловянных шахтах, и каждый раз его с треском выставляли на улицу за опоздания или за драки с товарищами, которые звали его не иначе, как фашистским прихвостнем. Через полгода, уже совершенно отчаявшись, он за гроши завербовался на какой-то задрипанный астероид, но тут на горизонте неожиданно возник некто в капитанской форме и объявил, что командование приняло решение о возобновлении контракта. Вирону возвращали прежние оклад, звание и должность и отправляли в батальон приема пополнений, чтобы он мог восстановить командные навыки и пройти курс адаптации к новому месту службы. В общем, ничего особенного. Кроме того, что он никак не мог вспомнить, как звали того парня с капитанскими петлицами. Он даже не был уверен, был ли на самом деле тот парень. Память продолжала выкидывать странные фокусы.

Постепенно Вирон вошел в норму. На Луакари ему нравилось. По сравнению с Гатри климат здесь был просто райский. Даже ядовитый туман, который заставлял старшего сержанта скрипеть зубами и беспокойно ворочаться во сне, не мог заставить его тосковать слишком долго.

Так было, пока однажды летним днем он не повстречал паренька с номером «777» на нагрудной табличке.

И призраки с таким трудом забытого прошлого неожиданно обрели плоть.

Коробка со старым тряпьем открылась.

Твид отбарабанил по столу дробь.

— Во время сеанса не зафиксировано никаких сбоев. Однако твои рефлексы не изменились, Адамc. Никаких военных навыков.

— Совсем никаких? — переспросил удрученный Брук.

— Никаких… капитан, — с нажимом повторил Твид.

— Извините, гейдан капитан.

— Сколько раз повторять — никакой я не гейдан! — взорвался Твид. — Все люди равны! В Объединенных силах нет ни «сэров», ни «господ», ни «товарищей»! Обращение только по званию. Звание — и точка! Понятно?

— Понятно, капитан. Извините.

— В космической пехоте не извиняются. В космической пехоте говорят: «Виноват». По крайней мере, в пехоте Объединенных сил.

— Виноват, капитан, — послушно ответил Брук, хотя внутри у него все перевернулось от унижения.

— Оружие, тактика противника, местные условия — ничего этого ты не знаешь, — продолжил Твид. — Не можешь использовать боевой модуль, стрелять, вызывать помощь, взаимодействовать со штабной группой. Ни тактических приемов, ни правил безопасности — ничего. Ты не умеешь самого элементарного. Даже соблюдать дистанцию во время марша. Из-за твоей неопытности погиб твой товарищ, не выполнена боевая задача.