Квест империя. Трилогия (СИ)

Первая официантка – та самая – уже расставляла на столике чашечки с кофе, сахарницу и прочие причиндалы.

– Милочка, – Лика выстудила голос так, что ей самой стало знобко и неуютно, – если я заказываю коньяк, то я ожидаю, что его мне и подадут.

Она смотрела на вторую официантку, на подносе которой, собственно, и стояли коньячные бокалы.

– Но… – начала отвечать стремительно краснеющая девушка, однако Лика не дала ей продолжить.

– Передайте, милочка, бармену, – сказала она сухо, – что у каждого напитка есть свой вкус и запах. То, что вы принесли, это не V.S.O.P. и даже не V.S.[187] Это бренди. Неплохой, положим, даже французский, но бренди, а не коньяк. Вы меня поняли?

– Да, – пролепетала девушка. Руки у нее начали трястись, и бокалы, оставшиеся на подносе, тихо позвякивали.

– Идите, – милостиво отпустила Лика официантку, а взгляд ее между тем скользнул по зеркалу в глубине зала. Растерянный Вадик возвращался за свой столик к ждущей его раздраженной, если не взбешенной брюнетке. Но на свою даму Вадик не смотрел, он все время оглядывался на Лику.

– Я, конечно, тоже не подарок, – сказала по‑французски Вика. – Но ты стерва.

– Стерва? – переспросила Лика, которая думала сейчас о другом, о том, почему так маятно на душе, и что это может означать?

– Стерва, – подтвердила дама Виктория, закуривая. – Это диагноз.

Лика посмотрела на ее сигарету, вспомнила о своей пахитоске и, решительно ее затушив, взялась за эклер.

– Вернемся к нашим баранам, – сказала она, оборачиваясь к Кержаку. – Нам снова помешали, но меня с мысли не сбить. Почему Ленинград?

Кержак помолчал немного, не без удовольствия наблюдая, как исчезает пирожное в Ликином рту («You are welcome, дорогой товарищ!»), а затем, усмехнувшись, прокомментировал:

– Вы очень вкусно едите, Катя, или правильнее – Лика?

– Лучше Катя, – быстро сказала Вика. – Для вас лучше, – пояснила она, видя, что Кержак не смог расшифровать ее интонацию.

«Заботливая, – поморщилась в душе Лика. – Неужели я такая страшная?»

– Извините – Кержак сказал это на полном серьезе. По‑видимому, он понял, что коснулся чего‑то, чего касаться не следовало.

– Принято, – сказала Лика. – Так почему все‑таки Ленинград?

– Катя, – быстро ответил Кержак. – Этот город называется Санкт‑Петербург. Давно уже.

Кержак старался не ронять достоинства, и делал это неплохо, иногда даже очень хорошо. Он сделал еще одну короткую паузу, дождавшись кивка Лики, и продолжил, понизив голос и стараясь не шевелить губами:

– Рябов ушел в отставку в две тысячи втором. Не по возрасту, а по состоянию здоровья, хотя здоровье у него, насколько я знаю, и сейчас дай бог любому.

– Можете говорить нормально, Игорь, – снова мягко вступила в разговор Вика. – Я включила глушилку, и губы ваши тоже ни одна камера заснять не сможет.

– Спасибо, – как ни в чем не бывало, кивнул Кержак, который тоже умел держать лицо. – Так вот. Рябов был последним начальником группы Ё…

– Ё? – встрепенулась Лика. – Вы сказали Ё?

– Ну да, – удивился Кержак вспышке ее интереса. – То есть это не то чтобы официальное название – я официального и не знаю. Наверняка какой‑нибудь номер. А это их самоназвание, так сказать.

«Ё, – думала между тем Лика. – Не может быть! Или просто совпадение?»

Но ведь зачем‑то же она приехала в Ленинград? Конечно, их поездка была спланирована, и у нее как будто имелась конкретная цель. Вполне здравая цель. Хотя… Вот в этом хотя и скрывалась проблема.

До сих пор в ее действиях прослеживалась определенная логика. Во всяком случае, Лика хотела верить, что это именно так. Она ведь не собиралась принять то, что произошло в империи, как данность. Принять и бежать. О нет. Лика не могла и не хотела смириться с тем, что произошло. И забыть не могла, и простить тоже. Поэтому она рассматривала свое возвращение на Землю не как бегство, но как отступление. Как ретираду, если уж она теперь Катя. То есть исключительно как тактический ход в длинной игре, которую ей предстояло вести. А игра эта суть война. И на войне как на войне. Во всех смыслах. Это она для себя решила еще тогда, когда стояла на дворцовом балконе и наблюдала за казнью мятежников.

