Зазеркальная империя. Гексалогия (СИ)

Умиротворяющая тишина, солнечные отблески на воде, беззаботный щебет каких‑то птичек действовали настолько гипнотически, что глаза слипались сами собой. Даже Князь, вжатый коленом в галечный берег, вроде бы задремал.

Кто это там идет по мелководью, расплескивая сапогами фонтаны брызг? Солнце светит прямо в глаза, не разобрать... Пусть подойдет поближе. Взять на прицел? Лень... Смертельная лень... Даже рук поднимать не хочется, не то что передергивать затвор. Может, этот человек и не опасен совсем. Конечно, не опасен! Вон как доверчиво идет, руки пустые, улыбается... Улыбается? Что‑то знакомое в его силуэте, походке... Да это же Сергей Владимирович! Берестов! Откуда он здесь? Он же... А что это у него в руках? Шаляпин! Жив бродяга!

Уже не обращая внимания на зашевелившегося Кавардовского, Петр Андреевич вскочил на ноги и припустил, скользя на гальке, навстречу дорогой его сердцу парочке...

– Владимирыч! Шаляпин!

Вдруг шедший навстречу Берестов остановился и предостерегающе замахал свободной рукой графу, предупреждая о чем‑то за его спиной. Кот тоже весь на‑пружинился, сверкая глазами... Что там?

Князь...

Опять?!.. Кавардовский, снова каким‑то образом исхитрившийся развязаться, уже успел подхватить забытый ротмистром на радостях автомат и теперь неторопливо, словно в замедленной киносъемке, черный зрачок разворачивается в сторону чудесным образом появившихся друзей. Где же Николай, спит он, что ли?..

Клюнув носом, граф вскинулся и очумело, как и любой другой спросонья, начал озираться вокруг. Естественно, никаких Берестова с Шаляпиным здесь не было: откуда им взяться в этих безлюдных местах? Стоп! И Николая тоже нет! А что это там белеет возле прутиков‑ограждений?

Вскочив с Князя, что‑то недовольно заворчавшего, Чебриков кинулся к непонятному белому пятну.

На вырванном из записной книжки листке в клетку, придавленном камнем, крупным почерком капитана значилось:

«Петр Андреевич, не обессудь, ждать не могу, иду к нашим. Бог даст вернусь. Коля».

Камешки по‑прежнему легко пропадали в бездонном омуте межпространственного перехода, но назад не вылетел ни один.

Сколько же он спал? Солнце если и сдвинулось, ненамного... По часам выходило: минут двадцать.

Откуда‑то из глубин амуниции, навьюченной на ротмистра, давно уже доносился какой‑то надоедливый писк, сливающийся в полузабытую мелодию... Напоминальник, что ли?.. Отключить на фиг, как Коля бывало говаривал, отвлекает...

А что же это он раззвонился‑то вдруг?

Не веря себе, граф, словно капустные листья, разворошил многочисленные одежки и вытянул на свет божий приборчик, исправно мигавший зеленым огоньком.

«На вашем счету осталось всего три рубля пятьдесят восемь с половиной копеек. Возможный срок отключения от сети – шесть дней. Рекомендуемая сумма предварительной оплаты...»

Не может быть! Не должно так быть! Пройти столько миров, столько пережить вместе с друзьями, выжить несмотря ни на что, чтобы оказаться здесь, в родном мире, в одиночку, чтобы потерять всех спутников на последнем шаге?! Госпо‑о‑ди!!!

Швырнув ни в чем не повинный приборчик на землю, ротмистр рухнул на колени перед мертвым проемом и сжал лицо ладонями.

– Что, легавый, не пофартило? – раздался сзади лающий смех, но обернуться не было сил...

* * *

Солнце уже опускалось, зацепившись краем за утес на повороте безымянной реки, когда ротмистр поднялся и деловито начал собираться в путь.

Поправив автомат и закинув за спину рюкзак, Чебриков распутал ремешки, стягивавшие лодыжки Кавардовского, и без особенной злобы, но чувствительно пнул его ботинком в бок.

– Вставай, сволочь.

