Конклав ночи. Охотник

Ближе к вечеру навестила Мордвинова. На кураторше был дорогой свитер, дорогие «статусные» джинсы и мужские мокасины. Поверх свитера висела золотая цепочка с кулоном в виде индейского божка Кукулькана. Такой наряд, очевидно, должен был показать, что общение нам предстоит полностью неофициальное. Примерно о том же извещало ее поведение – обходительные манеры престарелой бисексуалки, вкрадчивая речь, обращение «дорогой мой». Собственно, она и была бисексуалкой, с возрастом все более склоняющейся к одним лишь лесбийским отношениям. Вместе с тем в ней трагически угасала женственность, хотя могу предположить, что в молодости Алиса Эдуардовна была чудо как хороша. Впрочем, личную жизнь со служебной Мордвинова никогда не путала. Поэтому бисексуальность ее меня ничуть не тревожила. Я пригласил ее пить чай. Она согласилась.

Разговор кураторша начала не сразу, долго ходила вокруг да около и делала туманные намеки. Выслушав очередную, кажется, пятую историю о гражданине Имярек, который не совсем правильно понимал стоящие перед всеми нами задачи, я потерял терпение.

– Алиса Эдуардовна, вступление слишком затянулось. Говорите конкретно, что нужно. Чтобы я грохнул Мурку?

– Да ни в коем случае, дорогой вы мой. К чему подобное живодерство? Такой красивый зверь. Кстати, где она сейчас?

– Убежала, – сказал я бесстрастно. – Со вчерашнего утра в глаза не видел.

– Замечательно, очень удачно. Знаете, дорогуша, мне кажется, вы не видели ее еще дольше. А может быть, вообще никогда. Домыслы сплетников вряд ли могут считаться серьезными фактами того, что вы владели этим зверем.

«Н-да, – подумал я, – отдел «У» полностью солидарен с Рыковым. Отсутствует Мурка – отсутствуют доказательства. Только подполковник прямо велел пристрелить, а эта – тонко намекнула. Дипломатша хренова».

– Вы правы. Пересуды обывателей о какой-то ручной росомахе – полная чушь. Эти бестии не приручаются в принципе, любой дрессировщик скажет.

– Очень верное понимание ситуации. Родион, вы умница!

Мы помолчали, прихлебывая чай. Через минуту я объявил:

– Алиса Эдуардовна, мне нужен отдых. Месяца на два. Устал.

Она закивала – как будто даже с облегчением:

– Конечно-конечно, Родион. Сама намеревалась предложить вам нечто подобное. Более того, отдел «У» готов выплатить отпускные и совершенно вычеркнуть вас из своих списков. Временно, разумеется. Чтобы какой-нибудь излишне рьяный функционер не побеспокоил в течение этих двух-трех месяцев. Понимаете, дорогой вы мой?

Разумеется, я понимал. Руководство отдела «У» не желало иметь ничего общего с человеком, который вляпался в двусмысленную историю. Да и хрен с ними.

– Понимаю. Рад, что мы нашли общий язык, – сказал я.

– Мы всегда его находили. – Кураторша улыбнулась и поднялась. – Отдохните хорошенько, дорогой вы мой Колун.

– Уже нет. Просто Родион, – усмехнулся я… и внезапно почувствовал себя мастерски изнасилованным.

Мордвинова с притворным огорчением постучала себя по лбу и начала прощаться. Я проводил ее до ворот сада, пообещал «непременно звонить», помахал вслед ручкой. Мерзкое ощущение использованной и выброшенной вещи не только не проходило, а даже усилилось.

Я вернулся домой. Там уже заливался телефон. Звонила Ирина. Голос ее звучал взволнованно:

– Родион… В общем, так. Относительно нашего договора. Я должна это видеть. Должна обязательно присутствовать. Иначе мне не будет покоя. Буду все время бояться и думать, что он вернется.

– Надеюсь, у тебя достаточно крепкий желудок, – сказал я. – Сцена обещает быть неаппетитной.

– Приму противорвотное. Но ты-то не против?

– Желание клиента для меня закон. Только имей в виду, красавица, окончательная стоимость возрастет.

– Договоримся, – сказала она, как я когда-то, и положила трубку.

Не успел я привести мысли в порядок, телефон зазвонил снова.

– Здорово, Раскольник. Рыков на линии. Проверка канала на «прослушку» включена, все чисто, так что не мандражи. Итак, относительно ночной беседы. Что ты хочешь взамен?

