Герои должны умирать (СИ)

Филипп поплёлся следом за сержантом, размышляя по пути, почему ему так не везёт и куда делось его хорошее настроение.

Через полчаса все документы на него были оформлены, Филипп был поставлен на довольствие в военную часть? 35676, зачислен в роту механиков наземных средств передвижения и посажен под арест. Как сержант и обещал, гауптвахта оказалась сырой и холодной. Но, поскольку на дворе стояла жаркая погода, то в какой-то степени это было даже приятно. Кроме него, в камере оказалось еще двое солдат. Сидеть было не на чем, потому что после подъема спальные нары задвигались в стены. Один из собратьев по несчастью угостил Филиппа сигаретой и принялся расспрашивать о том, как он сюда попал. Найкель пожал плечами и рассказал, как было дело.

— У меня такое впечатление, — завершил он свой рассказ, — что этот сержант Паркер — полная скотина. Чего ему от меня надо было?

— Запомни такую вещь: прав тот, у кого больше прав. Так что лучше не спорить вообще ни о чем. Скажи: «будет сделано», а сам можешь не делать ничего. А вообще-то ты легко отделался. Обычно с нас снимают жалование — это проще и больнее. Служишь, служишь, а в конце месяца получаешь жалкие гроши. Сколько тебе назначили?

— Паркер сказал, что сто пятьдесят кредитов в месяц. И полное обеспечение питанием и обмундированием.

— Ну, разумеется. Форма неплохая, прямо надо сказать, а вот с питанием дело обстоит похуже. Кормят почти дрэком. Да и вообще, обстановка в нашей части нехорошая.

— В каком смысле?

— А в таком! — в разговор вмешался солдат помоложе. На его левом глазу красовался черно-фиолетовый синяк, размером с футбольный мяч. — Вот, видишь? Служба здесь тихая: ни боев, ни стычек с туземцами, вот все и дерутся друг с другом. Мой тебе совет: сразу ставь себя, как надо, иначе опустят, ниже некуда. Здесь все друг другу волки.

Филипп озадаченно осмысливал услышанное.

— А куда смотрят офицеры?

— Туда же, куда и сержанты. А те глядят так, как им выгоднее. Им выгодно, чтобы мы грызлись между собой в промежутках между тренировками на выносливость и выживание, если, конечно, у нас остается энергия на это.

— Но зачем? — Филипп все никак не мог понять, для чего создана подобная система.

— А затем, что они не хотят, чтобы мы когда-нибудь…

Филипп так и не узнал, что хотел сказать солдат, потому что раздался лязг двери, и внутрь камеры ввалился сержант Паркер. За его спиной стоял начальник караула и конвойные.

— Ха, субчик, ты думаешь, что тебя сюда отдыхать посадили? Или ты решил, что можешь безнаказанно дерзить сержанту Паркеру? Ну-ка, выходи.

Филипп встал с корточек и вышел из камеры, щурясь на яркий свет коридорных ламп. Позади солдаты сочувственно вздохнули. Дверь с ржавым лязгом захлопнулась.

— Вперед! — услышал Филипп и получил сильный удар по спине прикладом винтовки. Он обернулся, но лишь затем, чтобы получить еще один в грудь. — Давай, шевелись!

Конвойный с явным удовольствием ткнул стволом в ребра заключённому. Филипп мрачно посмотрел на них: два сержанта и два конвойных. Он мог бы уложить их в течение тридцати секунд, но под трибунал попадать не хотелось. Филипп ещё надеялся, что капитан Клин всё-таки отыщет его и заберёт с собой. А если Найкель сейчас устроит мордобой, то Клину вытащить его из дисбата будет невозможно. Поэтому Филипп подчинился и пошел по коридору. Его завели в дежурную комнату и Паркер, гнусно ухмыляясь, сказал:

— Ну, солдат Найкель, сейчас мы займемся твоим воспитанием.

Сразу же после этих слов Паркера один из конвойных с хаканьем нанес удар Филиппу по почкам. Филипп взбеленился и даже думать забыл про угрозу трибунала. Он вырвал винтовку из рук конвойного и пнул его в пах. Солдат согнулся вдвое и затих в углу. Филипп, разворачиваясь, ударил прикладом Паркера в лоб. Сержант отлетел к дверям, схватившись за лицо — между ладоней у него сочилась кровь. Филипп приготовился уже к драке с оставшимися двумя, но… Второй караульный даже не думал вступать в драку, а просто спустил предохранитель винтовки и прицелился в Филиппа. Сержант, начальник караула, тоже держащий заключённого под прицелом, спокойно сказал:

— Аккуратно положи оружие на пол, иначе сейчас станешь трупом. Мы скажем, что ты пытался совершить побег. Ты будешь мертв, а мы получим премии за бдительность. Слышал, что я сказал?

