Индиговый ученик

Соглашаясь на игры, Арлинг надеялся ощутить истинный вкус смерти, раскрыть ее тайну, освободиться от безразличия, которым заразился, выполняя поручения имана. Сегодня он убил много людей. Смерть была везде. Она словно растворилась в воздухе, впитавшись в арену, зрителей, ночь, в него самого. Она была разной – горячей, острой, ледяной, медленной, тошнотворной, мгновенной и унизительной. Она была какой угодно, только не прекрасной. И смысла в ней не было. Как не было смысла в убийствах, совершенных им сегодня ради сомнительной цели. Он не приблизился к познанию смерти, не постиг ее тайны, не разгадал загадки. Интерес, который манил его столько лет, вдруг иссяк, словно истощившийся родник. Смерть являлась той частью мира, которую живым было постичь не под силу. Они могли покорно принимать ее, с ненавистью сражаться или с нетерпением ждать неизбежного конца, но Арлинг предпочитал нехоженые тропы. Мысль о смерти слишком долго владела его разумом, заставив позабыть о том, что он был еще жив. Ему не нужны были новые вопросы, потому что ответов, которые он получил, было достаточно. Оставалось лишь понять их смысл.

Мастеров солукрая, о которых так много говорил Сейфуллах, Арлинг тоже не встретил. Его противники были опытными бойцами, но никто из них не владел солукраем. Иначе до третьего круга он бы не добрался.

Новая мысль была свежей, как утренний бриз, напоенный ароматами ночной росы и прохладным туманом. Ему не нужна была победа. Древние знания серкетов, которые должны были открыться победителю, внезапно потеряли значение. Зато ясно стало другое. Погнавшись за новым смыслом, он, кажется, потерял обретенный ранее. Заблудился в бескрайних песках, упустив тропу, которую они с иманом с таким трудом нашли много лет назад. И хотя на этой тропе случалось всякое, сходить с нее ему еще не приходилось. До этого дня.

Бои Салаграна оказались пустышкой, медяком, покрытым сверху золотой краской. Приняв ее свет за сияние солнца, Арлинг думал, что прозрел, но снова ошибся. И хотя в его жизни было много ошибок, таких, как эта, не случалось. Самое страшное – он не знал, как ее исправить.

– Разве? – ехидно спросил кто-то, однако Азатхану голос не принадлежал. Полукровка шептался о чем-то с подошедшим серкетом, но Арлингу было некогда их слушать.

– Перестань жалеть себя, – рявкнул голос, и на этот раз Регарди определил его источник. Схватившись за плечо, где была изображена змея на рафии, он ощутил едва заметное движение под кожей. Сомнений не было. С ним разговаривало его собственное тело, а вернее, рисунок кучеярского мастера. Змея на пальме ожила, а в местах, где шипы рафии впились в ее шкуру, выступила кровь. Он был уверен, что красные капли жидкости, стекавшие по его плечу, ему не принадлежали.

Таких сильных галлюцинаций Регарди еще не испытывал. Подскочив, он принялся ожесточенно тереть плечо, но змея спряталась за ствол пальмы, вызвав болезненные ощущения по всему телу.

– Не трогай меня, – огрызнулась она. – Лучше подумай о том, что ты сейчас делаешь.

– А что я делаю? – возмутился Арлинг, не понимая, что ввязывается в опасный диалог с самим собой.

– Пытаешься усидеть на двух стульях, идиот, – прошипела змея. – Ты слишком дорого оценил свою единственную и неповторимую жизнь. Гордишься, что дошел до Лала? Преуспеть среди неравных несложно. Гораздо труднее смыть с себя грязь и найти дорогу назад.

– Я честно сражался. И это было нелегко.

– Истинная победа – не в победе над противником, а в победе над самим собой. Кажется, ты забыл остановиться.

Змея зашевелилась и, отделившись от плеча, повисла перед его лицом, пробуя на язык воздух. Арлинг поморщился и отвернулся. Тварь была права, но легче от этого не стало.

– Что мне делать? – спросил он, чувствуя, что нужная мысль кружила неподалеку.

– Уходить, – подсказала змея, заползая обратно под кожу. – Не будь глупцом. Ты получил то, зачем приходил. Настоящее знание – это ошибки и сомнения. Пора возвращаться.

– Из подземелья выход только на арену, а она охраняется серкетами и целой армией наемников. Не говоря о том, что мы в пустыне.

