Рапсодия гнева. Трилогия (СИ)

— Ну, мы пришельцы. Заснули, попали сюда. А они в этом мире бодрствуют.

— А спят где?

— Откуда я знаю?

— Понятно, — вздохнул я, снова прильнув к прицелу.

Идея с аборигенами сна мне понравилась, мне представились разные миры, в которые люди попадают, уснув. Что, если это действительно миры, по которым путешествует ментальная часть тел? Что, если сны — не просто бред парализованного сознания? Да, это и впрямь забавно. Допустим, снится кому-то, что он бредет по пустыне, и данная пустыня не плод воображения спящего, а некий параллельный мир или другая планета, где пустыня существует постоянно и объективно, вне зависимости от воли спящего, вне зависимости от того, спит он вообще или нет. Просто когда ему снится пустыня — он в этом параллельном мире, а если горы — в другом, и поскольку Вселенная наша бесконечна во всех своих проявлениях, если в ней бесконечное разнообразие мест, то и разнообразие снов бесконечно, что вписывается в общую картину мира.

Вот только почему сны так нереальны, абсурдны, нелогичны? Может, это свойство присуще не нашему мозгу, а самим мирам, по которым мы путешествуем, когда засыпаем? В сфере взаимодействия вот все до предела логично, все вообще как в жизни, хотя это точно сон — вне всяких сомнений.

И тут меня осенило. Все, что со мной происходило в последнее время, сложилось в некую, пусть зыбкую, картину мироздания. Такое озарение может быть только в критические минуты, например перед началом тяжелого боя, когда чувственное восприятие реальности обостряется до предела, когда ты словно подключаешься к невидимому каналу и получаешь через него информацию, недоступную другим образом. Я вдруг явственно представил, как то, что мы привыкли называть реальностью, окружено бесчисленным множеством все более и более тонких сфер. Чем толще сфера, чем ближе она к реальности, тем сильнее происходящее в ней воздействует на реальность, а еще точнее — взаимодействует с ней.

«Кто-то до меня уже додумывался до этого, — с уверенностью подумал я. — Иначе откуда бы взялся термин „сфера взаимодействия“?»

Если развивать теорию, то чем дальше сфера от реальности, тем она тоньше и тем менее логичны в ней законы мира, в дальних сферах совсем кавардак, там даже если стреляешь в противника из крупного калибра, он идет и идет на тебя, словно заговоренный. А сфера взаимодействия, похоже, непосредственно соприкасается со сферой реальности. Этим она и отличается от всех других. Поэтому ее и можно использовать. Конечно! Ведь Кирилл говорил, что если копнуть глубоко эту землю, то можно очутиться прямиком в собственной кровати. Интересно, это аллегория или так и есть?

Я глянул через прицел на укрепления Моста и снова поразился их чудовищному размеру. Впервые в сфере взаимодействия логика мира дала трещину — Разум отказывался верить в увиденное. Однако через секунду мне уже стало не до красот.

— Три цели, — сказал Андрей. — Воздушные, скоростные.

— Вижу, — кивнул я, плотнее вжимая приклад в плечо.

Как и предупреждал Цуцык, в ход пошла легкая авиация мизеров. Это были три рейдера, выскользнувшие из узкой бойницы и взявшие курс на четверку танков. Цели скоростные, маневренные, по таким с большой дистанции стрелять очень трудно, поскольку практически невозможно точно вычислить упреждение. А до цели, удаленной на два километра, пуля летит от среза ствола ни много ни мало — полные две секунды. Это поведение человека можно рассчитать на две секунды вперед, даже поведение самолета или вылетающей из шахты ракеты, но не кувыркающегося в воздухе рейдера. Однако недаром слово «снайпер» происходит от английского «снайп», что означает — «бекас». Бекаса бить на лету тоже не самое простое занятие. Но били, ведь били.

