Зазеркальная империя. Гексалогия (СИ)

* * *

– Ну вас, ваша светлость, не дождешься… Привет «царицыным уланам» от соратников, коллег, так сказать, по цеху!

Князь Ладыженский в кабинете, куда провел приехавшего на таксомоторе Бежецкого «человек», против ожидания, сидел в полном одиночестве и к тому же был практически трезвым. Последнее обстоятельство показал ось Александру особенно невероятным, если принять во внимание разоренный стол, количество бутылок из‑под шампанского, преимущественно, «Аи», украшавших стол и паркет вокруг. Судя по всему, лейб‑гвардии поручик так и ночевал здесь, не вставая из‑за стола…

– Шампанского для разгона?

– Давай уж… – Бежецкий махнул рукой и принял из рук Кирилла фужер, наполненный искрящейся влагой. – Что празднуем?..

* * *

Как выяснилось, навыки питейной культуры полковником «царицыных улан» были утрачены далеко не полностью…

Через час в голове уже приятно шумело, предметы сгладили свои углы, полумрак кабинета стал милым и уютным, а собеседник в расстегнутом мундире приобрел ту приятность, которая достигается в процессе потребления горячительных напитков, как говорится, на двоих.

– И все же, князь, зачем вы меня позвали сюда? – прервал Александр Ладыженского, излагающего необыкновенно веселую, по его мнению, но ужасно неприличную по сути историю из своего богатейшего послужного списка в области дел амурных. – Не для того же, чтобы описать свои взаимоотношения с графиней Н. или отдать несколько рублей, занятых год назад.

– Ничего себе несколько рублей! – подскочил на месте Кирилл, едва не свалив со стола серебряное ведерко с торчащим из него горлышком очередной, еще девственно‑непочатой бутылки. – Да вы настоящий Крез, ваша светлость! Если уж двести пятьдесят рублей для вас мелочь…

«Ничего себе! – едва не ахнул вслух Бежецкий. – Неплохо погулял близнец…»

– Так уж и двести пятьдесят? – усомнился он вслух, не моргнув глазом.

– Если быть точным, – скромно, как юная гимназистка, уставился в стол Кирилл, застенчиво рисуя что‑то пальцем на скатерти, запятнанной вином и разнообразными закусками до такой степени, что она по цветовой гамме могла соперничать с «лоскутным одеялом» политической карты Германской империи, – то двести девяносто пять… Сорок пять, прости, отдам как‑нибудь после, но двести пятьдесят – держи…

Володька Бекбулатов, конечно, гордо бы отказался, да еще вступил в нудную полемику с должником, непременно завершившуюся бы либо дуэлью, либо новой грандиозной попойкой, которая вошла бы в анналы гвардейских кутежей… Но, увольте, мы‑то не гусары! Две «радужные» и пять «красненьких» перекочевали в бумажник полковника.

– Ну вот, – удовлетворенно подытожил драгун, когда финансовый вопрос был улажен, а бокалы снова наполнены. – Гора с плеч…

– Наследство получил, что ли? – улыбнулся Бежецкий, пригубив шампанское и задумчиво разглядывая этикетку с императорским двуглавым орлом и весомой надписью «Поставщик двора Его императорского Величества» на этикетке. Раз вопросов больше нет, то, наверное, пора и честь знать… Как бы теперь половчее откланяться, чтобы не оскорбить обидчивого поручика.

Ладыженский безнадежно махнул рукой, ставя пустой бокал, и потянулся под стол, зашарив там в поисках полной бутылки.

– Все мои родственники, Саша, благодарение Господу, здоровы и крепки… Мы, Ладыженские, вообще долгожители. Прадед мой (дедушка, слава богу, жив и здоров, если можно так сказать про девяностолетнего старца) до ста двух дотянул, прапрадед – до ста пяти… Мне, конечно, это не грозит:

Не убьют на поле брани,

так пристукнут в кабачке,

не паду от сабли вражьей,

так подохну на…

Отхохотав над довольно остроумным восьмистишием, из соображений нравственности, да и цензурных, приводимого здесь нами только наполовину, Александр кликнул официанта и заказал еще шампанского, потому как поиски Кирилла успехом не увенчались, да и вкусы у них несколько различались: драгун любил полусладкие сорта, а Бежецкий – брют.

