Путешествие вверх (СИ)

Раньше он не знал, что пустота может быть столь многообразна. Но его стремительный полет продолжался, и он постепенно начал понимать, что останавливаться не следует, — пустота вокруг всё меньше походила на ту пустоту, которую он знал. В ней происходили вещи, которым он не мог найти разумного определения.

Пространство, в котором он двигался, было полностью лишенным вещества и энергии, но неизменно трехмерным. Теперь же и оно начало растворяться. Его размерность возрастала, становилась дробной, — такое было возможно и в Реальности, но…

Анмай чувствовал, как его сознание начинает распространяться повсюду, как силы, скрепляющие его, становятся всё более чуждыми, — они не изменялись сами по себе, но радиус их действия возрастал, они слабели с расстоянием не в квадратной, а во всё меньшей степени. Он начал бояться просто раствориться в этой среде, — не разумной, даже не живой, но организованной.

Страшась этого всеобщего слияния, он — почти инстинктивно, — вжимался вглубь структур пустоты, — туда, где даже хаос исчезал, чтобы уступить место чему-то неописуемому. Обитатели Реальности никогда не сталкиваются со столь глубокими уровнями небытия.

Пространство распускалось, пока не превратилось в нечто невообразимое, — бесконечномерное, дробно-размерное, причем сама его размерность постоянно флуктуировала, менялась, — она стала виртуальной, и уже никто не мог её определить.

В этой абсолютной бесформенности, большей, чем просто хаос, ничто не могло существовать. Анмай не мог понять, почему он ещё жив, — то ли его мыслящая структура утвердилась в том уровне бытия, где само понятие об измерениях и хаосе теряет смысл, то ли он попросту не был подвержен смерти.

Тогда он понял, что его превращение завершилось.

Он застыл в изумлении, не сразу осознав, что остановился, — впервые за несчетное множество лет, поняв, что выход совсем рядом… наверху. Просто там не было ничего, что он мог увидеть или почувствовать. Там не было даже понятия о времени, — не безвременье, но всевременье. Именно так должен был выглядеть настоящий Край Мира.

В сознании скользнула непрошеная мысль: ты достиг цели, увидел, что и у Бесконечности есть край, — а что дальше?

В самом деле? Анмай неожиданно понял, — что дальше. Он должен выйти за пределы времени, встать на очередную ступень Бесконечной Лестницы, — и уйти в иную, непредставимую форму существования. Он не знал, что произойдет, перейди он эту границу, — он знал лишь, что будет жить, останется собой, но в форме, которую даже сейчас не сможет представить. Здесь был инкубатор Реальностей, а там, — подлинная Бесконечность, не знающая никаких границ. Очередная ступень на его бесконечном пути… но он решил остановиться. У него ещё осталось тут дело.

Анмай застыл, пока его чувства ощупывали окружающую его бездну. Сейчас его интересовало лишь одно, — сможет ли он извлечь очередной сгусток Реальности из этой пустоты, столь отличной от той, которую он знал? Да. Но мир сперва надо было придумать, а это оказалось совсем не так просто. Вдобавок, Анмай понимал, что на сам процесс творения он сможет воздействовать лишь очень малое время, — он только давал первый толчок, а дальнейшее определяли физические законы. Выйти за пределы известной ему физики он не мог.

Как он вдруг понял, созданная им Вселенная будет очень похожа на ту, которую он покинул, — с учетом её невероятного многообразия даже слишком похожа. Придумать нечто принципиально новое он просто не мог — пока. Но потом, когда он вырастет, и сможет изменять Бесконечность, ему станет доступно и это…

Анмай прогнал эти мысли. Всё, что он сможет здесь сделать, — это немного, совсем чуть-чуть подправить знакомые черты мироздания… если очень постарается. Но для этого ему придется выводить всё из самых простых, основополагающих принципов…

Еще никогда ему не приходилось столько думать. Ни одна машина не справилась бы с таким объемом вычислений, — но он не был машиной. Он множество раз ошибался, и был вынужден начинать всё сначала. Это заняло время, — очень много времени, но тут его ничто не ограничивало, — впереди целая вечность…