В наше время, правда, бекасы уже не в моде — изменились цели снайпера. Сначала удалились, пришлось делать длинные стволы, мощные патроны и оптические прицелы. Затем набрали скорость. Пришлось делать полуавтоматические многозарядки. Потом обвешались броней, и снайперам пришлось осваивать калибры, которые во Вторую мировую войну применялись для поражения танков. Меч против щита, щит против меча — вечная дуэль. В конце концов цели обвешались радарами, оснастились электронными мозгами, обрели невероятную маневренность и живучесть. Тогда и снайперам довели до ума винтовки, снабдив их локаторами, скоростемерами и лазерными дальномерами, напичкав прицелы компьютерами, помогающими автоматически вычислять упреждения и смещать сетку прицела согласно поправке. Такой прицел стоял как раз на моей «Рыси», почему я ее и предпочитал любым американским моделям.

Увеличив приближение до предела, я поймал в сетку прицела ведущий рейдер и нажал кнопку захвата цели. Компьютер тут же сделал захват по контрастному пятну, сетка прицела подсветилась зеленым, дрогнула и сместилась, отмеряя упреждение. Я выдохнул и выжал спуск.

Грохнул выстрел, подняв напором порохового газа черные брызги впереди нас, меня ухнуло отдачей в плечо, и зашипели, распрямляясь, амортизаторы на прикладе. Рычаг вниз, затвор на себя. Перезарядка. Взгляд на полсекунды в сторону, чтобы дать сетчатке отдохнуть от оптики.

— Ведущий поражен, — спокойно констатировал корректировщик. — Первый ведомый поражен.

Второго сняла Искорка. Молодец. Винтовка у нее попроще, но специалисту какое оружие дай, с таким он чудеса и покажет. Я снова прильнул к прицелу. Только собрался стрелять, Искорка сняла последний рейдер — он исчез в фиолетовой вспышке. Н-да… При стрельбе по скоростным целям скорострельность оружия играет важную роль. У меня же винтовка как слон — мощная, но медлительная.

Между тем танки не тратили время даром, а использовали то, что мы их прикрыли — взяли под прицел центральные ворота и дали по ним залп из всех четырех орудий, враз сорвав створки с петель. Это уже много. Следующие четыре снаряда почти одновременно влетели в освободившийся проем, озарив вспышками темноту. Где к этому времени находились Цуцык с Максом, я не знал, но даже думать об этом было страшновато.

И тут началось… Из десятка бойниц вывалилась стая легких рейдеров, а вместе с ними из проема свернутых ворот вырвался табун шагающих боевых машин. Размером они были с человека, может, чуть больше, но ощерившиеся плазмоганами и плевалками раскаленных цилиндров.

— «Бродилы»… — сквозь зубы прошептал Андрей.

— Хотел увидеть атаку пехоты мизеров? — зло прозвучал в наушниках голос Ирины. — Ну так любуйся.

Танки ударили по «бродилам» пулеметным огнем, сразу опрокинув больше десятка, но из передовой башни их выливался целый поток.

— Ты бей по пехоте, — сказал корректировщик. — Искорка берет все воздушные цели.

Тут бы пулемет, а не снайперку… Но делать нечего я взял в прицел передовой фронт пехоты и выжал спуск. Выстрел, сноп брызг впереди, шипение амортизаторов, перезарядка. Тут же снова взгляд в прицел. Оказалось, что мой выстрел нанес рядам противника куда больший ущерб, чем пулеметный огонь танков, поскольку тяжелая крупнокалиберная пуля, попав в толпу легких шагающих боевых машин, поразила не одну цель, а проделала в строю ровный коридор, собрав и разметав десятка два «бродил».

— Приготовь экспансивные патроны! — попросил я корректировщика и тут же снова шарахнул по передовым порядкам противника.

У меня в патронташе оставались еще два бронебойных патрона, и я решил их использовать, чтобы не терять время на преждевременную перезарядку. Однако необходимость смены боеприпаса показалась мне очевидной — раз уж бронебойный патрон, прошивающий первые цели навылет, произвел в рядах противника столь впечатляющий беспорядок, то снаряженная ртутью, более тяжелая экспансивная пуля натворит таких дел, что держись.

Пока я отстреливал два оставшихся бронебойных, Андрей набил мне патронташ экспансивными. Танкисты тоже даром времени не теряли, плотно прикрывшись пулеметным и орудийным огнем, производя в пехотном строю мизеров разрушения, сравнимые с теми, какие мог наделать Гулливер в пехотном строю лилипутов.

— Почему мизеры не стреляют? — спросил я корректировщика.