– Да ты прямо поэт, Кирилл…

– Увы, не я. Был такой хороший человек – Савелий Боркич, лейб‑гусар: умница, рубака, выпивоха похлеще меня… Лично мне его знать не довелось – читал в размноженных «на коленках» тетрадях, а сложил он свою буйну головушку в памятном девяносто третьем…

Оба помолчали и, не сговариваясь, выпили не чокаясь, чтобы помянуть тех, кто в те мрачные дни был и на «правой» стороне и на «виноватой».

– Кстати, ваша светлость, – Ладыженский снова перешел на «вы», не то серьезно, не то в шутку. – Что вы думаете о Рыжем, благополучно возвратившемся в Зимний дворец?..

* * *

Александр лежал, закинув руки за голову, без сна, смотрел в потолок, изучая украшающую его лепнину, которую словно видел впервые, и снова и снова прокручивал в мозгу сумбурный и какой‑то ненастоящий разговор, последовавший за «поминками» штаб‑ротмистра Бокича и его неудачливых товарищей.

Небольшая группа заговорщиков тогда, в 1993 году, попыталась, как хорошо помнил Бежецкий, вопреки воле скончавшегося при весьма смутных обстоятельствах Александра IV, восстановить права на престол его брата, великого князя Георгия Петровича, возродив старинную забаву лейб‑гвардейцев, в давно минувший век Просвещения легко менявших судьбы государства. Пожилых уже лет великий князь повода для переворота, кстати, не давал никакого, продолжая беззаботно проводить время в своем дворце, и даже, по слухам, узнал о нем чуть ли не последним в Империи…

И вот теперь друг прекрасной гвардейской юности, товарищ по дружеским пирушкам и набегам на разные развеселые места, бесшабашная голова, чуть ли не прямым текстом предлагает участие в вооруженном перевороте, «невинной проказе», за которую в лучшем случае ждет бессрочная каторга или Трубецкой бастион, а скорее всего – эшафот!

– Пойми, дурная ты голова! – почти кричал Бежецкий в ухмыляющееся неизвестно чему лицо Ладыженского. – Что в наши дни такие кунштюки просто‑напросто не‑воз‑мож‑ны! Ты представляешь, сколько различных служб следят за такими, как мы с тобой, горе‑заговорщиками, чтобы упредить любой их шаг? Ты помнишь хотя бы один успешный эксперимент подобного характера в Европе за последнюю половину столетия?..

– В Европе – нет, – Ладыженский с удовольствием отхлебнул глоток прохладного «Редерера». – А в Латинской Америке? Да там чуть ли не дважды в год какой‑нибудь генерал или полковник в лучшем случае, а чаще всего капитаны и поручики свергают – и не без успеха, замечу – правительства и своих доморощенных главарей, гордо именуемых президентами. По этой причине, кстати, испанская корона и потеряла там чуть ли не две трети своих исконных владений… А Турция? А Персия? А индийские княжества?

– Ты еще африканские или полинезийские племена мне в пример приведи. Там, кстати, неудачников просто съедают, причем без соли и лука.

– Хорошо. Про африканцев с полинезийцами не буду. А почему ты такой промежуток времени отмерил: последние полсотни лет? Возьми, к примеру, другие пятьдесят – с начала двадцатого века до пятидесятых годов. Или век девятнадцатый…

– Ага, – подхватил Александр тем же тоном. – Декабристы, Александр Первый… А там – восемнадцатый… Екатерина с братцами Орловыми, Елисавета Петровна со своей лейб‑кампанией, Алексашка Меншиков… Тогда со стороны бунтовщиков была сплошная романтика, а со стороны спецслужб – чистой воды дилетантизм. Потому и удавалось кое‑что иногда. А вот уже декабристам не повезло‑с! И позже никому ничего не удавалось, кроме сумасшедших террористов‑одиночек. А знаешь почему? Корпус не давал, мои недавние сослуживцы. Давили, так сказать, смутьянов в зародыше. Я‑то уж это знаю точно, не по слухам и сплетням, будь уверен. А в сороковые, когда судьба Империи висела на волоске?..