Ливонская чума

Поначалу ребенок спрашивал, почему нельзя пойти гулять на улицу, почему запрещено играть с другими детьми. Но, как все дети, Урсула быстро приняла случившееся с ней как данность. Она еще не знала, каким должен быть мир, и считала, что вариантов попросту не существует. Может быть, все дети сидят дома, взаперти, окруженные безмолвными игрушками, красивыми вещами, лентами, платками… И никто, кроме мамы, не входит в эту комнату со всегда опущенными шторами. Так положено.

Она была бледной, с прозрачной кожей, которая никогда не знала солнца. Ее руки, ловко управлявшиеся с иглой, оставались тонкими и слабыми. По счастью, она не растолстела, хотя со временем эта опасность могла ей угрожать.

У родителей Урсулы были веские причины прятать дочь.

Шестнадцать лет назад их посетил важный родственник. Он был бургомистром в Ревеле, владел суконной мастерской и вел обширную торговлю — от Новгорода до Брюгге. Навестив по пути двоюродную племянницу, он был приятно удивлен тем, что застал ее с новорожденной дочкой. Вид крошки на руках у счастливой матери настолько умилил богача, что тот обещал оставить свое суконное дело малышке — это будет ее приданым, когда она выйдет замуж.

Разумеется, все проливали счастливые слезы. Отец девочки обещал регулярно извещать о ее успехах и здоровье. И с той поры действительно раз в полгода напоминал о себе и своей драгоценной Урсуле — писал, что девочка здорова, красива, умна и мечтает скорее вырасти и выйти замуж.

Если пойдут слухи о том, что Урсула — горбунья и карлица, то с суконной мастерской и лавкой в Ревеле можно распрощаться. Завещателю требовались здоровые наследники, которые будут хорошо вести дело и проследят за тем, чтобы оно не ушло из семьи. Урсула никогда не выйдет замуж, не родит детей, и некому будет заниматься производством и торговлей. Узнав об этом, богатый родственник успеет переписать завещание, и тогда все мечты родителей девочки пойдут прахом.

Поэтому девочку прятали как можно более тщательно. Большинство соседей вообще не подозревали о том, что у хозяев этого дома имеется дочь. Точнее, о дочери знали, была девочка — но вот где она… То ли уехала куда-то, то ли умерла.

А Урсула росла, взрослела, училась читать и из книг узнавала самые разные вещи, но продолжала считать, что это все — выдумки, вроде истории про женщину-змею, которая полюбила рыцаря, или сказки про крылатого коня…

Как же она удивилась, когда отец вошел в ее комнату и, избегая встречаться с дочерью взглядом, сказал:

— Нам придется уехать.

— Уехать? — Она робко приблизилась к отцу, привстала на цыпочки, обвила руками его живот. — Но разве мы можем куда-то уехать?

— Разумеется. У тебя есть вещи, которые тебе особенно дороги, Урсула?

— Я люблю все мои вещи, — сказала девушка. — Мне не понятно, о чем ты спрашиваешь.

— Возьми с собой рукоделие, — сказал отец, — и несколько книг. Их можно будет хорошо продать. Я вернусь скоро, ты должна быть готова к путешествию. Твоя мать поможет тебе одеться.

Смысл сказанного остался для девушки темным, однако она послушно сложила в корзину иглы и нитки, взяла несколько книг из тех, что у нее имелись, и смирно присела на край своей постели.

Мать пришла вскоре после отца. В руках у нее был теплый дорожный плащ с капюшоном. Слишком длинный подол она быстро обкромсала ножницами и набросила эту одежду на дочь. Затем схватила ее маленькую ручку своей большой тяжелой рукой.

— Идем.

Урсула поднялась, повинуясь матери.

— Но куда?

— Потом поймешь. Идем со мной. Не спрашивай. Скоро здесь будет опасно.

Девочка осторожно спустилась по лестнице, вышла на улицу. Солнечный свет ударил ее по глазам. Она зажмурилась и тихо застонала сквозь зубы.

— Ты что? — удивилась мать.

— Мне больно!

— Садись!

Она подтолкнула дочь к телеге. Урсула, как могла, забралась наверх, натянула капюшон на голову и съежилась. Ветер пронизывал ее насквозь. Она никогда не помнила, чтобы ей было так страшно. Четыре стены, обнимавшие ее со всех сторон долгие годы, теперь исчезли, упали. Куда ни глянь — везде пустота. Тесные улицы Тарваста казались ей слишком просторными, но настоящий ужас начался уже после того, как они очутились за стенами. Отец о чем-то разговаривал с другими людьми, мать сопела и топталась рядом с телегой.

