Перекресток

— Чего это он, как оглашенный, меня увидев, на выход бросился-то?

Небольшая, худющая, черноволосая женщина хрипловато засмеялась, сбрасывая ноги со стола. Хоть и молодая еще, вряд ли старше тридцати, но внешне малопривлекательная, с длинноватым носом, узкими, вечно плотно сжатыми, будто запечатанными, губами, маленькими, но яркими, карими глазами, горящими необузданной внутренней энергией, и неожиданно роскошной вороной шевелюрой, женщина махнула рукой, одновременно приглашая Кудесника присаживаться и чувствовать себя, как дома, и поясняя быстрый выход своего телохранителя:

— Застоялся паренек, пусть разомнется, побегает… Ты-то уже набегался, кажись?

Климовский кивнул. С момента проникновения в городок разрозненных групп инсургентов ему пришлось изрядно пометаться по улочкам и переулкам, пытаясь хоть как-то скоординировать их действия и заставить хотя бы изначально воздержаться от посещения винных и ювелирных лавок в историческом центре.

— Отольются мышкам слезки, — по-своему утешила подуставшего, но все еще бодро держащегося на ногах Кудесника женщина. — Присаживайся, в ногах правды нет, хочу тебе еще поручение дать…

Пока анархист подтаскивал из укромного уголка простецкую деревянную табуретку, окрашенную на редкость ядовитой расцветки красно-коричневым суриком, и устраивался поудобнее возле столика, чернявая атаманша извлекла откуда-то у себя из-за спины плотную коробочку папирос бледно-зеленого с черным окраса, ловко запалила спичку и выпустила к потолку клуб ароматного, вкусного дыма.

— Дельце к тебе вот какое… пока испанец, Сервантес наш, со своими ребятами налаживает прямую связь с властьимущими в метрополии, а Орлик гоняется за мэром, полицмейстером и прочими местными букашками, ты загляни тут в одну гостиницу, её недавно открыли, для очень таких, знаешь, важных и богатеньких приезжих. Все-таки, фестиваль, как бы, на носу, вдруг кто и приехал из сильно известных, сам понимаешь, такие заложники всегда пригодятся, хотя и вряд ли ты там кого найдешь, скорей уж это так — для очистки совести…

Кудесник, не скрывая, иронически хмыкнул. Совесть и инсургенты даже в его понятиях были вещами мало совместимыми друг с другом, но дотошность и внимание к мелочам атаманши радовали, и сам Кудя предпочитал на акциях быть доскональным и въедливым, может быть, именно эти черты характера частенько и сохраняли ему жизнь.

— Гостиничка рядом с Центральной, в тупичке, возле Ворот, ну, да сам найдешь, вот адресок и схемка…

Атаманша резко склонилась над столиком, отведя в сторону руку с зажатой в ней папироской, и, поискав среди кучки пестрых ярких брошюрок, двинула в сторону Кудесника рекламный проспектик.

«Ох, и ничего ж себе — гостиничка, — равнодушно подумал Кудя, мельком проглядывая глянцевые листки с фотографиями внутренних интерьеров и описанием предоставляемых гостям города удобств. — Деньги, небось, немерянные в отделку вгрохали…»

— В гостинице особо не шали, но дай местным понять, что и я, и Сервантес там на ночь остановимся, пусть в этом уверены будут, — продолжила инструктаж черноволосая.

«Ага, остановятся они, как же, — про себя прокомментировал Кудя. — Что Анаконда, что Сервантес — они из тех, кто предпочитает не спать мягко, а встать утром живыми и без наручников, выберут себе домишко невзрачнее, а то и вовсе общежитие какое, там и перекантуются до утра…» Единственно, в чем ошибался прозорливый анархист, так это в том, что атаманше инсургентов вообще предстояла ночевка в городе.

— Из гостиницы прошвырнись по ближайшим аптекам. В центре их должно быть много. Найди мне кокаин… только кокаин, чистый, лучше, чтоб в порошке, чтоб со всякими стекляшками не морочиться, — пояснила Анаконда, вновь откидываясь на спинку кресла — Никаких синтетиков, никаких опиатов не надо, даже не думай, Кудя. И гашиш тоже — к чертям. Только «серебряную пыль».