Тогда все было ясно, да и позже тоже. Сомнения если и посещали ее, то касались в основном частных вопросов, способов, но не целей. И прибыв на Землю, она делала все для того, чтобы вернуться. И, казалось, ей казалось, все правильно делала. И сделала уже столько, что самой не верилось. Ведь и трех месяцев не прошло, а первые две гвардейские дивизии уже сформированы и тренируются на «Вашуме», на Марсе и в Южной Америке. И флот начинает возрождаться. Во всяком случае, первые три «Шаиса», как утверждает Йфф, можно ожидать уже через четыре месяца. Вербовка и базы, формирование и финансирование, снабжение… Десятки, сотни, если не тысячи малых и больших дел. Но ее штаб работал, и она не щадила себя. Крутились тяжелые колеса мобилизации, воссоздавая на пустом месте императорские армию и флот. Теперь уже ее армию и ее флот. И каждое дело, которое они делали, было необходимым и логичным шагом, деталью конструкции, которую Лика строила здесь и сейчас. А вот решение заняться делом Дефриза было, – ну как бы это сказать? – необязательным, что ли. Блажь и только. А в отсутствии Макса – «О господи! Макс, ты просто обязан прийти!» – и того более. И все‑таки она вдруг решила им заняться, именно им, этим говенным делом ветхозаветной эпохи торжествующего социализма. Не ревнителями, не Домиком в Нигде, а именно семейным делом Макса, которое если и имело какую‑нибудь ценность, то, скорее всего, только историческую. Почему? Внутренняя потребность. И что?

«И что?» – спрашивала она себя, направляясь в Питер, и здесь, в Питере, все время возвращалась к этому вопросу. Что это такое, ее внутренняя потребность? Возможно, интуиция, прозрение? Все возможно. Но вот теперь это. То, что заставило ее бросить машину и пуститься в «свободное плавание», отдавшись на волю эмоций и интуиции. Возможно, все это неспроста, и своему чутью она доверяла, но и логикой поверить гармонию чувств не мешало. Макс бы точно не оставил бы вопросов без ответов.

Обо всем об этом она и размышляла все время, ведя мысль параллельно всем прочим мыслям, простым и сложным, действиям и словам. Вела вторым планом, не бросая, но и не озвучивая. Потому и спросила Кержака, пытаясь понять, случай или Провидение привели ее нынче туда, где она находится, где пьет кофе («Так себе напиток, если честно») и ест пирожные («Ну хоть калории, и на том спасибо!»).

– А это их самоназвание, так сказать, – сказал Кержак.

– А, – сказала в ответ Лика, чувствуя, как в ней поднимается привычная уже тоска.

«Это надо же, чтобы такое совпадение! Ё!»

– И?.. – спросила она Кержака, принимаясь за буше. – Что дальше?

– Дальше? Секунду. – Кержак кивнул в сторону спешащей к ним официантки, которая несла злополучный поднос с коньяком.

Они помолчали, пока подошедшая к ним девушка расставляла бокалы и ретировалась прочь, так быстро, как могла, не нарушая приличий. Лика вдохнула аромат коньяка и осталась довольна. На этот раз их обманывать не стали.

«И правильно, чего дурочку‑то валять! Попробовали один раз и хватит».

Она сделала длинный глоток, и на душе немного полегчало.

Кержак между тем продолжил с того места, где его прервали:

– Группа закрылась еще в девяносто первом, и Рябов каким‑то образом «приватизировал» часть их архива, в том числе и дело Дефриза.

Было видно, что Кержак и сам не знает содержания этого дела, но, во всяком случае, он знал его название. И это было очень кстати.

– Ну а в две тысячи втором, когда он уходил, о группе вообще никто уже не помнил. – Кержак тоже пригубил коньяк. – Я обо всем этом от Федора Кузьмича знал и вел Рябова тихонько, как Федор Кузьмич меня и просил. А Рябов съехал в Питер, купил здесь дом и живет вроде бы тихо, но я знаю определенно, Михаил Юрьевич приторговывает информацией, за которую получает большие деньги. Зять у него бизнесмен, а у дочки такие бриллианты… Не как у вас, конечно, но по нашему уровню очень даже неплохие. Вот, собственно, и все.