Шаг в небеса (СИ)

[2] Абшид (Abschied «отставка, увольнение») - увольнение со службы, отставка; письменное свидетельство об увольнении, отставке

ЧАСТЬ ВТОРАЯ. Урдский север

Глава 1.

Морозы Урдского севера были всё-таки сильно преувеличены. Тут плевок не застывал, не успевая долететь до земли. Хотя без тёплой одежды на улицу выходить не стоило. Можно было отморозить себе что-нибудь важное и нужное в организме. Многие особенно лихие инспецы, так в Урде называли приглашённых из-за границы специалистов, щеголяли без пальцев на руках. Да и походку тех, у кого не хватало пальцев на ногах, я тоже успел увидеть не раз.

В отличие от них я всегда одевался иногда даже теплее, чем нужно. И потому первое время не мог понять, отчего так часто болею. Уже потом женщина, у которой я квартировал, объяснила мне, что к чему. Растирая при этом мне спину настойкой на казёнке или спирту - уж не знаю точно.

Но всё же самым страшным на севере Урда был вовсе не холод. Мало кто за границами Народного государства знал, что творится в его пределах. Вышедшее из войны незадолго до переломного момента в ней Урдское царство сумело сохранить экономику и армию, однако пало под ударами изнутри. Слишком много недовольных правлением царя оказалось внутри него. Среди военных, интеллигенции и даже так называемого «третьего сословия». Гражданская война была короткой, но жестокой и кровопролитной. Старую знать и гвардию по большей части перебили. Счастливчики сумели удрать за границу. Теперь в столице Блицкрига организовалось правительство в изгнании, во главе с каким-то дальним родственником царя. Самого правителя Урда прикончили в первый день мятежа. Вместе со всей семьёй.

А после началось то, что лучше всего характеризовалось фразой «революция - это свинья, которая пожирает своих детей».[1] Далеко не все были довольны курсом новой власти. Другие привыкли к беззаконию гражданской войны. Страна оказалась наводнена оружием. Как результат - появление банд, грабящих по дорогам и терроризирующих деревни. И даже небольшие города. Больших на севере Урда было раз-два и обчёлся.

В одном из таких - Усть-Илиме - находился едва ли не единственный аэродром на всём Урдском севере. Усть-Илим давно уже называли заграничным городом. Из-за аэродрома на его улицах можно было слышать речь едва ли не всего мира. Большой порт - центр Севера. Но были и негативные моменты в этом его положении. Вокруг Усть-Илима крутилось множество банд. Самой мощной из них руководил некий Вепр. Поговаривали, что на самом деле он давно уже держит в кулаке все остальные банды и те действуют по его указке. О нём вообще ходило множество слухов. Особенно о нечеловеческой жестокости. И вполголоса намекали на связь Вепра с контрреволюционерами из Баджея.

Баджей - логово контрреволюционеров на границе с Великой степью, где, как известно, законов нет. У кого больше ружей и сабель, тот и главный. Баджейские враги народа - такой термин бытовал в Урде со времён революции - обосновались в этом городе, и достать их оттуда новая власть пока не имела сил. Ведь им покровительствовал какой-то из местных князьков, у которого, однако, имелась сильная армия. А за ним стояла не то Нейстрия, не то Блицкриг, не то ещё кто. Хотя, надо сказать, иностранные разведки в Урде было принято подозревать, да и открыто обвинять, во всех смертных грехах.

Однако не о бандитах Вепра и не о баджейцах судачили в полголоса чуть не на каждом углу в Усть-Илиме. Главным источником слухов для всего, без преувеличения, Урдского севера были окрестности реки Катанги. Что там находилось толком, конечно же, никто не знал. В каждом кабаке можно было услышать десяток версий. Верить или не верить им, решал каждый для себя сам, но имелись и кое-какие неоспоримые факты. На всех лётных картах, к примеру, этот район был обозначен как запрещённый для полётов без особого разрешения. Стояли даже отметки, недвусмысленно показывающие, что нарушители будут сбиты без предупреждения. Естественно, я пролетал по самой границе этой зоны. Не мог же я не сунуть туда нос - хотя бы из банального любопытства. Краем глаза мне удалось увидеть высокие здания и просторные вырубки. Кажется, даже вышки с мощными прожекторами заметил и колючую проволоку. Но за это не поручусь.

