Планета для контакта

У них не было сил ни обсуждать происшедшие события, ни исследовать результат ночного сражения. Если то, что случилось, можно было назвать сражением. Задраив за собой люк и сменив кислородные баллоны, они едва добрались до подвесных коек и проспали до вечера. Поднялись по сигналу часов внутреннего корабельного цикла. Часы шлюпки, всё ещё настроенные на этот цикл, подавали бессмысленные теперь сигналы отбоя, подъёма и времени приёма пищи. От духоты, с которой не могли справиться никакие внутренние системы скафандров, не хотелось ни есть, ни пить. Больше всего хотелось умыться. Но красный огонёк на пульте говорил о том, что радиация уже проникла внутрь шлюпки.

Больше всего Доктора мучила невозможность проделать обычные утренние гимнастические процедуры, к которым так привыкло его тело. Без них он чувствовал себя совершенно угнетённым, раздавленным. Улиткой, загнанной в раковину скафандра. Если так будет продолжаться ещё несколько дней, он не выдержит. Кибернетика, казалось, это не трогало. Доктор вообще плохо понимал этого сурового, желчного человека, равнодушного к внешним удобствам и обстоятельствам. События внешнего мира он встречал с мрачным скепсисом, словно заранее не ждал от них ничего хорошего, и, возможно, в подтверждение своих худших ожиданий черпал неиссякающие силы для борьбы. Кибернетик был из породы тех людей, кто с проклятиями лезет в самое пекло и непременно возвращается обратно.

Пора было выходить наружу. Шлюпка — ненадёжная защита от окружавшего их враждебного мира.

Не глядя друг на друга, они проверили напряжение в батареях бластеров. После всех лабиринтов, крысиных полигонов и ночной стрельбы они не знали, что их ждёт снаружи на этот раз. Люк открылся сразу, хотя Доктор почему-то опасался, что он может не открыться. На стенах ущелья тускло отсвечивали матовые блики низко стоящего солнца. Значит, проспали почти весь день и выйти сегодня на поиски товарищей вряд ли удастся… Больше всего их поразило, что на том месте, куда ночью стрелял Кибернетик, не было ничего. Совсем ничего. Тёмное пятно на жёлтой глине в том месте, где разорвался заряд бластера, вот и всё.

— Что за дьявол! Попал же я во что-то!

— Но если там, на земле, след от твоего заряда, значит, ты стрелял в пустоту. Галлюцинация от напряжения? Нет. Коллективные галлюцинации такого типа практически невозможны.

Порассуждать на эту тему Доктору не пришлось. Тёмное пятно на земле не было следом от выстрела. С десяток квадратных метров покрывал толстый слой тёмно-серой мучнистой пыли. Экспресс-анализатор быстро определил, что это измельчённый до молекулярного состояния базальт.

— Выходит, ночью я стрелял в скалу?

— Раньше тут не было никакой скалы. У меня хорошая зрительная память. В той стороне не было ничего. И дно ущелья, как видишь, понижается, даже его ты не мог зацепить.

— Ты хочешь сказать, что по ночам скалы на этой планете отправляются погулять?

— Может быть.

— Да. После того, что мы видели ночью, всё, конечно, может быть.

— Аксиомы, принятые на Земле, здесь не всегда обязательны. К тому же, если это была просто скала… Ты видел хоть один осколок?

— Нет.

— А ты слышал, чтобы выстрел бластера мог раздробить скалу до молекулярного состояния?

— Что же это было?

— Не знаю, но боюсь, что мы ещё познакомимся с этим. И давай, наконец, посмотрим, что случилось с прожектором.

На месте прожектора они увидели глубокую вмятину в обшивке. Поверхность металла казалась оплавленной и местами смятой так, что образовались трещины. Кибернетик подозрительно покосился на Доктора.

— Ты не мог случайно выстрелить?

— Мой бластер оставался в рубке.

— Но ведь я стрелял только раз! И в этой стороне не было никаких вспышек. Откуда такая температура?

— Ты думаешь, это след от выстрела бластера?

— Очень похоже.

— В таком случае, это ещё раз подтверждает…

— … что скалы на этой планете берут с собой на прогулку бластеры. Ладно. С меня на сегодня хватит загадок. Пора наконец заняться делом.