– Ты падал в пропасть, горел в огне, тонул в озере, а серкетов убил столько, что и не сосчитать. Что тебя теперь останавливает?

Змея обвилась кольцами вокруг шипастого ствола пальмы и медленно поползла вверх, исчезая за границами рисунка. Она была права. Он устал от преград, которые строил самому себе. Ошибки – тоже Путь. Путь, который никогда не кончается. Он найдет дорогу назад. Иман обучил его многим талантам, в том числе, находить выходы там, где их не было.

– Эй, Азатхан, – окрикнул Регарди полукровку, внезапно почувствовав необыкновенный прилив сил. Он сделал ошибку, но он же ее и исправит. – Я готов, выпускай меня.

Серкеты замолчали, Азатхан же улыбнулся:

– Я уже думал, придется выталкивать тебя силой.

На этот раз Скользящие превзошли самих себя.

Регарди был слепым и мог вообразить, что угодно, но правда была в том, что песок под ногами снова исчез. Ворочались гигантские колеса, стирая в пыль все, что попадало между ними, скрежетал металл, проносились сверкающие тесаки, крутились шипастые барабаны и извивались раскаленные нити. Возможно, все было не так страшно, но представить последнюю ловушку серкетов иначе не удавалось. Да и не хотелось. Несмотря на то что противник уже появился на другом конце арены – госкон любезно сообщил об этом, – Регарди не собирался прокладывать к нему дорогу через смертоносное поле. Человек нерешительно топтался на своем круге и должен был стать легкой добычей. Но Арлингу не нужна была его смерть.

Его путь лежал туда, где, улыбаясь, сидел иман. Уже один, потому что остальные его друзья, в том числе, Магда, покинули храм Бхудке. И он собирался к ним присоединиться. План был прост и бесхитростен. Добежать до стены, вскарабкаться до зрительских рядов, миновать их под прикрытием толпы и отдаться на милость пустыне. Помощник у него был один – темнота. Она должна была помешать лучникам целиться, когда он будет взбираться по стене, она же должна была прикрыть его от наемников, которые будут искать его в руинах посреди ночи.

Зрители кричали с особенным восторгом, хотя, по мнению Регарди, должны были давно охрипнуть. Впрочем, журавис обладал удивительными свойствами. Арлинг слышал, что люди выживали в пустыне неделями на одной только этой траве. Возможно, сейчас она ему бы не помешала.

Пожалев, что отказался от щедрого угощения Сейфуллаха, Регарди не удержался от паясничества. Отвесив в сторону госкона шутливый поклон, он сорвался с места, запретив телу думать об усталости. Отсчет пошел на секунды.

Раз – Арлинг достиг края площадки и прыгнул на спину механизма с торчащими из нее булавами.

Два – скачок и полет к стене под рев толпы, который мало напоминали звуки, издаваемые человеком.

Три – он прилип к стене, словно паук, крепко вцепившись ногтями в каменную кладку. Поверхность была шершавой, грубой, в зазубринах и впадинах, одним словом, идеально подходила для его затеи.

Серкеты, конечно, все поняли. Рядом засвистели стрелы, а сверху послышались крики и топот ног. Наемники проталкивались сквозь толпу, готовясь его встречать. Но пока они волновали его меньше всего. Стрелы были опасней. Он чувствовал себя превосходной мишенью и мог только шептать:

– В меня не попадут, в меня не попадут…

В него не попали, но и верха он тоже не достиг. Цепкая рука схватила его за ногу, рванув вниз и заставив повиснуть на пальцах одной руки. Толпа ликовала. Наемники сверху расслабились и уселись на лавку рядом с иманом, который наблюдал за всеми с равнодушием столетнего дерева.

– Учитель, помогите! – крикнул Арлинг, чувствуя, что скоро сорвется. Он не хотел вниз, на арену, и совсем не ожидал от своего противника такой прыти. А ведь это именно он тянул его сейчас вниз. Других людей на арене не было.

Но иман не откликался. Закинув ногу на ногу, он вытянул шею, с любопытством заглядывая вниз. Это было не по правилам, потому что все его друзья, сидевшие на этой лавке, ему помогали – Атрея, Беркут, даже Магда. Сейчас должен был наступить черед учителя, но кучеяр даже не шевельнулся, когда Регарди разжал пальцы, позволяя утащить себя на арену.