Филипп мучительно осознал, что так всё и будет. Двоих он вырубить сразу не сможет — кто-нибудь его точно пристрелит. А потом выдадут историю за попытку к бегству с похищением оружия. Найкель нагнулся и положил «Гаузер» на бетонный пол, а затем, избегая удара сапогом, следом упал и сам. На него градом посыпались удары. Сначала он уворачивался, но потом получил ботинком по голове, и в глазах заблистали сверхновые. Филипп перестал ощущать удары. Два сержанта и караульный ногами и прикладами избивали бесчувственное тело, и только второй солдат все еще стонал в углу, свернувшись в клубок и сжимая распухшие гениталии.

Филипп пришёл в сознание и невольно застонал — все тело ломило, а голова болела так, будто по ней проехался тяжелый танк. Он попробовал приподняться, но в глазах мельтешили кровавые звёздочки.

— Лежи, тебе еще рано вставать.

Над ним кто-то склонился. Филипп узнал солдат, с которыми он успел коротко познакомиться перед экзекуцией.

— Прилично они тебя отделали. Это ты так подъехал Паркеру?

— А что, по нему заметно? — едва шевеля распухшими губами, спросил Филипп.

— Не то слово. Его левый глаз полностью заплыл, совсем как у тебя, и здоровый шишак на лбу.

Филипп потрогал свой левый глаз и поморщился. После короткой ревизии он обнаружил на себе массу побоев, синяков и ушибов. Переломов, слава Богу, не было. Он со стоном сел и огляделся. Вокруг те же стены, зато сам Филипп приобрел несколько «украшений». Он поднялся с пола (нары были убраны в стену) и потряс головой. Шея болела, но его не тошнило, значит, сотрясения мозга нет.

— Долго я тут валялся?

— Нет, не очень. Может быть, минут десять. Давай-ка познакомимся, — солдат постарше протянул Филиппу руку. — Меня зовут Константин Тадас, а его — Вениамин Нечаев.

— Можно просто Веней.

— Филипп Найкель. А вас сюда надолго упекли?

— На пять суток. Больше командир роты не имеет права объявлять, это по уставу не положено, но он может добавить еще пять и так далее. Мы тут уже вторую неделю сидим.

— И за что, если не секрет?

— Его — за драку с тяжелыми последствиями, а я — за то, что продал шинель старшины роты.

Филипп улыбнулся, хотя верхняя губа сильно болела.

— А продал зачем?

— У-у, если бы ты видел его шинель! Она была совсем не по уставу шикарная, в такой и генералу не стыдно показаться на улице. А наш старшина всех достал своими придирками, вот я и продал его шинель командиру второй роты, майору Плошка. Сам понимаешь, что старшина у майора не потребует ее обратно. Вот он обозлился и засадил меня сюда. Добавляет мне срока по двое суток уже восьмой раз. Кстати, сержант Паркер из нашей роты.

— Выходит, что мы с тобой в одной роте?

— Выходит так. От меня тебе огромное спасибо за то, что приложил этой свинье. Да и ребята будут рады.

В коридоре раздался вопль дневального «Смирно»

— О-о, начальство пришло. Готовься к утренней проверке. Постарайся с комендантом вообще не разговаривать — он дурак, каких поискать.

Филипп осмотрел себя: весь в синяках, еще недавно новенькая форма была помята и окровавлена, одним словом, ему только на парад. Дверь открылась, и в камеру ввалился полковник, круглый, словно мячик. Ремни, туго стягивающие его, только подчёркивали это сходство.

— Встать! Смирно! — позади полковника раздался голос начальника караула.

Взгляд полковника скользнул по Тадасу и Нечаеву и остановился на Филиппе.

— Новенький? Красавец, ничего не скажешь. Кто это вас так?

— Я таким родился, сэр, — как Филипп ни хотел, чтобы скотине Паркеру досталось, но он решил, что лучше сделает это сам, а не посредством начальства.