Князь, словно не был ранен и измотан переходом, перетек в сидячее положение, оскалил зубы и отрывисто выговорил, словно плюнул в лицо ротмистру:

– А вы... нахватались плебейских привычек в этом путешествии... ваше сиятельство!..

Глядя в наглые смеющиеся глаза подонка и убийцы, Петру Андреевичу как никогда хотелось сейчас чуть‑чуть усилить нажатие указательного пальца на полированную сталь спускового крючка автомата, чтобы все двенадцать пуль, остававшиеся сейчас в магазине, вылетев одной очередью, не миновали этого ухмыляющегося лица, которое, наверное, будет видеться теперь в кошмарах до самого смертного часа.

Палец уже сам собой наливался тяжестью на нагретом металле, и отвести его стоило немалых усилий. Видимо заметив старуху‑смерть, ухмыльнувшуюся ему беззубым ртом из глаз ротмистра, убийца осекся, а улыбка на лице его стала какой‑то неуверенной.

– Э‑э‑э, господин ротмистр! Полегче... Вам же нужно меня беречь как зеницу ока... Как же правосудие, позвольте?

Граф, пристально глядя в глаза преступнику, бесстрастно проговорил:

– У вас устаревшие сведения, Кавардовский. Насколько мне известно, непосредственно перед тем, как я вышел на ваш след, награда за вас была повышена вдвое, причем речь шла отнюдь не о поимке...

Отмечая, как увядает с каждым его словом улыбка Князя, Петр Андреевич продолжил с каким‑то незнакомым, палаческим, садистским удовольствием:

– Награда, дорогой мой (дорогой в буквальном смысле этого слова), была объявлена за голову некого Кавардовского, живого, но буде невозможно его взять живым...

Убийца совсем сник, видимо лихорадочно просчитывая свои шансы.

– Замечу, что «голова», это только термин юриспруденции. Правосудию будет достаточно предъявить всего лишь оба ваших, Георгий Викентьевич, глазных яблока для сличения рисунка сетчатки с имеющимися эталонами да кисть правой руки... Что же вы так побледнели, милейший? Неужели вам дурно? Вам, не раз проделывавшему подобные кунштюки с вашими жертвами?

Еще одним пинком заставив Кавардовского упасть плашмя, граф словно невзначай положил ладонь на рукоять меча.

– А знаете, я вас пощажу! Я не буду убивать вас, князь. Ведь требуемое можно изъять, так сказать, и у живого человека. Вас это радует, Кавардовский?

Убийца проворно, как огромное насекомое, отползал от ротмистра, отталкиваясь от скользкой гальки ногами, а на лице его читался уже настоящий ужас.

– Да вы... Вы с ума сошли, Чебриков!.. Вы спятили!..

– Ничего я не спятил! – Граф по пятам шел за Кавардовским, поглаживая рукоять «Дюрандаля». – Глаза во фляжке с водкой отлично сохранятся хоть год. Кисть... Для верности обе кисти... Подсушим на солнце, мумифицируем... А вы гуляйте себе, Георгий Викентьевич...

Только загнав ополоумевшего от страха Князя в реку, Чебриков устало остановился и, брезгливо глядя на потерявшего человеческий облик «сверхчеловека», проговорил:

– Выползайте на сушу, вы... земноводное... Я пошутил...

* * *

Багровый закат долго еще озарял силуэты двух далеко‑далеко бредущих путников и трепещущий на вечернем ветерке, словно флажок, белый листок бумаги, наколотый на прутик...

«Господа (зачеркнуто)... Друзья (зачеркнуто)... Ребята! Потерпите чуть‑чуть. Я вернусь...»

СЛУГА ЦАРЮ…

Светило, катясь в своей извечной колеснице над поверхностью небольшой голубой планеты где‑то на периферии Галактики (ее обитателям всегда казалось, что это именно так, а вовсе не наоборот, поэтому не будем отступать от избитого штампа), как раз пересекало самый крупный материк, занимающий большую часть ее северного полушария.

Отражаясь в морях, озерах и реках, освещая обширные равнины и густые леса, переваливая через горные хребты и заглядывая в долины, оно неутомимо продолжало свой бег, даря радость миллионам населявших эту землю людей, встающих вместе с ним и ложащихся спать после его захода…