Кругом гремело оружие, шумели голоса, кто-то ходил, несколько раз возле телеги останавливались. Урсула сжималась в комок и пряталась под своим плащом.

Мать объясняла — с ней дочь, ребенок, она не вполне здорова… От телеги отходили, ворча, и Урсула переводила дыхание.

Затем вокруг потянулись леса. Здесь было уже не так жутко. По крайней мере, не было поблизости чужих людей, и девушка начала выглядывать из-под плаща и озираться по сторонам. Она видела стволы деревьев, птиц, кусты. Солнце садилось, разбрасывая по небу багровые, желтые, фиолетовые полосы, и Урсула, глядя сквозь ресницы, чтобы не так болели глаза, любовалась этим совершенно новым для нее зрелищем.

Ветер больно ранил ее изнеженную кожу, но заботливая мать взяла с собой масло и время от времени натирала им дочери щеки. Урсуле было неприятно ощущать себя липкой, но все же это лучше, чем струпья и расчесы, которыми стращали ее родители.

Они уже начали верить в то, что им удастся беспрепятственно миновать леса и добраться до польской границы.

Отец строил планы на будущее. Возможно, они сумеют устроиться на новом месте и благополучно доживут до дня, когда можно будет вступить в наследство. Урсула будет жить как королева. Ей сошьют самые роскошные платья. На ее столе будут самые изысканные кушанья. Она начнет заниматься музыкой, сможет покупать себе книги.

— Я поеду путешествовать! — объявила вдруг Урсула, слушавшая эти разговоры.

Оба родителя дружно уставились на свое дитя.

— Да, — подтвердила девушка, машинально размазывая пальцами масло по всему лицу и затем вытирая их о плащ. — Я хочу увидеть мир и все его чудеса. Столько интересного и красивого есть вокруг! Если в книгах написана правда…

— В книгах не всегда пишется правда, — перебила мать. — Мы с тобой это уже обсуждали. Часто в книжках просто сочиняют разные глупости для развлечения читателей.

— Это неважно, — Урсула тряхнула головой и зажмурилась. — Я больше никогда не буду сидеть в комнате!

Мать с отцом переглянулись. Потом отец осторожно начал:

— Урсула, это опасно. В мире полным-полно людей…

— Но я ведь буду богата, — напомнила девушка, — у меня будут слуги, охрана. Как у принцессы. Вы ведь обещали мне, отец!

— Правда, — проворчал он.

И тут по лесу раскатился долгий свист. Лошадка, сразу ощутив опасность, фыркнула, мотнула головой и остановилась.

Как по волшебству, из-под земли, из-за кустов, кажется — отовсюду — возникли какие-то незнакомые люди.

Они молча, без улыбки, скалили зубы и посверкивали глазами. Один из них протянул руку и взял лошадку под уздцы, второй оттолкнул в сторону женщину и запустил пальцы в тюки, третий ухватил Урсулу за плечи и встряхнул.

— Брысь! — сказал он беззлобно.

Урсула обмякла — силы оставили ее. Разбойник просто снял девушку с добра, наваленного на телегу, уложил на траву. Отец неожиданно вытащил из-за пояса длинную пистоль, драгоценнейшую вещь, и выстрелил.

Гром вспорол вечернюю тишину, как будто кусок ткани оторвали, и тотчас сладкий лесной воздух бы испорчен кислой гарью.

Лавочник из Тарваста изумленно уставился на свое оружие: оно по-прежнему дымилось, а разбойники по-прежнему были целы и невредимы.

Один из них подошел к отцу девочки вплотную и подтолкнул его плечом.

— Что? — сказал он. — Ищешь свою пулю? Да? Хочешь знать, почему никто не умер?

— Да, — пробормотал лавочник.

Разбойник изъяснялся на очень ломаном языке, но торговец, привыкший находить взаимопонимание с любым, кто посетит его лавку, понял и этого человека.

— Вон твоя пуля, — разбойник показал пальцем на березу. На белой коре появилось новое пятно. — Ты промахнулся. Мне бы такую пистоль, я бы тебя в упор убил.