Характерник. Трилогия (СИ)

–…великолепный божий Храм – Войсковой собор Святого Александра Невского. Кирпичная постройка, увенчанная золоченными крестами. До того как все случилось, она влекла к себе взоры и местных, и приезжих в город. Как белый воздушный корабль, сей храм, взлетев своими пятью куполами в небеса, был виден издали, за много верст – с юга, из-за реки Кубань и с севера– с дороги, и рождал в душе радостное чувство, молитвенное настроение. А теперь… Э-хе-хе! – невесело тихо посетовал Ермаков. – Никогда не думал, что доведется увидеть его развалины.

–Степаныч.., заткнись, а?

Глаза непроизвольно закрылись…

…Люди беспрерывно сновали мимо него. Пестрая толпа выплескивалась и поглощалась просторным с высокими окнами зданием железнодорожного вокзала, своим мельканием заставляя бездумно глазеть по сторонам. Выйдя из здания к привокзальной площади, встал у лавки рядом с монолитной стеной, пристроившись к кучке куривших людей, не обращавших внимание на строгий взгляд городового. Достав пачку, сам закурил папиросу, с первой, самой вкусной затяжкой, подумал. Зачем он здесь? Каким боком он имеет отношение ко всей этой кутерьме?

В очередной раз открывшиеся створы массивных дверей, с толпой выпустили на привокзальный простор его Веру. Боже, как она хороша в этом сиреневом платье! Сколько прожили вместе, перестал замечать это, видно примелькались друг к другу, а тут смотри ты – красавица!

Жена улыбаясь, приблизилась к нему.

–Ну, ты чего здесь куришь? Посадка скоро закончится. Идем, а то поезд без нас уедет.

Захотелось прижать супругу к груди, впиться губами в ее манящие губы, но кругом люди. Потом. А куда они собственно едут? Выветрилось из башки!

–Платошка, пора! Вон и колокол на перроне звякнул.

Что-то удерживало его.

–Ты иди, Верушка. Я сейчас. Докурю и догоню.

–Поторопись.

Вера вновь скрылась за дверью, а он в раздумье дотянул папиросу до бумажного мундштука, почувствовав отвратный глоток дыма вперемешку со вкусом горелой бумаги, выбросил окурок в урну. Действительно пора. Скорым шагом, обминая встречающих, провожатых и пассажиров, вышел на перрон, зрительным маркером пути служило мелькавшее пятно фиолетового платья жены.

–Вам не пройти здесь! – перекрыл дорогу служащий железной дороги, одетый в форменный китель и фуражку. – Посадка завершена. Опоздавшие проходят через подземный переход из левого крыла зала ожидания.

–А где он?

–Вернитесь обратно. Во-он в ту дверь.

Вернулся. Нашел вход. Его не останавливал, не проверял никто. Большая толпа встав в очередь к грузовым вагонам, загружалась в контейнерные погрузчики. Там и жена и Танюшка. Вон, рукой помахала, словно прощается с ним! Что ты, милая, да я с вами еду! Ускорил шаг. Боясь не успеть, почти побежал. Шум паровой установки, способствовал нервозности пассажиров.

Что это?

Народ из очереди загружался в ящики, а четверка крепких грузчиков в фартуках с номерными бляхами на груди, оттаскивала упаковавшихся клиентов и ставила ящики в кузова низких телег-прицепов. Что за фигня? Да, это же гробы!

Он застопорил бег. Смотрел, как его Вера влезла в полированное дерево гроба и улеглась в нем, и тут же грузчики, клацнув замками, оттащили его на прицеп. Тележки, скрепленные одна к одной, отъехали, уступив место следующему транспорту.

Уже стоя рядом со скорбной тарой, Танюшка окликнула его:

–Папка, тебе с нами нельзя! Мы с мамой сами! Уходи! Слышишь, уходи! Только не жди утра, сейчас иди! Пойдешь не в северном направлении, как хотел, а сделаешь крюк на запад. Там пройдешь. Только смотри, обязательно крюк сделай. И на выходе из города тебя и твоих спутников будут ждать нехорошие люди. Так ты через железнодорожный мост иди. Он хоть и сломан, но перебраться по нему можно.

Отвернувшись пошагала прочь. Прежде чем окончательно уйти, обернулась, помахала рукой. Крикнула:

–Па-а! Чуть не забыла! Под утро двое твоих людей уйдут. Так ты не держи их. Пусть уходят. Так нужно. Теперь прощай!