Говорили, что комплекс в районе Катанги был построен ещё в царские времена. Людей выгнали из всех окрестных сёл и деревень. Даже стойбища и кочевья тамошних аборигенов вычистили. Вроде как доходило до стрельбы и кровопролитья.

- Золото давали, - говорил как-то местный уроженец с узкими глазами, обросший бородой, - пушнину давали. Только куда золото в тайге надо? Не брали. И зверя не брали. Сами настреляем. Тогда казенку давали. Пули-порох давали. Вот их брали. И казёнку, и пули, и порох. С ними в тайге не пропадёшь. Но упрямые были. Ничего не брали. Говорили мундирным - здесь наши кочевья, наши стойбища, никуда не уйдём. Таким тоже пули давали. Сюда, - он указывает себе на лоб, - и сюда, - палец тыкает в грудь. - И не осталось упрямых.

- А ты, стало быть, не из упрямых? - весело спросил у него какой-то удалой старатель.

- А чего упрямиться, - пожал плечами тогда старик. - Мне порох и пули нужны. Казёнка хорошая - тож. Взял их и ушёл с той земли.

В трактире, над входом в который даже вывески не имелось, я бывал не раз. Я там, можно сказать, учил урдский язык. Местный его диалект. Он очень сильно отличался от того, который можно было услышать в столице Народного государства или крупных городах его. Ни в одном словаре не найти тех слов, что употребляли тут. А когда начинали говорить аборигены со своим чудовищным акцентом, я временами просто терял нить разговора. Приходилось гадать, о чём речь идёт, больше по жестам да по мимике. Так что, наверное, я стал через какое-то время едва ли не опытным физиогномистом. Хотя, что греха таить, моя речь тоже была далека от идеала - избавиться от дилеанского акцента мне не удастся, наверное, уже никогда. Так и буду смешить собеседников коверканьем гласных и особенно согласных.

День тот начался для меня как обычно. Я вышел из летунского общежития, похрустел валенками по снегу. Была ещё поздняя осень, но снег лёг уже довольно давно. И на оттепель вряд ли стоило рассчитывать. Направился я в лавку дядьки Луда. Тот регулярно заказывал товары из губернского города, и принимал заказы от всего Усть-Илима. Вчера прилетел торговый корабль, а значит, можно было забирать у дядьки Луда мою лётную маску.

На высоте и в более мягком климате достаточно холодно. А уж на Урдском севере полёты временами превращались в настоящий кошмар. Мне приходилось заматывать лицо шарфом, но помогало это слабо. От ветра тот норовил размотаться - и тут же ледяной ветер зверски кусал кожу, как будто хотел отхватить кусочек. А то и нос с губами в один присест.

Маску я увидел на лице летуна из урдцев - ветерана войны и одного из покорителей Севера по имени Конебранец. Выбравшись из кабины своего аэроплана, он стянул с головы шлем, а затем и маску. Я подошёл - поинтересоваться, что это такое.

- Гляди, - протянул мне маску Конебранец. - В губернском такие шьют. Без них в нашем небе малость прохладно летать. - И сам первый же рассмеялся своей нехитрой шутке.

И вот сегодня из губернского города должна была, наконец, прийти моя такая же маска.

Дядька Луд был занят приёмом товара. Однако оторвался ради покупателя.

- Есть она, есть, твоя маска, господин Готлинд, - как всегда, слегка нараспев произнёс он. - Вот, получи и примерь. - Луд вынул свёрток из деревянной коробки и толкнул в мою сторону по прилавку. - Ежели не подойдёт, менять буду. Рекламацью писать. Но это поставщик надёжный. Не подводил ещё меня.

Я развернул навощённую бумагу. Маска внутри пахла свежей кожей и маслом. Изнутри она была прошита плотной, но мягкой тканью. Я натянул её. Поправил. Подтянул ремешки, чтобы сидела получше.