Тень Саганами

Кобе кивнул, явно мотая на ус очередную крупицу того практического знания, о котором столь часто забывали упомянуть в местах вроде Острова [22]. Фитцджеральд кивнул в ответ и развернул кресло к гардемарину.

— Аикава, ничего интересного не видно?

— Сэр, если бы кто-нибудь был так любезен, чтобы взорвать десяти— или двадцатимегатонный ядерный заряд на расстоянии сотни километров от нас, то пассивные сенсоры этого корыта может быть и смогли бы это засечь.

Фитцджеральд фыркнул и Аикава улыбнулся.

— На самом деле, сэр, — произнёс он серьёзнее, — я сейчас фиксирую несколько импеллерных сигнатур. Однако не очень много, и я не могу сказать о них ничего, кроме того, что кто-то движется под импеллером. Если бы мне пришлось предполагать, на что это может быть похоже, то я бы сказал, что четыре или пять сигнатур принадлежат ЛАКам, хотя по меньшей мере две отметки действуют как более крупные военные корабли. Скорее всего, эсминцы или лёгкие крейсера.

— Что значит "действуют как более крупные военные корабли"? — спросил Фитцджеральд, заинтересовавшийся ходом рассуждений гардемарина.

— Мне кажется, что они проводят учения, — ответил Аикава. — Две отметки из тех, которые я определил как ЛАКи, идут с ускорением всего лишь около 200 g, и их скорость в настоящий момент меньше двенадцати тысяч километров в секунду. Судя по векторам их движения, похоже, что они изображают собой суда, которые только что вышли из гипера и направляются к Монике. И с таким ускорением они практически наверняка играют роль купцов. Тем временем, вот эти вот отметки — он указал на пару неопознанных символов на плачевно неинформативном "тактическом дисплее" торгового судна — догоняют их с кормы. На мой взгляд, они имитируют рейдеров, а эффективному рейдеру достаточно быть немногим больше минимального корабля, способного перемещаться в гипере. Это значит, что они должны изображать эсминцы или крейсера.

— Ясно, — Фитцджеральд с одобрением кивнул. — Кто-нибудь из них может засечь наш беспилотник? — поинтересовался он секунду спустя.

— Я сомневаюсь, чтобы в системе вообще нашлись сенсоры, способные засечь нашу птичку с расстояния более пяти тысяч километров, сэр. А эти типы пока что настолько далеко от заданного беспилотнику курса, что не смогли бы засечь его, даже имея мантикорские сенсоры, и точно зная, где его искать.

— Хорошее известие, — произнёс Фитцджеральд. — Однако не будьте излишне самонадеянны в отношении возможностей сенсоров противника. Если кто-то на самом деле перевооружает их флот, то у них могут найтись сенсоры с намного большими досягаемостью и чувствительностью, чем предполагает РУФ.

— Да, сэр, — немного напряжённо ответил Аикава. Фитцджеральд лишь улыбнулся. Юноша испытывал неловкость из-за собственной самонадеянности, а не из-за того, что коммандер указал ему на неё.

Фитцджеральд откинулся в кресле и взглянул на часы. "Копенгаген" находился в системе уже почти тридцать пять минут. Он набрал скорость в 14 641 километр в секунду и сократил расстояние до планеты Моника более чем на двадцати шесть миллионов километров — почти до 9,8 световых минут. А Кобе принял вызов центральной диспетчерской примерно шесть минут тому назад. Так что ещё через три или четыре минуты пославшие вызов люди поймут, что "Копенгаген" им не ответил. Учитывая обычную для Пограничья расхлябанность, дадим им пять минут. За это время "Копенгаген" пролетит ещё около 4,5 миллионов километров, что сократит время задержки передачи на скорости света всего на пятнадцать секунд, так что повторный вызов поступит где-то через шестнадцать минут. Отставание часов "Копенгагена" — его тау [23] было едва 0.9974 — было настолько незначительно, что совершенно не сказывалось на обмене сообщениями.

