Рапсодия гнева. Трилогия (СИ)

— На мужской, — уточнила Катя, указав пальцем на статуи с торчащими членами. — И Храма оттуда видно не было.

— Я больше половины пути прошел, прежде чем заметил силуэт.

— Это все объясняет, — уверенно заявила она. — От этой «вони» мужиков всегда выбрасывает на мужской стороне, а женщин на белой. Просто рыжий женщин в команду не брал, поэтому в эту сторону ни у кого из них не было надобности ходить. А дорога, значит, в другой стороне.

— Может быть… — ответил я.

Хотя объяснение казалось правдоподобным. Если бы не поиски Кати, я бы и сам не стал бы так сильно углубляться в лес.

— Значит, рыжий и его хлопцы могут ничего и не знать о Храме.

— А кстати, почему он тебя не взял в команду? — задумчиво поинтересовалась Катя, — Ты ведь ему по всем статьям подходишь.

— Возможно, у него другие цели или другие способы их достижения, чем у Кирилла. Кириллу нужны победители, а этому уроду, возможно, просто пушечное мясо. Заглянем внутрь? Может, есть и другой вход, где нет скелетов.

— Поищем, — кивнула она.

Я подумал, что если в Храме есть женская часть, то когда-то, возможно, среди воинов были и женщины. А может, черно-белое разделение имело какой-то иной смысл. Однако теперь я не думал, что Храм и Базу построили нелюди. Иначе откуда бы взяться человеческим фигурам на стенах? Хотя, с другой стороны, фигуры могли установить после постройки.

И тут меня осенило. Я вспомнил, где мне приходилось видеть очень, очень похожую архитектуру! Это были реконструкции храмов в городах древних шумеров. Как-то их особо называли, эти храмы, но я не помнил. Да и неважно это было сейчас.

С другой стороны, мы без труда нашли свободный от скелетов вход. Это был узкий проем в стене, без всяких следов когда-либо имевшейся двери. Внутри гулко гуляло эхо, но дождь сверху не падал, и это было хорошо. На первом этаже оказался огромный зал, пол которого, подобно шахматной доске, неведомые архитекторы выложили черными и белыми плитами с метр в поперечнике. Сквозь них проросли грибы на извилистых ножках, а травы тут совсем не было. Пахло грибами, мокрым камнем и еще чем-то очень знакомым. Так иногда пахнет в Москве в подземных переходах, если рядом есть киоск, в котором продают индийские ритуальные благовония. Это меня удивило.

— Чувствуешь? — спросил я у Кати.

— Запах? Да. Может, мы тут не одни?

— Плохо будет, если нас сразу ухлопают. А «вони» всего три дозы осталось. Да и героин принимать внутривенно без особой необходимости нет желания.

— Почему же сразу ухлопают?

— Потому что война для этого мира так же нормальна, как для людей еда. Тут все ради войны. И нет в этом ничего удивительного, поскольку чужая удача — хороший трофей.

— Да уж… — вздохнула Катя. — Только это воровство. И мне совсем не нравится подобный способ повышения удачливости.

— А есть другие способы?

— Наверняка.

Ничего не найдя на первом этаже, мы поднялись по каменной лестнице выше. Здесь запах курящихся благовоний ощущался сильнее, и я уже не сомневался, что в здании есть кто-то, кроме нас. Безоружному в такой ситуации хуже, чем голому. Но и второй этаж не преподнес нам никаких сюрпризов. Пол здесь тоже был в шахматных клетках. И еще мы нашли статую на подставке. Она изображала слона. Не шахматного, а оседланного боевого слона, на каменной шкуре которого сохранились следы выцветших красок.

Так, поднимаясь этаж за этажом, мы с Катей находили все новые фигуры — где одну, где несколько, а также следы человеческого пребывания. Следы эти были до крайности странными — то детская деревянная лошадка посреди огромного зала, то колесо от дорогого спортивного велосипеда, то пустая коробка от пистонов, какие мы в детстве заряжали в игрушечные пистолеты. На пятом этаже я нашел три круглые батарейки «Сатурн» — совсем стародавней модели, еще в картонных цилиндриках изоляции и с угольными стержнями, какими мы мальчишками рисовали кошек на заборах. Но, несмотря на допотопность модели, батарейки были совсем новыми, не выцветшими и не окислившимися.

