Мир мог сойти с ума

Как он выяснил, апачей весьма волновали события, связанные с их горами, хотя далеко не всех. Они были воинственным племенем с кровожадной репутацией еще задолго до того, как белые прибыли в Америку. По словам его собеседницы, многие из них «культурно ассимилировались» в образ белых, получая образование, как и белый человек, будучи полноправными американскими гражданами, но при этом сохраняя уважение к резервации как к очагу племени. Белых — социологов, антропологов, хранителей музеев индейцев, историков и организаторов туризма — было столько же, сколько и индейцев, желавших сохранить старые обычаи, старые ремесла, старые песни, легенды и верования. Однако все больше апачей оставляло резервацию и устраивало свою жизнь по принципам современного общества.

Форчуну хотелось заверить ее, что старые обычаи не могут быстро исчезнуть, и намекнуть, что уж ему-то, историку высокого класса, это очень хорошо известно, однако его верность долгу агента ТЕРРЫ не позволяла ему пойти на подобные откровения. Кроме того, если только его искусство толковать мотивы поступков отдельных представительниц человеческого рода не подводило его, она немного больше интересовалась впечатлением, которое производила на него, чем вникала в содержание их разговора. Ганнибал напомнил себе о том, что Кэнди поверила, будто она продюсер кинофильма, привыкший к обществу привлекательных молодых женщин, несомненно, она поставила перед собой задачу заинтриговать его и составить конкуренцию красавицам из Голливуда. Форчун решил помочь ей.

— А вы? — спросил он. — Вы сами ассимилировались в культурном отношении?

Она рассмеялась негромким мелодичным смехом:

— Во мне осталось еще кое-что от дикарки. Форчун улыбнулся:

— Мои знания об индейцах немного поверхностны. Вы чистокровная апачка?

— Боюсь, что в число моих предков все-таки затесался белый, — призналась она. — Точнее это была моя прапрабабка. Мне это никогда не мешало, но мой брат время от времени расстраивается по этому поводу. Иногда он думает как белый, а это считается для апача нехорошо. Джонни пытается быть настоящим индейцем, но у него не всегда получается. Мы довольно хорошо относимся друг к другу — а это грех с точки зрения апачей. Братья и сестры, согласно нашим традициям, вообще не должны разговаривать друг с другом.

— Очаровательная культура!

— Я думала, что вам хочется поговорить об этих горах.

— Да, хотелось бы. Почему они называются горами Суеверия?

— Так их называют белые. По-нашему они называются «Йо-чгуйт'хи-тсос». Я не могу перевести это название на английский язык дословно, — оно не имеет ничего общего с суеверием. Для апачей Йо-чгуйт'хи-тсос являются священными горами. Там есть места, на которые наложено табу.

— Почему?

— Потому что там жилище Духа горы. В места табу не имеет доступа никто, кроме вождя, шамана и, пожалуй, сына вождя. В брошюре, которую вы взяли, вы прочитали о проклятии, наложенном шаманом апачей на гору. Проклятия не было, но было множество предостережений. Это напоминает линию электропередачи с надписью «Опасно! Напряжение 50 000 вольт!». Ни один человек, в здравом уме не притронется к такому проводу, если он предупрежден, однако наши предостережения не могут удержать их от походов в глубь горы. Иногда они не возвращаются назад.

— Откуда вам известно, что там Дух горы?

— Откуда вам известно, что есть Бог?

— Не знаю. Девушка улыбнулась:

— Я надеюсь, вы не станете пытаться отвратить меня от моих языческих обычаев. Вскоре мы должны будем отправиться на церемонию. У вас есть автомобиль?

— Нет, я прилетел, — честно ответил Форчун.

— Ладно, поедем на моем.

Машина Кэнди Лонгфелло, как убедился Форчун, представляла собой зеленое, черепахообразное транспортное средство, которое поразило его архаичностью после опыта общения с «ягуаром». Она оказалась маленькой и неудобной. Если об автомобилях можно сказать, размышлял он, что у них есть индивидуальность, обнаруживаемая в звуках их двигателей, то «ягуар» был одним из авторитетов, а крошечный «фольксваген» выражал отчаянную отвагу. Посмотрев сбоку на прекрасный профиль Кэнди, Ганнибал еще раз восхитился ею. И она, почувствовав это, решительно направила маленький зеленый «жучок» по дороге. Они понеслись навстречу заходящему солнцу.

