Солдат не спрашивай

Для таких людей, как Мигель, на родной планете существует меткое определение: их называют «потерянными». К ним не относятся те, кто не стал профессиональным военным. Так называют тех, кто, выбрав для себя жизненный путь, вдруг бросал все — неожиданно и без объяснений. Насколько я знаю, Мигель, с отличием закончивший академию, после выпуска неожиданно для всех вычеркнул свою фамилию из списка назначений и, ничего не объяснив даже своим родным, оставил планету.

— Я капельмейстер третьего нахарского полка, — сказал он. — Однополчане меня любят. Наверное, потому, что не видят во мне дорсайца, хотя… — Он снова улыбнулся своей грустной легкой улыбкой: — Хотя на дуэли не вызывают.

— Понятно.

— Да-а. — Мигель коротко взглянул на меня, — Если формально считается, что армия верна Конде, то на самом деле везде царит разброд. Вот почему с таким трудом мне удалось раздобыть это средство передвижения.

— Понятно, — снова повторил я и приготовился задать новый вопрос, как дверь позади нас открылась и в кабину шагнула Аманда.

— Корунна, — обратилась она ко мне, — ничего, если я немного поболтаю с молодым человеком?

Взгляд ее, скользнув по моему лицу, задержался на Мигеле. Аманда улыбалась, и он улыбался ей в ответ. А я, глядя на них, думал, что Мигель в таком душевном состоянии вряд ли сможет увлечься Амандой. Но то, что она была рядом, будило воспоминания о доме, а значит, согревало душу.

— Не возражаю, — сказал я, вставая, — Пойду поговорю с посланником.

— Он стоит того. — Слова Аманды догнали меня в дверях кабины.

Падма смотрел в окно на однообразную в своей бес-крайности степную равнину, тянущуюся до горного кряжа, давшего имя Гебель-Нахару. Аэробус, по конструкции своей предназначенный для полетов над землей, хотя и допускал возможность подъема к границам атмосферной зоны, сейчас летел на высоте не более трехсот метров.

Стоило с легким щелчком захлопнуться за мной двери пилотской кабины, как Падма отвернулся от окна и взглянул на меня.

— Ваша Аманда просто восхитительна, — произнес он, стоило мне занять сиденье напротив. — Особенно это должны понимать те, кто молод.

— Аманда то же самое сказала о вас. Да, кстати, она не так молода, как выглядит.

— Я знаю, — Падма улыбнулся, — и говорю так с высоты прожитых мною лет. Для меня даже ты кажешься юношей.

Я рассмеялся. Молодость моя осталась лишь в воспоминаниях о тех счастливых годах, что оборвались страшным именем — Баунпор… Хотя с полным правом можно утверждать, что я не достиг даже зрелого возраста.

— Мигель говорил, что Нахар стоит на пороге социальных потрясений, — начал я.

— Он прав, — Улыбка медленно покинула лицо экзота.

— Не это ли привело такого человека, как вы, в Гебель-Нахар?

Лицо Падмы оставалось серьезным, а в глазах мелькнула усмешка.

— А я думал, только Аманда способна на подобные вопросы…

— Вы удивлены моим вопросом? Извините, но все же кажется странным, что посланник выбрал для своей резиденции такую глухую провинцию, как Гебель-Нахар.

— Ты прав, — Падма покачал головой. — Но причины, приведшие меня сюда, интересны прежде всего экзотам. Боюсь, я не вправе обсуждать их.

— Но вы ведь знаете, что страна неумолимо движется к революционному взрыву?

— О, конечно. — В его осанке, в положении рук, темным загорелым пятном выделявшихся на голубом, чувствовался удивительный внутренний покой. Таким же бесстрастным было и его лицо. — События в Нахаре есть отражение общих законов развития этого мира.

— Только этого мира?

Глядя мне прямо в глаза, Падма улыбался.

— Наука экзотов — онтогенетика — изучает закономерности во взаимодействии всех известных нам сил природы и общества, сталкивающихся в мирах Вселенной. Но ситуация, сложившаяся в Нахаре, и в особенности в Гебель-Нахаре, без сомнения, результат столкновения местных, сетанских интересов.

