Только кровью

В последующие недели позиции Легиона представляли собой сущий ад. Была разрушена взлетно-посадочная полоса. Противнику удалось перерезать главную дорогу, наши не могли эвакуировать даже раненых. Впрочем, это не остановило солдат и офицеров Третьего и Пятого батальонов. Ни у кого из них не было прыжковой подготовки, но они все равно десантировались на окруженную зону.

Между тем под землей в госпитале, а по сути в норе, заполненной грязью, ампутированными конечностями и откормленными червями, доктор Пол Гроувин делал все, что было в его силах. А добровольцы из Тринадцатого садились за баранки санитарных машин, с риском для жизни вывозили раненых из-под огня и зачастую гибли сами.

Несмотря на их стойкость и самопожертвование, Легион потерял свыше полутора тысяч человек убитыми.

Эхо этих слов смолкло, но после паузы Були заговорил снова:

— Да, нам есть чем гордиться... По крайней мере было чем гордиться, пока Тринадцатый не превратился в любимый сортир Легиона. Меня сюда сослали за то, что я говорил правду... А за что здесь оказались вы? Слишком часто нарушали дисциплину? Засыпали на боевом посту? Проливали кофе на колени полковника?

Как и рассчитывал Були, его последний вопрос вызвал смех, и, кажется, до подчиненных дошло, что Легион — это огромная машина, у которой заржавели некоторые шестеренки.

Многие не ожидали от полковника таких слов. В чьих-то глазах появилась надежда, другие остались полны цинизма.

— Итак, — продолжал Були, — все мы и каждый в отдельности стоим перед выбором. Либо смотреть в прошлое и остаться такими, какие есть, либо устремить взор в будущее, а прошлое оставить позади. Кто-то из вас вступил в Легион, чтобы начать жизнь сначала. Кто-то хотел новизны, или приключений, или хорошего питания.

На этот раз хохотали все, заставляя капитана Винтерс с изумлением оглядывать шеренги. Она уже и забыла, когда в последний раз полк смеялся.

— Возможность есть, — заключил Були. — Возможность начать все сначала, сделать Тринадцатый таким, как прежде, и снова носить мундир с гордостью. Благодарю вас. Это все.

Оперативный центр находился шестью этажами ниже форта Мосби и теоретически был недосягаем для хадатанских бомб. Наблюдательный зал представлял собой большую восьмиугольную комнату, где господствовали ряды компьютерных панелей, смонтированный на стене многоцелевой комплекс видеоэкранов, непрерывный шепоток радиообмена и слабый, с примесью озона запах кофе.

Чужая передача с трудом пробилась по редко используемой гражданской частоте. Если бы не капрал Бонски, в форте Мосби никто бы и не заметил этого сообщения.

Капрал Бонски ростом был невеличка, и круглый животик у него был невеличка, и на воинской службе этот человек чувствовал себя не в своей тарелке. Другим из такой слабости удается извлечь пользу, капралу не удавалось. Он дождался конца приема, переписал сообщение на дюймовый диск и незаметно положил его в карман. Комптех встал, попросил последить за его приборами Скога и помахал сержанту Хо. Она тоже была невеличкой — два вершка от армейских ботинок, — но с нею никто не связывался, по крайней мере во второй раз.

— Эй, сержант... я пошел отлить. Вернусь через пять минут.

Хо недолюбливала капрала Бонски и тех, с кем он якшался, однако виду старалась не подавать.

— Скорее через десять, Бонски. Пять минут понадобится, чтобы найти твою фитюльку.

Грянул хохот. Бонски поспешил скрыться за дверью.

Почти все пять минут ушли на то, чтобы добраться до уборной, оставить там диск и вернуться. Впрочем, отливать капралу и не хотелось. Как и не хотелось ему знать, кто заберет диск и зачем. Важно, что судьба подбросила капралу шанс отплатить за накопленные обиды, и он этого шанса не упустит.

