Рапсодия гнева. Трилогия (СИ)

— Где?

— Ну, внутри куста. Да посмотри же, как листья двигаются! Совсем как живые, а не по ветру.

— И как же леший мог попасть внутрь куста?

— Запросто. Он же дух!

Я невольно усмехнулся. Когда я служил срочную, духами у нас называли молодых бойцов, пришедших в боевую часть из учебки. Леший-салага — это круто. Да еще в кусте. Кроме шуток, Катя меня удивила — не ребенок ведь, чтобы о леших всерьез говорить.

— Хочешь, я тебе еще духов покажу? — она глянула мне в глаза.

— Тоже в кустах?

— Нет, свободных. Они на деревьях, увидишь. Надо только чуть подальше в чащу уйти, где людей мало.

Как-то сразу, без стыка, она перешла со сленга на обычный русский. Получилось так резко, что у меня на миг произошло раздвоение сознания, чему здорово способствовала принятая во сне грибная дурь. Мне пришлось сжать кулаки, чтобы прийти в себя.

— Зачем уходить от людей? — спросил я. — Эти духи что, боятся живых?

— Они сами живые. Только другие, не такие, как мы. Из чего-то не такого, как мы, сделанные. Мне кажется, что они чувствительны к человеческим эмоциям, обжигаются о них. Пойдем, сам увидишь.

Честно говоря, я уже начал подозревать недоброе. Встречал я и раньше одержимых идеями, чаще всего изуродованных тоталитарными сектами или учениями великих умов человечества. Сумасшедших. Все они видят то, чего нет. Но когда мы продрались через кусты в глубь парка и Катя показала на верхушки деревьев, я от неожиданности оторопел — в вышине крон висело хорошо видное сияние, больше всего похожее на слабо освещенное марлевое покрывало. Это несмотря на яркое солнце в небе!

— Дисперсия света? — шепотом спросил я.

— Это духи. Настоящие. Вон смотри, на тех деревьях нет, хотя дисперсия света должна быть и там.

На деревьях, что стояли ближе к дорожке, муаровых покрывал действительно не было.

— Должно быть физическое объяснение, — не очень уверенно произнес я.

— Так духи — они же физические! Только они целиком из энергии, без вещества.

— Ты прикалываешься или серьезно? — я не знал, как на это реагировать.

— Но ты же видишь глазами!

— А раньше почему не видел?

— Давно ли ты взгляд поднимал в лесу?

Это был аргумент. С этим трудно было поспорить. Когда в лесу приходится поднимать взгляд, там уже не до духов, там уже или вертолет, или вражеский снайпер, или рейдер, если во сне.

Побродив в чаще, мы выбрались на дорожку.

— А за что ты сидел? — вдруг спросила Катя.

— Что? — вытаращился я на нее.

— Ты же говорил, что сидел.

— С ума сошла? Я говорил, что был в длительной командировке в глухих местах. Это не одно и то же. Про зэков — это ты сама домыслила.

— Да не грузись. Просто в тебе есть что-то необычное. Такое бывает у зэков, у тех, кто убивал. Я парочку знала.

— Психолог, блин… — вздохнул я.

— Ну чего тебе, трудно сказать? Я же лопну от любопытства.

— Я был на войне. — Это оказалось легче выговорить, чем я думал.

— Ого! И кем?

— Снайпером.

— Тогда понятно. Ладно, если хочешь, закроем тему. Я хотел. Мы направились по дорожке туда, где, по словам Кати, находился японский парк. Там было хорошо — спокойно, много воды, деревянные мостики, водопады и японские лягушки, забавно надувавшие щеки.

Постепенно, незаметно, на кошачьих лапках подкрался вечер. Солнце мягко позолотило мир, выкрасив шпиль Останкинской башни в красный.

— Поедешь ко мне? — негромко спросила Катя.

Я не знал, что ответить. Если совсем честно, то возвращаться домой не хотелось совершенно. Напротив, я желал продолжения этого удивительного дня. Но существуют ведь и какие-то нормы приличия, черт возьми! С другой стороны, если весь мир готов рассыпаться в прах, то что мне до норм приличия? Другие миллиарды воруют не морщась, а я не могу девушку проводить до дома? Да пошли они все в жопу, учредители норм морали!

— Если ты не против, — ответил я.

— Дурак, что ли? Если бы была против, не предложила бы.

