Точка падения

Велоцираптор еще раз предложил мне не торопиться и сменить отбытие в сомнительные края на тепленький бассейн, водку и баб, а получив отказ, назвал адреса и явки. Теперь мне оставалось надеяться лишь на то, что никто из людей Джабраила не выйдет на Велоцираптора, а Велоцираптор не сдаст меня им. Хотя вряд ли они могли подумать, что я собираюсь в Зону.

Ведь я для всех выглядел вполне благоразумным человеком, который вовсе не спешил подыхать в страшных муках.

Поезд, попыхивая, подобрался к перрону. Проводница лениво выползла в тамбур, позевывая, спустила трап, протерла неистребимо грязные и липкие поручни и убралась обратно в свою каморку.

Одноэтажное здание вокзала отличалось исключительной нарядностью и обилием декоративной лепнины. На охристо-желтых стенах ярко выделялись белые кудрявые украшательства древнерусского типа, карниз над дверями радостно сиял лепными самоварчиками. В целом вид у вокзала был претенциозный, словно у зажиточной купчихи. Даже перрон был довольно чистеньким и окурки аккуратно сметены в кучку возле урны.

В здании вокзала было пусто: несколько скамеек, составленных рядами, касса и запертый на замок газетный ларек — вот и вся обстановочка. У дверей с банальной надписью: «Выход в город» (тоже, кстати, сделанной в виде цветастого барельефа) и простенько выполненной, но сюрреалистической по содержанию: «Порошок уходи», прохаживался милиционер со скучным лицом. В кассе дородная девица жевала внушительный бутерброд, а у окошка мял в руке паспорт какой-то тип в драповой кепке, не решаясь отвлечь девицу от столь важного занятия. Задерживаться в здании я не стал, вроде незачем было. Никого и ничего интересного. Поэтому я быстро пересек зал и шагнул на улицу.

После унылой прохлады вокзала и рабочей простоты перрона привокзальная площадь казалась ярмаркой красок, звуков и запахов. Она была довольно обширная, асфальтированная. Напротив вокзала, по ту сторону площади, высилось трехэтажное здание городской управы, своей пышностью не слишком далеко ушедшее от здания вокзала. Справа к зданию управы притулился ларек, рядом с ним — автобусная остановка с печальным длинным автобусом темно-синего цвета, в двигателе которого копошился водитель. Рядом его вяло ругали немногочисленные пассажиры.

Из официальных, так сказать, помещений больше ничего не просматривалось. Да и те, что были, производили впечатление унылых и неживых. Жизнь была в другом. Площадь просто-таки захлебывалась этой жизнью: прямо от входа в вокзал начинались ряды разнообразных лотков — из коробок, ящиков, складных столиков, от которых умопомрачительно пахло домашним салом, квашеной капустой и малосольными огурцами. Ко всему этому примешивался запах восхитительных жареных пирожков и медовухи. Румяных бабулек давешний милиционер, видимо, не пускал торговать на перрон, выполняя чей-то указ, а может, и по собственной инициативе. Бабульки упирали пухлые руки в бока и бойко зазывали отведать свои угощения. Время от времени они сцеплялись между собой, стараясь перехвалить свой товар. Посему над площадью воздух прямо гудел от непрерывного гомона, перемешанного с голубиным курлыканьем, воробьиным чириканьем и собачьим лаем. Лай раздавался откуда-то справа, оттуда же явственно тянуло медовухой. Я пошел на запах по перрону, вызвав естественный интерес окружающих, особенно бабок.