«Вот сейчас, — понял анархист. — Сейчас будет главное, ради чего Анаконда меня искала и ради чего затевала весь этот разговор, а может, и не только разговор…»

— Как стемнеет… — атаманша взяла небольшую паузу, будто и сама не решаясь выговорить последующие слова вот так — сразу и без напряжения. — …если всё сложится… пойдем в Промзону…

— Накой это..!? — невольно вырвалось у Кудесника.

Городская Промзона — осколок былого величия имперского военно-промышленного комплекса — пользовалась дурной, жутковатой славой далеко за пределами не только здешнего уезда и губернии, но, пожалуй, и самой империи. Что уж там творили в свое время давно почившие в бозе умнейшие химики, физиологи, биологи, бактериологи, украшенные офицерскими, а то и генеральскими погонами — доподлинно неизвестно, но рассказывали про их труды иной раз такое, что нервный, впечатлительный человек мог бы и не уснуть, услышь эти истории на ночь.

Нервным и впечатлительным Климовский не был, но и его отнюдь не тянуло в загадочные лабиринты заводских корпусов, лабораторий и подземных хранилищ, кое-где заброшенных и обветшалых, а кое-где продолжающих сохранять внешнюю первозданную чистоту и строгость строений.

— Есть там игрушки, до которых можно добраться, — немного помолчав, пояснила все-таки Анаконда очевидное. — Понимаю, что страшновато… сама боюсь, но — пока испанец будет имперцам глаза отводить, как бы, переговорами, мы должны успеть прихватить эти вещицы… И вот тогда… тогда и поговорим со всеми по-настоящему…

Маленькие глазки анархистки сверкнули жестким, всепожирающим огнем, и Кудя даже поежился невольно, представляя на секунду, как будет разговаривать с противниками Анаконда, имея в руках «игрушки», от которых человек в считанные минуты покрывается нарывами и гниет на глазах… или впадает в прострацию, ничего не соображая, пуская слюни и забывая иной раз дышать… или это будут синеватые, мерцающие лучи, как раскаленный нож масло, режущие броню танков, сбивающие самолеты… или до сей поры стоящие на боевом дежурстве чудовищные ракеты, способные за полчаса полета достичь любой точки земного шара… или… или… или…

Да мало ли что еще рассказывали о страшных и загадочных изобретениях имперских ученых, позволивших в давние времена сохранить имперскую гегемонию на планете.

«Это что же получается, — невольно выходя из привычно равнодушного состояния, подумал Кудесник. — Выходит, Анаконда добралась-таки до тех самых заветных архивов, про которые как-то рассказывал испанец Сервантес… но он-то болтал, как о легенде, которую усиленно муссируют на Западе, а получается, что все так оно и есть на самом деле… ох, и что же теперь будет?..»

Впрочем, в мыслях своих анархист слегка поспешил. Никто еще не выложил на блюдечке с голубой каемочкой перед атаманшей страшное оружие прошлого, успешно забытое за время упадка Империи. И до его боевого применения путь был также далек, как от земли до луны. А в данный момент, сейчас, ему предстояло посетить гостиницу для богатых, пошарить в окружающих аптеках, а потом…

— …потом придешь на запасную явку, — услышал Кудя сквозь пелену голос Анаконды. — Мы её не раскрывали даже сейчас, а хозяин… он мне много чем обязан… и проведет до самых закоулков Промзоны… он — непростой человек, хотя и живет обычной жизнью и не особо притворяется при этом…

…облепив, будто экзотические плоды, увядающий, но все еще пышный куст сирени, оживленно, как ни в чем ни бывало, чирикали, переговариваясь между собой, то и дело перелетая с ветки на ветку, толкаясь и переругиваясь, городские, невзрачные воробьи. По чистому, блеклому небу плыли белесые паутинки высоких и далеких облаков. Где-то на соседней улице громко переругивались между собой инсургенты, то ли что-то не поделившие, то ли затеявшие выяснение старых, запутанных отношений.

Кудесник с легким недоумением огляделся по сторонам. Ошеломленный неожиданным разговором с атаманшей, а главное — целью, поставленной ею перед собой, им, Кудесником, и всем инсургентским рейдом, он с трудом соображал, зачем и что он делает, и плохо помнил, как выбрался из узких лабиринтов шумного телецентра на улицу.