Оказалось, что живет она в Беляеве — это противоположный конец Москвы, но, несмотря на то что от ВДНХ туда проложена прямая ветка метро, я твердо решил поймать машину. Очень было бы глупо жмотничать в такой день.

Дом, у которого Катя попросила водителя остановить, оказался самой обычной московской многоэтажкой, чем-то он был похож на старого захиревшего монстра с простывшими бетонными ребрами перекрытий.

Только мы выбрались из такси, Катя едва слышно ругнулась и сказала:

— Саш, подожди. Мне надо кое с кем переговорить.

Окинув двор взглядом, я заметил, что из лоснящейся серебристой «Вольво», притулившейся у самого подъезда, на нас через приспущенное окошко поглядывает высокий крепкий парень лет тридцати. Недобро так поглядывает, размеренно подкидывая на ладони брелок. Рядом с ним сидел безразличный ко всему водитель, а был ли в машине еще кто-то, я разглядеть не мог из-за темных боковых стекол. Почему-то я сразу решил, что хмурый парень не кто иной, как бывший ухажер моей спутницы. Может, по выражению лица? В любом случае решив, что их беседа меня никаким боком не касается, я сбавил шаг и свернул к другому подъезду, где можно было переждать на лавочке.

Катя приблизилась вплотную к машине, но внутрь садиться не стала, пришлось парню самому выходить. Видно было, что покидать удобное кожаное кресло ему не хочется, но взгляд на себя сверху вниз он тем более не потерпит. Да еще от женщины!

Поначалу я не слышал, о чем они говорят, но постепенно, по мере накала страстей, оба собеседника перешли на повышенные тона, и до меня начали долетать обрывки фраз. Сначала послышалось слово «заказ», произнесенное незнакомцем, затем «шел бы он в жопу» — это от Кати. А вот следующее слово, донесшееся до моего слуха, не только удивило меня, но и в высшей степени насторожило. Это было второе прозвище Веника, бывшего начальника Кати, — Ирокез.

И тут же я понял, что для ухажера-неудачника у парня слишком дорогая машина и слишком дорогие шмотки. Такой бы с Катей по доброй воле встречаться не стал. А раз так, раз это не любовные разборки, то я не обязан в стеснении затыкать уши.

«Похоже, он на нее попросту наезжает», — подумал я, резко поднимаясь с лавочки.

— Эй, уважаемый! — громко произнес я, стараясь переключить на себя внимание. — Могу я узнать, в чем проблема?

— Отвянь, — коротко ответил незнакомец и попросил Катю: — Уйми его по-хорошему.

— Саш, подожди, я же просила!

— У тебя точно все в порядке?

— Не очень, но я разберусь.

Однако чуть заметная неуверенность в ее голосе подсказала мне, что сбавлять шаг не стоит.

— Твою мать! — парень резко обернулся ко мне. — Ты что, непонятливый? Вали, блин, отсюда, козлина!

— Погоди, — остановил я его. — Не горячись. Я ведь нормально тебя спросил, не наезжал. Я ее знакомый, мне интересно, в чем у человека проблема.

— Слушай, мне глубоко насрать и на тебя, и на твой интерес. Отвали и не мешай разговаривать. А вообще, ну тебя на хрен! Сам нарвался… — Парень наклонился к машине и жестко, почти по-военному приказал сидящему сзади: — Бас, разберись с придурком.

Дверца распахнулась, и на асфальт выбрался здоровенный, иначе не скажешь, чечен. Нет, ну действительно крупный, мне таких кавказцев еще видеть не приходилось. Хотя уж кого-кого, а их я через прицел до фига наблюдал.

— А ну иди сюда! — сказал он с сильным акцентом и поманил рукой.

Затем неожиданно разогнался и с удивительной быстротой в прыжке врезал мне ногой в подбородок. В глазах у меня полыхнуло, но я успел сжать челюсть, а то бы зубы повылетали. Этот добрый удар мог запросто поднять меня на пару сантиметров над асфальтом, но для пущего эффекта я еще специально чуток подпрыгнул, как делают каскадеры в фильмах, стараясь подчеркнуть мощь противника. Противник, особенно сильный, как этот, должен быть уверен в своем подавляющем преимуществе, иначе с ним могут возникнуть большие проблемы. Но я хорошо подлетел, вполне натурально, а потом, незаметно сгруппировавшись, хряснулся лопатками о землю. И надо же было именно в этом месте попасться камню! Я шибанулся об него как следует, так что даже крякнул помимо воли.