Зазеркальная империя. Гексалогия (СИ)

Когда окружность должна была замкнуться в первый раз, путешественники подспудно опасались самого худшего – что «тропа» вернет их в то самое место, откуда начался бесконечный марафон по ненаселенным краям, но опасения не подтвердились: миры сменялись по‑прежнему и стекляшками калейдоскопа складывались в ни разу не повторяющиеся комбинации. Спираль «тропы» виток за витком уносила друзей все дальше и дальше в неведомую глубину Континуума...

Реальных опасностей, хоть как‑то разнообразящих бесконечную унылую гонку неизвестно куда (радоваться или печалиться по этому поводу – непонятно), на пути встречалось тоже не так уж и много, да и не шли они ни в какое сравнение с предыдущими. Ну кто, скажите на милость, после длинношеих монстров всерьез испугается нападения довольно многочисленной стаи каких‑то буро‑рыжих хищников, напоминающих сразу и собак, и волков, и шакалов? Или потеряет самообладание, бредя, проваливаясь на каждом шагу то по пояс, то по горло, в чем‑то среднем между горячим киселем и круто сваренной перловой кашей, к тому же окруженный совершенно непроницаемым для глаза молочно‑белым туманом, наполненным ароматами скотного двора? Или запаникует, выпав из невидимого колодца в двух метрах от края бездонной пропасти, осыпающегося каменным дождем в безмолвную глубину?

Несколько озадачил один из неизвестно каких по счету переходов, когда шедший в авангарде ротмистр, оказавшись на том свете, ощутил себя в несколько пикантном положении, вмонтированным по колено в твердый, пронизанный корнями и нашпигованный округлыми камнями, словно шоколад орехами, лесной дерн, держащий ноги похлеще строительного раствора. Неизвестно, чем бы завершилось сие приключение, если бы, подергавшись на месте без особенных подвижек почти минуту, Чебриков, осознав всю трагичность ситуации, не взрыхлил бы парой точных очередей из автомата неподатливый грунт, с риском для неподвижных ступней не завершил процедуру лезвием верного «Дюрандаля» и не откатился бы в сторону буквально за пару секунд до того, как на том же месте возник, точно так же раскорячившись, Кавардовский. Что произошло бы в том случае, если бы граф не успел выбраться из неожиданного капкана, думать не хотелось... Вряд ли оказалось бы жизнеспособным «консоме» из двух слившихся воедино людей. А ведь следом шли остальные... Слава богу, последствия ограничились лишь вспоротым шальной пулей ботинком, чудесным образом набитым всякой земляной дрянью. Оставалось надеяться, что ночной невидимка, прокладывая курс, не забыл между делом, что у путешественников напрочь отсутствуют крылья, жабры или способности оставаться живыми в безвоздушном пространстве, кипящем вулканическом жерле или многометровой ледяной толще.

Обо всем этом думал каждый из путешественников, привычно делая последний шаг в невидимый проем, соединяющий два мира.

* * *

– Да здравствуют советское студенчество и профессура! Ура, товарищи!

– Ур‑р‑р‑ра!!!

Мир, в который открылись последние по счету ворота, ничем не напоминал ни один из предыдущих.

«Миропроходцы» вывалились один за другим из ниоткуда прямо посреди бушующего праздника, по словам ротмистра Чебрикова, сродни бразильскому или венецианскому карнавалу. Никто из тысяч людей, ставших свидетелями внезапного появления кучки оборванных, грязноватых, к тому же вооруженных до зубов людей и огромного кота в эпицентре кипящей феерии, ничуть не удивился пришельцам. Наоборот, энтузиазм аборигенов, слегка утомившихся от многочасовых вокальных упражнений, обрел новый источник энергии:

– Посмотрите, товарищи, да это же герои новейшего лучшастика сезона! Соломоновские! Только посмотрите!

– Ура! Сабина Палевская!

– Да нет же, Наташка: это Лии Фан‑Вей, только в гриме...

– Сабина, Сабина!..

– Арнольд Матвеев!

– Матвеев, ребята, это Матвеев!..

– Мы вас узнали, Арник! Идите к нам!

– А это кто, с мечом за спиной?..