На шестом этаже Катя нашла жестяной самосвал с поднимающимся кузовом. Эта игрушка также сохранилась великолепно, но принадлежала очень давнему времени, от которого у меня остались только обрывки воспоминаний. Рядом с грузовиком валялась детская пирамидка из разноцветных деревянных кружков, увенчанная красным деревянным перчиком. Я ее поднял, не удержался. От нее пахло таким давним детством, что у меня невольно сжалось сердце.

— Здесь нет никого с оружием, — уверенно заявила Катя. — Можешь не беспокоиться.

— С чего ты взяла?

— Игрушки не повреждены, — ответила она.

— Не понял. А почему они должны быть повреждены?

— Человек с автоматом обязательно бы пнул хоть одну.

— Ты так думаешь?

— Просто уверена.

Я фыркнул. Такое объяснение казалось мне более чем спорным. Ну зачем пинать игрушки? Кому это в голову придет? Только шум поднимать. Нет, здравомыслящий человек этого делать не будет, хоть с оружием он, хоть с пустыми руками. Я представил, как пробираюсь по этажам, сжав АПС в руке. Нервы, конечно, на пределе. Адреналин и все такое… Умиления детская пирамидка у меня в таком состоянии точно бы не вызвала. Но пинать? Хотя если под ноги попадется…

— Вот зараза! — ругнулся я.

— Что такое? — обернулась Катя, сидя на корточках возле грузовика.

— Игрушки лежат на проходе!

— И что?

— Ты права. Человек с автоматом их точно бы пнул. Ящик бы переступил, а вот это…

— Ну вы и уроды, — вздохнула Катя, поднимаясь. — Себя с автоматом представил?

— Да, — признался я. — Похоже, что эти игрушки тут лежат вместо сигнальных растяжек, чтобы предупредить кого-то, что поднимается человек с оружием.

— Может быть.

Мы двинулись дальше. Чем выше поднимались, тем больше в проходах валялось милых предметов — куклы в белых трусиках, большие пластмассовые жирафы, плюшевые медведи с колокольчиками на ошейниках.

Пирамидку я взял с собой.

Последний этаж, кажется, четырнадцатый, заволокло сизым дымом от курящихся благовоний. Ароматные палочки были воткнуты прямо в расщелины стен, а кусочки смол дымились на бронзовых блюдцах, установленных в центре каждой из белых клеток. Лестница у стены вела на плоскую крышу, в квадратном проеме виднелось небо с плывущими тучами. Оттуда, сверху, доносились странные звуки, словно несколько человек в разных местах ритмично ударяли деревяшкой о деревяшку.

— Там их много, — шепнул я, придерживая Катю за рукав.

— Пусти, — она вырвала руку и начала подниматься по лестнице.

Мне оставалось только плестись за ней, хотя в этом мире ни от кого нельзя ждать ничего хорошего. Но если уж умирать тут, то вместе. Чтобы проснуться одновременно.

Однако никакой толпы на крыше не оказалось. Всю площадь, а крыша была размером с приличную площадь, занимали части непонятного деревянного механизма, приводящегося в движение падающей с неба водой. Она накапливалась в деревянных резервуарах, затем стекала по деревянным желобам, вращала разноразмерные деревянные лопасти, приводившие в движение деревянные рычаги. Некоторые части были соединены веревками. Движение механизма было направлено в даль, где за пеленой ливня скрывалось что-то массивное, я сделал несколько шагов и с огромным удивлением разглядел десяток колоколов самого разного размера, висящих на деревянных рамах у дальнего края крыши. При каждом колоколе был соответствующего размера деревянный молот, и я понял, что цель механизма — взвинтить веревочные скрутки, которые, подобно пружинам, приведут молоты в действие, и те ударят в колокола.

Но еще больше я удивился, увидев под колоколами жилистого парня лет восемнадцати, одетого в рваное рубище. Причем рубище, насколько я мог разглядеть, не было ветхим, а порвано было на ровные полосы специально. Услышав нас, парень обернулся, и рот его растянулся в улыбке. Он не смотрел мне в лицо, и я понял, что его взгляд привлекла пирамидка в моей руке,