Кибернетик решительно направился к входному люку, а Доктор пошёл за ним, но какое-то тревожное и ещё смутное опасение заставило его вернуться. Он не обнаружил ничего нового, ничего подозрительного во вмятине на борту шлюпки, обшивка которой приняла и отразила прошедшей ночью неизвестный энергетический удар. Вот только странный беловатый налёт покрывал теперь кое-где оплавленный металл… Но это могла быть пыль, принесённая ветром, просто пыль… Проверять не хотелось, может быть, оттого, что, если даже это и не было пылью, а было чем-то гораздо более серьёзным, у них наверняка не найдётся средств для борьбы с новой неизвестной опасностью. Почему-то теперь Доктор не сомневался в том, что так и будет. Что ж, они первые открыли военные действия и не пожелали участвовать в мирных переговорах… Хотя, пожалуй, крысиный лабиринт вряд ли подходящее место для переговоров…

К обеду удалось установить систему фильтров. Через час после того, как они её запустили, в рубке можно было снять скафандры. Они устроили из этого маленького события настоящий праздник. Приняли душ, выпили по бокалу тонизирующего напитка и развалились на подвесных койках, испытывая неописуемое блаженство от прохладного воздуха.

Во время работы тревога за товарищей казалась глуше, незаметнее. Зато сейчас они уже не могли думать ни о чём другом.

— Когда начнём поиски? — спросил Доктор.

Кибернетик растёр заросшее щетиной лицо, выпрямился в своём гамаке и повернулся к Доктору.

— Я думаю, нам есть смысл подождать до утра, хотя бы для того, чтобы не разминуться с ними.

— А как у них с кислородом?

— Физик взял с собой режекторные фильтры. С ними время практически не ограничено.

— Долго они в скафандрах не продержатся.

— Я думаю, мы все тут долго не продержимся.

Доктор внимательно посмотрел на Кибернетика. На секунду подумал, не ходил ли он вслед за ним к повреждённому участку обшивки, но потом вспомнил, что они не расставались весь день.

— Видишь ли… — сказал Доктор и задумчиво пожевал губами. — Нам очень важно выиграть время, каждый лишний час.

— Интересно — зачем?

— Честно говоря, я и сам как следует не знаю. Но у меня такое ощущение, словно мы начали с планетой поединок, в котором каждый час играет решающее значение, хотя бы потому, что в течение каждого часа мы получаем и перерабатываем новую информацию, а это увеличивает наши шансы.

— Я не вижу никаких шансов. Сколько угодно новой информации и ни одного нового шанса. Вряд ли удастся использовать информацию, значение которой мы не понимаем.

— Не тебе это говорить. Любая кибернетическая система насыщается информацией до определённого предела и только потом, перейдя в другое качество, получает возможность пользоваться ею…

— Характер информации обязательно должен быть в пределах возможностей данной системы, иначе…

— Я это знаю. Но у нас есть планета, на которой есть жизнь, высокоорганизованная жизнь, это, по-моему, мы всё же установили.

— Но ведь ты всегда утверждал, что любая жизнь, и тем более сложно-организованная, способна развиваться только в комплексе.

— Возможно, здесь, на этой планете, нам придётся ещё не раз усомниться во многих земных аксиомах… Не станешь же ты отрицать, что вмятина на обшивке — это реальный факт и попытка установить с нами контакт, получить какую-то информацию тоже факт… Кстати, об информации. Что, если они хотели убедиться в том, что мы можем оценить сложные ситуации не только с помощью логики, но и эмоционально? Понимаешь, по-человечески нелогично!

— А для чего им это?

— Ну, не знаю…

Доктор надолго замолчал, потом вдруг повернулся к Кибернетику, стараясь в жёлтом полумраке, царившем в шлюпке, рассмотреть его сухопарую, словно иссушенную внутренним недугом фигуру. Доктор, как никто другой, знал, что в этом жилистом теле нет никаких болезней. За весь рейс Кибернетик, единственный, ни разу не посетил его кабинет. Казалось, болезни не могли выдержать мрачного лихорадочного огня, горящего в нём.