Медовуху продавал меланхоличный мужик с телеги. Лицо у мужика было вытянутое и очень походило на морду его же лошади, которая, выпряженная, нехотя жевала сено с телеги. Из сена торчали горлышки пластиковых бутылок, на перевернутом ящике стояли пластиковые стаканчики, из которых можно было продегустировать напиток. Телега ничуть не выглядела экзотично среди остального транспорта: автомобили, грузовики и фургончики были рабочего вида, некоторые явно намного старше той лошади. Рядышком с телегой с небольшого грузовичка, у которого колеса были сплошняком заляпаны засохшей глиной, живенький мужичонка расхваливал молодую картошку. В покосившемся «уазике» было полно фляг с молоком, на крыше притулившегося к нему «запорожца» стояли лотки с яйцами. Следом, в фургоне, виднелись разноразмерные банки с деревенской сметаной. А вот и брехливый кобелек, которого я услыхал издалека: сейчас он сидел и яростно чесался, поднимая кучи пыли. Пес был привязан к ножке складного столика, на котором высились горки домашнего творога в марле и бруски сливочного масла. Столик от собачьих упражнений аж трясся. Сухонький мужичонка, хозяин столика, шикнул на пса и вновь повернулся к собеседнику — краснорожему дядьке с крутыми усами. Эти съехавшиеся из окрестных сел продавцы степенно беседовали друг с другом, обсуждали последние новости из телевизора.

Ничто не говорило, что не так уж далеко отсюда — Зона…

Поглазев на продавцов, я пошарил в карманах и купил поллитровую бутылку медовухи с полусодранной этикеткой от «кока-колы». Потом прошелся обратно к бабкам. Купил пирожок. Съел.

Ко мне никто не подходил.

Велоцираптор сказал, что ко мне подойдет человек и все объяснит, а потом переправит, куда нужно. И где он, простите?

— Ё пейперз, плиз, — сказали за спиной.

Я повернулся — так и есть, мент. Я его упустил из виду, пока высматривал проводника, а мент тут как тут. И верно, по перрону шляется негр, отчего же не спросить у него документы.

— Вот, — сказал я, подавая паспорт.

— По-русски говорим, стало быть, — уточнил милиционер, не торопясь раскрыть книжицу.

— Я — русский.

— Я на всякий случай. — Милиционер мельком взглянул внутрь паспорта и вернул его мне. — Велоцираптор сказал, что встречать надо чернож… э-э… ну, тут, короче, приезжают иногда туристы, или ученые, или из администрации кто… Чтоб не спутать, в общем.

Я понимающе кивнул.

— Пошли, у меня тут за углом машина стоит, — сказал милиционер. Я вскинул на плечо спортивную сумку, милиционер посмотрел на нее и добавил:

— А медовуху выкинь. С непривычки дристать будешь, Константин.

Глава одиннадцатая

У попа была базука, он ее любил

…Итак, в левый висок чуть повыше уха уткнулось что-то холодное и железное.

Красивый баритон спросил:

— Иисус или Сатана?

— Иисус, — осторожно сказал я, потому что понял, в чем тут дело.

Сам я никогда не видел этого человека, но очень много о нем слышал. Хотя искренне полагал, что это уж точно легенда Зоны — в отличие от Болотного Доктора или Черного Сталкера.

— Медленно встань. Руки вверх. Поворачивайся, — велели мне. Истории о православном священнике, который в свое время отказался эвакуироваться и остался в Зоне проповедовать и избавлять мир от нечисти, ходили в сталкерской среде давно. Детали разнились: то святой отец проживал в районе Монолита, то — возле самого Периметра. То он приходил на помощь страждущим и жаждущим, то, напротив, со словами: «Отправляйся в ад!», умерщвлял их разными жуткими способами. Тот же Муха в свое время божился, что однажды ночью священник вышел к его костру, посидел, съел пару галет, запил чаем и ушел, поблагодарив и рассказав некую библейскую поучительную историю. Мухе верили; с другой стороны, где доказательства, что это был именно тот священник, да и вообще священник, а не какой-нибудь рехнувшийся сталкер? А то и зомби из тех, у кого в черепке кое-что осталось догнивать…

И вот доказательство стояло передо мной, когда я обернулся с поднятыми руками. Священник был бородат, одет в рясу, истрепанную внизу так, что она превратилась в сплошную бахрому. Из-под рясы торчали грязные и мозолистые босые ноги, на груди висел огромный серебряный крест, а в руках священник держал ручной автоматический гранатомет «Валар». Им он мне в висок и тыкал. Интересно, что от меня осталось бы, стрельни он в упор?! Да и от него тоже… Так что стрелять поп явно не собирался.

Я перевел дух.

— Отец Дормидонт, — представился священник.

— К-константин… — сказал я.

— Отчего черен, аки демон?! — подозрительно спросил отец Дормидонт.