В одно мгновенье открыл глаза, натруженное за сутки метаний тело ломило. Сказывался возраст. Сонная одурь улетучилась безвозвратно. Ермаков посапывая, спал рядом.

Мозг Кардаша, взведенным затвором бороздил увиденное во сне. Он много прослужил, много провоевал, для того чтоб просто отбросить потустороннюю подачу информации. Веры и Танюшки давно уж нет на этом свете. Война! Но он жив и у него как у кошки, девять жизней, и за каждую из них он готов цепляться руками и зубами. Ночь заканчивалась и рассвет разогнал сумерки даже внутри дома. Хотел скомандовать: «Орлы подъем!». Да только опередил его голос Мордвинова.

–Вашбродь!

–Чего орешь?

Бойцы, казавшиеся только что сонными увальнями, в один миг преобразились и нарушая остатки тишины, заняли оборону. Мухой взлетел на второй этаж, одеждой и оружием цепляясь за арматуру, перила и еще не понятно обо что. Торопился.

Действительно, светает. И улица смотрится совсем по другому, не так как ночью. Красивый был город. Нда. Метров сто, здание театра, на дороге сожженные коробки бронемашин – три штуки. Колонной шли, так и сгорели. Остов танка, закопченный, без башни. Вместе с деревьями, дикие поросли кустарника выползли прямо на мостовую. Проросли там, где отсутствовал слой брусчатки. Стены домов облупились. Раньше явно были крашены в веселые тона, теперь стоят в копоти. Развалины домов. Совсем вдали семиэтажка, зияет пустыми проемами окон, перед ней, даже отсюда видны гусеничные бронетранспортеры, ставшие для пехоты братскими могилами. Сплошной сюрреализм!

Кутепов, тихо подобравшийся и стоявший у плеча хорунжего, проследив взгляд командира, понизив голос, пояснил:

–Ходил я туда, глянул. Стреляли с тридцати-сорока метров, в каждую «коробочку» из нескольких противотанковых винтовок долбили. Шансов выжить у них не было никаких.

Косой взгляд на иногороднего и отвлекающий, нетерпеливый голос Мордвинова.

–Вон!

Внизу перед домом стоял мужчина в камуфляже, совсем не похожий по виду на турка и любого другого представителя какой либо южной нации. Чистый славянин по чертам лица. С каменным спокойствием держал над головой палку с привязанной к ней грязной наволочкой. Кардаш некоторое время изучал парламентера. Серьезный дядя. Камуфляж и обвесы на разгрузке отличного качества, отсюда видно. На голове папаха. Борода ухожена, это не недельная щетина. Явно не башибузук, из кадровых, скорее всего лицо приближенное к командиру отряда спецов. По слухам и такие у турок были. Отщепенцы. Что же ты нам сказать желаешь, лис хитрый? С чем к нам пришел?

–Может снять его, и дело с концом? – предложил Кутепов.

–Отставить! Пойду пообщаюсь.

У всех на виду, двое людей вели разговор. Не было резких выкриков и обвинений, не было жестов руками. Можно было подумать встретились знакомые люди, давно не виделись и ведут неспешный разговор. Кутепов подметил, что лицо боевика во время общения оставалось бесстрастным. Смелый человек, умеет держать эмоции в узде. О чем они там так долго говорят? Показалось, лицо хорунжего скисает. О! Возвращается командир.

Между тем, боевик-славянин остался стоять на месте, с ленцой разглядывая «местные достопримечательности».

Войдя в дом, Кардаш спиной откинулся к неровной стенке строения, ловя на себе озадаченные, вопросительные взгляды.

–Ну?

Офицер нашел глазами Кутепова, обратился именно к нему:

–Эти по твою душу пожаловали, лейтенант.

–Х-ха! Это как? Я вроде бы здесь человек новый, пальцем никого не трогал.

–А он в подробности вдаваться не стал. Просто объяснил на пальцах. Сказал, ежели отдадим странника, скатертью дорога. У них претензий к нам нет.

–Чьи люди? – спросил Павловский.

–О-о! Особый отряд полковника Харитонова. Он этого даже не скрывает.

–Кто такой? – осведомился Кутепов, в уме просчитывая варианты выхода из скользкой для себя ситуации…

Притихшие вдруг люди прислушивались к словам своего командира. Понимали, трое людей сейчас решают вопрос касавшийся непосредственно и их самих.