«Твою шкуру, офицер».

– Сущую малость, господин подполковник. Первое: вы быстрым темпом и навсегда заминаете дурацкую версию, что столичного порнографа задрала Мурка. Полагаю, на самом деле виноваты бродячие собаки, которых развелось немерено.

– Не вопрос, уже делается. Дальше.

– Второе. Если Книга Рафли действительно поможет составить список кровососов, то копия списка – полная, без купюр – должна появиться у меня.

– Ты храбрый парень, Родя. Я всегда это знал. Годится, заметано.

– Ну и третье. Немножко наличных. Из конторы по устранению чрезвычайных ситуаций меня полчаса назад уволили, а жить на что-то нужно.

– Сумма?

– Договоримся.

Дьявольщина, до чего ж прилипчивое словечко!

– Когда и где встречаемся?

– Завтра в полдень. На Тещином болоте. Возьмите джип, дорога дрянная, настоящая канава. Доедете до ее конца, там уже будет стоять моя машина. Слева увидите тропку, ведет в кусты. Пешком движетесь по ней метров пятьсот. Там будет еще один отворот налево, я помечу красной тряпочкой. По нему – метров двести ходу. Выйдете на полянку. Там и стану ждать. Сходить с тропинки не советую, можете ухнуть в грязь по маковку.

– Понято, – сказал Рыков, ничуть не удивленный странным местом встречи. – Увидимся.

Эту ночь я решил тоже провести вне дома. Душа пребывала в беспокойстве, инстинкт самосохранения вопил благим матом, требуя непременно куда-нибудь укрыться. В надежное место, где меня ни за что не сообразят искать. Где даже не учуют.

«Где умный человек прячет опавший лист? – спрашивал Честертон и сам себе отвечал: – В лесу».

«Или в куче листвы, – добавил бы я, – которую навалили дворники». Тем более, в лесу я уже был.

Игнатьев (жил он прямо в котельной, там была смежная комнатка) встретил меня удивленным восклицанием:

– Уже наигрался Кодексом? Решил вернуть?

– Не совсем, – сказал я. – Надобно где-то ночку перекантоваться. Пустишь к себе, Родион Кириллович?

Он скривился. Пускать меня ему жутко не хотелось.

– А что за нужда?

– Опасаюсь, за книжечкой кто-нибудь придет. Помешает сладко почивать.

– Говорил я, что ты дурачок… – пробурчал Игнатьев. – Сколько ночей собрался квартировать?

– Одну.

– Плата знаешь какая?

– Догадываюсь, – сказал я и вытащил из рюкзачка фляжку. Фляжка была увесистая и теплая. На бойне я побывал каких-нибудь полчаса назад.

– Нет, тезка, скотскую кровушку ты сам хлебай. Мне б чего-нибудь послаще.

– Своей, что ли, наточить? – Я хохотнул.

– А ты брось ржать, жеребец.

– Не понял! – рыкнул я с угрозой. – Что за вурдалачьи шуточки?

– Все ты понял, Родя, – сказал Игнатьев строго. – Или сливаешь двести миллилитров жидкости, или возвращаешь мою вещь. Так вот, если хочешь одновременно рыбку съесть и на елку влезть, не оцарапав попы, будь готов выступить донором. Инструментами обеспечу, стерильными и качественными. Иначе – катись колбаской. К бабам своим, авось приютят.

– Ну ты и упырь, – сказал я.

Игнатьев криво усмехнулся и открыл настенный шкафчик. Запаянных в целлофан систем для взятия донорской крови там была целая стопка. Как он их собирался использовать, любопытно знать? Если, не дай бог, выяснится, что для принятия кровушки у школьников, убью старого мерзавца собственными руками. Но позже.

Он достал из шкафчика пакет с системой, а еще красный медицинский жгут, бросил на стол.

– Управишься один или нужно помочь? Честно говоря, я бы предпочел, чтоб ты обошелся самостоятельно. Вид текущей жидкости меня чертовски нервирует. Про запах и не говорю. Запросто могу сорваться с нарезки. Не хочется, чтоб это произошло в твоем присутствии. Больно уж у тебя ружье страшное.

– Обойдусь без ассистентов, – сказал я. Потом разорвал пакет и вынул содержимое.

Мне вдруг показалось, что игла – с водосточную трубу диаметром, а трубочки – с пожарный рукав. Детская боязнь шприцев. Я усмехнулся, дождался, пока Игнатьев выйдет, закрыл дверь на крючок и перетянул руку жгутом…