С темнеющего неба опускалась летающая тарелка, окутанная защитным полем, быстро направляясь к фонарю, освещавшему вход в пещеру Империи. Этот аппарат имел несколько иную конструкцию, чем глайдер, за которым агенты ТЕРРЫ следовали из Канзаса на следующий день. Обитатели пещеры знали о его прибытии и встречали. Он прекратил свой отвесный спуск и ловко скользнул в пещеру. Фонарь снаружи был потушен и занесен внутрь.

Уэбли в виде орла плавно спланировал на скалистый выступ возле входа и принялся наблюдать. Вновь прибывший глайдер залетел почти на тридцать с лишним метров в глубину подземелья и уселся на каменное дно.

На гладкой поверхности глайдера появился люк, и оттуда выскользнул трап. Агенты Империи выстроились для почетной встречи важного лица.

По трапу тяжело спустился в своих дорогих цветастых шелковых одеждах Дрофокс Джоргол, сердито глядя на встречающих. Безжалостное земное притяжение мучило его тяжеловесную плоть, создавало массу неудобств. Ворча, он позволил проводить себя в помещение, которое было приготовлено для него. Тяжело дыша и хрипя, он поместил свое громадное тело в изготовленное на заказ кресло.

Джоргол значительно охотнее предпочитал принимать людей у себя, в невесомом комфорте космоса, и посылал оттуда указания своим служащим на Земле. Но дела Империи потребовали его непосредственного присутствия здесь. Если новая машина будет выполнять на самом деле то, о чем заявил ее изобретатель, размышлял Джоргол, это компенсирует каждую минуту его дискомфорта. Но сначала он почувствовал, что ему придется выслушать какую-то плохую новость.

— Выкладывай, — резко бросил он резиденту своим рокочущим басом.

— У нас имеются все основания полагать, что нас засек агент ТЕРРЫ. Но и мы его засекли.

Толстяк кивнул, поджав губы.

— Его зовут Кимбалл, — продолжал резидент, с трудом подавляя самодовольную улыбку. — Полковник Монди вычислил его.

— Он знает об изобретении? — тяжело дыша, спросил Джоргол.

— Пока неизвестно. Но возможно, знает.

— Не спускать с него глаз. Если будет выходить на связь со своими, немедленно убрать.

— Слушаюсь, сэр. Как раз сейчас за ним наблюдают два наших глайдера.

— Хоть один из них оснащен новым оружием?

— Нет, сэр. Но у нас здесь их примерно двадцать пять штук с таким оружием.

— Хорошо. Направьте один из них в тот район. Есть ли у тебя хороший взрывник?

— Не хороший, а отличный.

— Его также пошли. Мы стоим слишком близко к успеху, чтобы рисковать разоблачением со стороны Кимбалла или кого-нибудь еще. — Джоргол улыбнулся своему резиденту. — Если устройства делают все то, что ты обещал, нашему благосостоянию и могуществу не будет пределов. Ты это понимаешь?

— Да, сэр, — расцвел улыбкой резидент.

— Я бы встретился с этим профессором Томлинсоном.

— Сию минуту, сэр.

Кэнди Лонгфелло и Ганнибал Форчун проехали несколько миль до небольшого мотеля. Припарковав машину, они отправились к большой площадке позади мотеля, где уже собралась порядочная толпа. Солнце зашло, оставив красноватое свечение на западном краю неба. Над головами мерцали десятки звезд, бледных и далеких по сравнению с огнями реактивных лайнеров, которые иногда пролетали над ними, напоминая, что церемония апачей внизу происходит в век, который не принадлежит апачам.

В центре площадки был сооружен ярко горящий костер, дым которого поднимался вертикально в безветренную ночную тьму, а пламя, казалось, вобрало в себя весь дневной зной этой пустыни. Более половины металлических складных стульев, установленных вдоль одного края площадки, были уже заняты, и по количеству людей, сидящих на корточках у бетонной ограды, которая окружала площадку, было видно, что места на остальных стульях заказаны заранее.