Бонски представил, что сделает с сержантом Хо, когда она окажется в его власти, и ухмыльнулся.

5

Придя в себя от потери «Пеликана» и «летучего голландца», Джепп обнаружил, что на борту корабля блестящих жизнь течет на удивление безмятежно. Дни словно дрейфовали мимо, от них оставались только параллельные царапины на металлическом корпусе.

Впервые за многие годы у старателя было вдоволь времени для размышлений. И если бы не уверенность, что со временем кончатся продукты, все было бы недурно.

Джепп стал жить по распорядку, который объединял толику занятости с приятным бездельем.

Нательные часы будили его примерно в восемь утра. Никогда не знавший праздности старатель выбирался из импровизированного спального мешка на холодную металлическую палубу. Гимнастика состояла из тридцати пяти отжиманий, тридцати пяти подъемов ног, тридцати пяти приседаний и еще тридцати пяти отжиманий.

— А сразу за упражнениями следовали молитвы, настоящие молитвы, а не всякая чепуха, которую обожал его отец. Долгие односторонние разговоры с Богом очищали душу, но ничем ее не наполняли.

После того как Джепп укреплял тело и душу, наставало время для обтирания влажной губкой и приема небольшой порции горячей каши.

Трюм, в котором подвергался демонтажу «Пеликан», был непомерно велик для того, чтобы человек мог чувствовать себя уютно. Поэтому Джепп давно нашел себе жилище поменьше. Он разделил свою «каюту» (странный, непонятно для чего служащий альков) на «камбуз» и «кубрик».

Пищу (за исключением неприкосновенного запаса, который было решено беречь до конца) приходилось готовить. Первая попытка закончилась крахом. Джепп соорудил подставку для котелка, зажег паяльную лампу и настроил струю пламени на синий цвет. Поначалу все шло прекрасно, уже закипала вода — и тут сработала корабельная система пожаротушения. Вязкая белая пена затопила все кругом. На ее уборку ушла большая часть бортового дня.

Путем осторожных экспериментов старателю удалось определить максимальную температуру воздуха, которую терпела противопожарная система. К сожалению, этот уровень был очень низок и на доведение воды до кипения требовалось много времени.

За завтраком следовал регулярный обход — начавшись с исследовательских путешествий, это превратилось в настоящий ритуал. Главной целью Джеппа было занять время и убедиться, что вокруг ничего не изменилось. Но была и еще одна проблема: если даже статус-кво сохранится, примерно через месяц закончится еда. А значит, надо искать путь к бегству или на худой конец продовольствие.

На двадцать седьмой день плена Джепп выбрался из спального мешка, совершил «утренние» процедуры и снарядился для очередного похода. Обычно он брал с собой фонарь — заглядывать в темные углы, — пояс с инструментами, чтобы потягаться с рассеянными по кораблю панелями, соединительными коробками и дверями. На эту деятельность корабль смотрел неодобрительно, о чем Джепп узнал дорогой ценой. Первый удар пришелся ему в зад, второй швырнул старателя по коридору, а третий запросто прикончил бы, если бы человек вовремя не образумился.

Джепп пробирался туда, где, по его прикидкам, находился нос корабля. Корабль, или управлявший им разум, по непонятным соображениям спокойно открывал некоторые места для своего пленника, а другие оставлял в тайне.

Фонарь бросал на палубу овальное пятно света. Никаких задвижек, болтов и других широко применяемых людьми крепежных приспособлений не видно. Такое впечатление, будто загадочные нано научились сцеплять между собой самые разные молекулы и не нуждаются в примитивных технических устройствах. Ботинки Джеппа стучали по металлу, но эти звуки, как и скрип пояса с инструментами, тонули в круглосуточном, уже давно ненавистном гуле корабля.

И вдруг совершенно внезапно ситуация начала меняться. Вездесущий гул резко усилился, накренилась палуба — человек едва удержался на ногах. Что происходит с кораблем?