— Международная планетарная политика…

— Именно так, — подтвердил он кивком головы, — На-хар окружен пятью государствами, не имеющими столь обширных свободных территорий. Соседи вряд ли откажутся от возможности установить над частью или даже над всей колонией свой контроль.

— А кто поддерживает местных революционеров?

Падма резко отвернулся к окну и несколько мгновений молча и сосредоточенно изучал проплывающий под нами ландшафт. Пожалуй, было бы большим нахальством предполагать, что моя своеобразная внешность, невольно подталкивающая людей к откровенности, сможет оказать подобное воздействие на экзота. Но сейчас, правда лишь на мгновение, я снова испытал то знакомое чувство готовности собеседника доверить мне глубоко сокровенное.

— Извини меня, — наконец нарушил молчание Падма. — Наверное, из-за возраста, но в последнее время я ловлю себя на мысли, что часто думаю об окружающих как о маленьких детях.

— Сколько же вам лет?

Он улыбнулся:

— Я стар… и продолжаю стареть.

— В любом случае я недостоин ваших извинений. Согласитесь, было бы нелепо ожидать, что пограничные страны не примут участие в революционных событиях, происходящих вблизи их рубежей.

— Разумеется, — подтвердил Падма. — Но как ни плохо сейчас в Нахаре, страну ждут страшные времена, если революция закончится успешно. Когда победители начнут борьбу за власть, страна превратится в груду дымящихся развалин. Соседи выжидают и готовятся к тому благоприятному моменту, когда можно будет начать вторжение и извлечь для себя максимум выгод. И ты был абсолютно прав, когда упомянул планетарный комитет. Политики работают, но слишком серьезные задачи стоят сейчас перед ними.

— Но тогда кто подогревает эту угрожающую ситуацию?

— Уильям, — Падма смотрел прямо мне в глаза, и, наверное, в первый раз за все время беседы я ощутил истинную силу гипнотизирующего взгляда его карих глаз. Настолько умиротворенно было его лицо, что казалось, именно глаза вместили в себя всю его жизненную силу, и только по ним можно было догадаться, какие страсти бушевали в душе этого старого человека.

— Уильям? — переспросил я.

— Да, Уильям Сетанский.

— Все правильно, — Я вспомнил, что уже слышал это имя, — Если я не ошибаюсь, именно он владеет этой планетой?

— Наверное, не совсем будет правильно сказать — владеет. Он контролирует большую часть этой планеты, а также множество других миров. Но не все находится в его руках — даже здесь, на Сете. Вот тебе один пример: нахарские ранчеры в сделках с Уильямом, забывая внутренние распри, всегда выступают единым фронтом, и все его попытки внести в их ряды раскол и установить полный контроль над Нахаром до сей поры заканчивались неудачей. Его влияние здесь весьма ограниченно и существует лишь благодаря ловкому манипулированию внешними силами, с которыми приходится иметь дело ранчерам.

— Так значит, он — главный идеолог революции?

— Да.

Только теперь я понял, что именно происки Уильяма привели Падму в эту, некогда «тихую обитель». Экзоты всегда преувеличенно серьезно относились к той части онтогенетики, которая занималась изучением взаимодействия социальных слоев общества и ее отдельных личностей; а Уильям, как один из современных «потрясателей устоев» с его махинациями и интригами, безусловно, попадал в сферу их самого пристального внимания.

— Все это понятно, но интересов Дорсая, если не считать сложностей с контрактом Грэймов, происходящее, по большому счету, не затрагивает.

— Не совсем так, — возразил Падма. — Уильям — личность, безусловно, незаурядная — знает, как одним камнем подбить две, а при удачном стечении обстоятельств — пятьдесят птиц. Непосредственно сам или через своих доверенных лиц он собирает отряды «солдат удачи» — наемников. События в Нахаре могут подорвать репутацию военных с Дорсая.

— Понимаю… — начал я и замер на полуслове, потому что неожиданно корпус аэробуса задрожал, как от сильного удара.

— Вниз, быстро! — крикнул я и потащил Падму на пол, подальше от окна аэробуса. Тут проявилось еще одно замечательное качество экзотов: они безоговорочно доверяют профессионалам — людям, знающим свою работу. Он послушно подчинился мне, не проронив ни единого слова.