Всё это значило, что Фитцджеральду придётся ещё целых шестнадцать минут провести в волнении относительно того, сработает ли хитроумный замысел капитана вообще. В общем и целом, это было не так уж и плохо. В конце концов, это значило, что он сможет провести шестнадцать минут из тех примерно шестисот, которые он намеревался провести в системе, беспокоясь о чём-то помимо треклятого разведывательного беспилотника.

Помянутый разведывательный беспилотник скользил по заданному ему пути в величественном электронном безразличии к любым проблемам, которые могли бы тревожить отправившие его в полёт протоплазменные существа.

Это был очень малозаметный аппарат, самый трудный для обнаружения, самый малоизлучающий аппарат из всех, которые только мог создать Королевский Флот Мантикоры, и его и в самом деле было крайне трудно обнаружить. Он был оснащён необычайно мощными активными сенсорами, однако они были отключены, как, по сути дела, бывало почти всегда, когда беспилотник или его собратья отправлялись на задание. Что толку в невидимости, если вы собираетесь орать о своём присутствии на всю систему. Создатели беспилотника не имели ни малейшего намерения вынуждать своё детище вести себя столь экстравагантным образом, и поэтому оснастили его крайне чувствительными пассивными сенсорами, которые не излучали ничего способного раскрыть его местоположение.

Или, как в данном случае, самый факт его присутствия.

Аппарат двигался вперёд, поддерживая пустячное (для себя) ускорение в 2000 километров в секунду за секунду. С учётом вектора запуска и необходимости обогнуть термоядерную топку звезды класса G3, находящейся практически прямо между ним и его промежуточным пунктом назначения, аппарату предстояло преодолеть расстояние в два световых часа, хотя по прямой его отделяло от пункта назначения всего лишь чуть более сорока световых минут. Затем беспилотнику потребуется пролететь ещё тридцать одну световую секунду для рандеву с выпустившим его непритязательным судном. Так что он не торопился. Надо было как-то убить десять часов, которые должны пройти до того, как его подберут, а небольшое ускорение, если ничто не нарушит график выхода в точку встречи, даст аппарату почти двадцать четыре минуты на осмотр своей цели перед тем, как ему придётся направиться в обратный путь к дому.

Беспилотник это не волновало. При таком небольшом ускорении он мог держать двигатели включёнными почти трое стандартных суток и, хотя он и не мог развивать таких чудовищных ускорений как противокорабельные ракеты, его маломощный импеллерный клин, в отличие от клина ракет, можно было при желании многократно включать и гасить, что делало его автономность практически неисчерпаемой. Кроме того, намного меньшая мощность клина в сочетании с любовно встроенной технологией обеспечения малозаметности, вообще являлась одной из главнейших причин, по которым аппарат было настолько трудно засечь. Пусть прекрасные в своей голодной ярости ударные ракеты рвут космос с ускорением в восемьдесят или девяносто километров в секунду за секунду, выставляя себя напоказ всей галактике! Они, так или иначе, в лучшем случае являлись камикадзе, обречёнными, подобно Ахиллу, на краткую, но полную блистающей воинской славы жизнь. Разведывательный же беспилотник был подобен Одиссею — сообразителен, хитёр и предусмотрителен.

И, в данном случае, полон решимости вернуться в конечном итоге домой, к Пенелопе по имени "Копенгаген".

— Сэр, центральная диспетчерская повторяет вызов. И, похоже, они, м-м-м, немного раздражены, — добавил лейтенант Кобе.

— Ладно, не можем же мы продолжать заставлять их беспокоиться, правда ведь? — отозвался Фитцджеральд. — Хорошо, Джефф. Включайте транспондер. Затем подождите минуты четыре — этого вполне достаточно, чтобы связист добрался до своего пульта, отключил тревогу и получил инструкции от вахтенного офицера — и пошлите сообщение.