Недоуменно озираясь, путешественники, оглушенные громогласными здравицами разноголосых дикторов и гремящей музыкой, льющейся отовсюду, ослепленные каскадом огней, оглушенные сыпавшимися отовсюду вопросами, поздравлениями, приветствиями и просто восторженными воплями, толкаемые, щипаемые, дергаемые и дружески хлопаемые по плечам, спине и остальным частям тела, медленно продвигались вперед по странно пружинящей под ногами «мостовой».

– Да это же Святослав Логишевский, товарищи!

– Ур‑ра‑а!!!

– Слава советским покорителям космоса!!!

– Сабиночка!

– Лии!

– Святослав, можно мне подержать ваш меч?!

– Арнольд Игоревич, а почему вы связаны?!

– Тш‑ш, дуреха‑а! Он же отрицательный персонаж!

Тротуар, как оказалось, был не только податливо‑упругим – он двигался вперед, плавно, без рывков, словно лента гигантского конвейера шириной в несколько метров. Это спутники, засыпаемые дождем разнообразнейших цветов и конфетти, спиралями разноцветного серпантина и воздушными шариками, почувствовали далеко не сразу, только по постепенно смещающейся назад стене женских, мужских и детских лиц всех возможных для человеческих рас цветов и оттенков, сверкающих одинаково белозубыми улыбками.

– Да здравствуют мужественные подводники!!! Ур‑ра, товарищи!!!

– Всего один автограф, Сабиночка! Очень просим!

– Меч!

– А кот дрессированный, папа?1. Можно его погладить?!

– А это кто, в очках?

– Где?!!

– Да вот же, вот!..

– Роланд Мещеряков! Сцм очки надень!!

– Ур‑ра!!!

Толпа взревела с новой силой, и почти все лица обратились куда‑то за спины наших героев.

– Экипаж «Всепобеждающего»!

– Ур‑р‑ра!!!

– Фарнанинцы!!! Фарнанинцы!!!

– Смотри: Георгий Фарнанин!!!

– И Ларимейро с ним!!!

– И Светлана Кондакова!!!

– Ура!!!

– Да здравствуют проницательные работники советской милиции!!!

– Это в ваш адрес, Николай Ильич... – Ротмистр наклонился к самому уху Александрова, но все равно приходилось кричать в полный голос. – Ответьте им.

Толпа понемногу редела, шум становился тише, а движение чудесного тротуара под ногами заметно стремительнее. Когда последние зеваки остались далеко позади, а бегущая дорожка, описав крутую дугу, влилась в «текущую» под острым углом к ней твердую «реку», совершенно безлюдную, путешественники с разной степенью ловкости соскочили на простой неподвижный асфальт.

Вокруг в душной летней ночи раскинулся почти обычный город.

Многоэтажные параллелепипеды типовых домов, подмигивающие огоньками освещенных окон, уютные скверики за невысокими коваными оградами со звездами, перемежающимися серпасто‑молоткастыми эмблемами, кубики темных киосков... В многозвездном небе застыла огромная бело‑голубая луна, мутноватые пятна на которой "складывались в немного усталую улыбку, а где‑то в траве надрывался сверчок‑виртуоз. О грандиозном празднике напоминала только чуть слышная, приглушенная стенами домов музыка да переливающееся за крышами далекое многоцветное зарево.

– Где мы, Петр Андреевич?

– Не знаю, Валюша... О, простите пожалуйста, госпожа Палевская! Или все‑таки Лии Фан‑Вей в гриме?

Николай тронул завиток красно‑золотистого серпантина, аксельбантом свисающий с плеча ротмистра:

– Товарищ Палевская, граф, товарищ... Конькевич вздохнул и плюхнулся на лавочку, оказавшуюся рядом:

– Не знаю уж, где мы оказались, ребята, но скажу вам, что люди в этом Хоревске счастливы. И гораздо больше, чем мы, бродяги...

– Вы думаете, Георгий, социализм?

– Я думаю, Петр Андреевич, коммунизм. – Грязноватая ладонь нумизмата указала на припозднившегося прохожего в мексиканском сомбреро и шортах до колен, который, остановившись на миг, проделал какие‑то простейшие манипуляции у торчащей близ бордюра тротуара тумбы, смахивающей на афишную, и, поприветствовав путешественников вежливым кивком, шагнул снова на движущуюся дорожку и направился дальше своей дорогой, потягивая что‑то пенное из высокого стакана, вынутого из гостеприимно осветившегося окошечка.