Наконец, придуманный им мир стал жить своей, относительно независимой жизнью в его сознании. Анмай в своем воображении смог путешествовать по нему. Главного он так и не смог изменить, — в его мире тоже будет бессчетное множество Вселенных с невообразимо разными физиками, и Листы между ними. Будут всесжигающие Стены Света, и будет разбегание галактик, которое приливом безвременья, рано или поздно, положит конец существованию его мира. Но это будет ещё совсем не скоро, — вся его бесконечно долгая жизнь была ничем по сравнению с этим временем. В этом мире будет и смерть, как Анмай ни старался устранить её. Правда, он мог сделать так, чтобы никто не умирал совсем, чтобы их сознания становились его подобиями… лишенными всякой возможности общаться с реальностью и обреченные вечно биться о стенки погружающегося в бездну безвременья мира. Он знал, что его проклянут за этот дар, и знал, что даже это будет всё же лучше полного небытия.

Анмай очень хотел, чтобы хоть один, а лучше — все обитатели его мира вышли наружу, к нему. Но они никогда не смогут этого сделать, если он изначально не оставит им выход, — не создаст Звезду Бесконечности.

Было адски сложно изменить начальные условия так, чтобы мертвые флуктуации породили конкретную и притом очень сложную конструкцию. Но он это сделал, хотя и дорогой ценой, — он должен был создать отражение своего сознания, — его части, — и бросить его внутрь, так, чтобы оно, вынырнув из начального хаоса, само послужило принципом формы для рождающейся Звезды. В противном случае она бы превратилась в очередное скопление мертвой материи. Но он не хотел, чтобы эта часть его разума, воплощенная в его творении, делилась и дальше, чтобы её части разлетались по его миру, желая лишь одного, — вырваться обратно, сюда, и соединиться с целым.

Он не хотел, чтобы на свет появился очередной Анмай Вэру, одержимый желаниями, которые он сам не может понять, — желаниями, разрушающими всё на его пути. Он не хотел, чтобы в разум очередного страдающего, запертого в подвале, сходящего с ума мальчишки, одержимого мечтой о лучшем мире, проникла такая частица, избрав его своим орудием… пусть даже это породит новый мир. Он не хотел, чтобы ещё кто-то повторил его жизнь. Но он пересилил себя, — хотя это оказалось едва ли не сложнее, чем придумать, — придумать в мельчайших подробностях, от первой вспышки света до морозного узора на стекле, — целое мироздание.

Постепенно Анмай понял, что всё больше думает об одной из Вселенных своего мира, — Вселенной, похожей на его собственную, предоставив остальным свободу саморазвития. И тут он тоже почти ничего не мог изменить. Он, правда, мог сделать невозможным Эвергет… но не мог дать её обитателям иной, более безвредный способ выбраться сюда, к нему. Любую из сил, над рождением которых он был властен, можно было с равным успехом обратить и на добро, и на зло, — и добро всегда оказывалось важнее.

Он не хотел повторять свой родной мир, но что он мог улучшить? Теперь-то он знал, что именно самые благие пожелания, великие труды ради всеобщего счастья могут с поразительной легкостью обернуться адским кошмаром. Но он уже мог предвидеть и предначертать, — от самого Творящего Взрыва до первого младенческого крика, — что где-то в этой Вселенной появиться раса, очень похожая на его народ, или, быть может, они будут похожи на людей, — тех людей, которых он так и не смог понять. Пусть всесильных файа и золотых айа не будет рядом с ними. Впрочем, тут в игру вступали неподвластные никому случайности, и представить, что произведет на свет их непредставимая игра, он просто не мог. Он мог лишь представить, — и постараться, чтобы это стало реальностью, — что в его мире будет множество обитаемых планет, на которых будут плыть тучи и зеленеть листва. Пусть там будут звезды, и множество мечтательных юных глаз, смотрящих на них с тоской, радостью, любопытством… и с любовью, конечно. Пусть там будут города, — огромные, кипящие жизнью, и таинственные, заброшенные. Пусть будут чудесные открытия и грозные опасности, преодоление которых делает всех мечтателей мудрее…