Егерь. Дилогия (СИ)

Первое, что бросилось в глаза, – яркий утренний свет, легко проникавший сквозь двухметровую толщу воды. Свирепствовавший накануне шторм не стал исключением из правил, к исходу суток сошел на нет, и воцарилась обычная для здешних широт солнечная погода. Что не могло не радовать.

Крытый переход от купола лаборатории последнюю треть шел под небольшим уклоном, градусов так десять – пятнадцать, поэтому часть коридора непосредственно вместе с «капсулой» из все того же бронепластика, только прозрачного, лежала ниже уровня моря. Собственно, именно по этой причине переходной «рукав» и был перегорожен герметичной переборкой – типовой проект, и этим все сказано. И плевать, что вода, случись ей проникнуть внутрь «пузыря», дальше десятка шагов от двери не продвинется, – по стандарту положено, и точка. Впрочем, не о том у меня сейчас голова болеть должна…

Так вот, оказавшись в вожделенном «пузыре», я вновь чуть было не потерял самообладание – на этот раз от одуряющей близости свободы. Правда, предстояло еще пробиться сквозь очередную преграду, но тут проблем не возникло вовсе – уже испытанный способ не подвел. Прозрачная стенка плавилась столь же хорошо, как и давешняя переборка, разве что теперь пришлось торчать в непосредственной близости от «вышибного заряда», поэтому я загодя озаботился поляризацией забрала, да еще и глаза крепко зажмурил. Пластик выдержал, даже вода не смогла отыскать хотя бы мельчайшее отверстие, но я по этому поводу не переживал: загерметизировав скафандр, от души саданул ногой. На сей раз хватило одного удара – оконтуренный кусок под напором воды разлетелся на множество длинных осколков, и внутрь «пузыря» с ревом хлынул мощный поток. Я едва успел отскочить в сторону и уцепиться за поручни, окаймлявшие «колбу» по периметру примерно на высоте пояса, и в таком положении благополучно дождался полного затопления помещения. Проскользнуть в дыру и вынырнуть на поверхность не составило ни малейшего труда, и, едва оказавшись над водой, я сорвал шлем и восторженно заорал от избытка чувств.

Система тау Кита, планета Нереида, 22 февраля 2538 года, утро.

Эйфория продлилась недолго – броня, хоть и не слишком тяжелая, плавучести не прибавляла, и я поспешил выбраться из воды. Едва я ступил на твердую почву, с трудом забравшись на круто обрывавшийся берег, как мне в ноги со всей дури врезался странный черно‑рыжий ком, в котором я с немалым удивлением распознал Петровича. Кот всем своим видом выражал бурную радость от встречи: терся о сапоги, одновременно нарезая вокруг меня круги, и урчал, заглушая шум мелких волн и шорох песка под ногами. Присев на корточки, я схватил напарника за щекастую морду и пристально уставился ему в глаза:

– Все, браток, успокойся! Я цел. Отбой тревоги.

Петрович обличающе мяукнул, одновременно переправив мне довольно сложный мыслеобраз, дескать, ни фига себе отбой! А кто целую ночь в подземелье проторчал, оставив его, сирого и убогого, в полном одиночестве? А он, между прочим, волновался!..

– Я тебя тоже люблю!

Потрепав напарника по загривку, я легонько наподдал ему по заду ладонью – нечего прохлаждаться. Первым делом хотя бы осмотреться, а дальше уже думать будем. Собственно, этим я и занялся, загнав кота на крышу эллинга с задачей наблюдать за окрестностями. Петрович возбухал было, но быстро смирился со своей незавидной участью и легко забрался на верхотуру, пустив в ход когти. Причина его недовольства была предельно проста: как я и предполагал, загадочные боевики вкупе с предателями‑Охотниками убрались с острова еще затемно, и сейчас здесь кроме нас двоих были разве что местные чайки, облюбовавшие под гнездовья противоположные от поселка стороны скал. Однако порядок есть порядок, и я остался непреклонен.

Мазнув рассеянным взглядом по плотным завалам хорошо раздробленного мусора на месте купола лаборатории, я все же решил начать осмотр с эллинга – тащиться в противоположный конец поселка не хотелось. К тому же в данный момент наиболее актуальным был вопрос транспорта, то есть опять же следовало заглянуть в хорошо защищенный от водной стихии ангар. Что я и сделал, решительно утопив внешнюю створку шлюза в стене. Если мне не изменяет память, вчера прямо в проеме лежал труп кого‑то из техников, блокируя дверь ногами, так что я не слишком удивился, обнаружив оный прямо в тамбуре: кто‑то небрежно заволок его сюда, надо думать, для того лишь, чтобы шлюз закрыть. К немалому моему облегчению, это оказался не Иваныч, а молодой парень, появившийся на острове лишь в эту смену, я его и не знал толком. Мельком подивившись неведомо откуда взявшемуся цинизму, я оттолкнул в сторону внутреннюю переборку и оказался непосредственно в эллинге. Одного беглого взгляда на его содержимое хватило, чтобы я в сердцах выдал трехэтажное: оба катера были затоплены прямо здесь и восстановлению явно не подлежали. Почесав задумчиво затылок – вернее, затылочную часть шлема, который я нахлобучил на голову, не герметизируя броню и откинув забрало, – я занялся более вдумчивым осмотром.

Результат был неутешительным. Глубина эллинга не превышала трех метров, но и этого с лихвой хватило: из воды торчали лишь самые верхушки обтекателей с монтажными площадками – ага, теми самыми, на которых Петрович любил валяться. Неведомые боевики к делу отнеслись ответственно и расстреляли суденышки из «вихрей», о чем свидетельствовали множественные рваные дыры в районе рубки. А потом еще и борта прожгли ниже ватерлинии. Пробоины с оплавленными краями чуть ли не метр в поперечнике – скорее всего, боевики использовали термические заряды, вроде тех, которыми всевозможные спасатели переборки и перекрытия вскрывают. Достать их много легче, чем армейские вышибные заряды, а мощности за глаза – горят медленно, но при этом прожигают даже металлокерамику, что уж про обычный усиленный пластик говорить! Заделать дырины собственными силами нечего было и думать. Правда, радовал тот факт, что в остальном корпуса остались целыми, так что можно было попытаться обыскать каюту «тройки» – авось хоть вооружиться получится. Но это чуть позже, когда общую картину составлю.

Из трех надувнушек с пластиковыми днищами, проживавших здесь же, две представляли собой унылейшее зрелище: какой‑то вандал не поленился вспороть баллоны ножом чуть ли не по всей длине. Зато на третью, без водометного движка, его запала не хватило – всего‑то по паре дырок в обеих независимых секциях. Сделав по этому поводу мысленную зарубку, я осмотрел двигатели первых двух скорлупок. Тут тоже поработали на совесть: каждый из них был надежно раскурочен попаданиями нескольких унитаров. Логично в общем‑то. Я бы на месте неведомых агрессоров тоже постарался уничтожить средства передвижения – поди знай, всех обитателей поселка ухайдакали или кто‑то спрятался? А так гарантированно выжившие, пускай и гипотетические, на Пятачке изолировались.

Разобравшись с плавсредствами, напоследок заглянул в мастерскую, выход в которую имелся прямо из эллинга. Сама она располагалась в том же флигеле, что и жилые помещения, но была отделена от них глухой стеной. Здесь я обнаружил Иваныча. Нелюдимый техник лежал на спине, запрокинув голову. Судя по состоянию раны, грудь ему разворотило унитаром из «вихря». От холодного бешенства свело скулы – мой счет к явно выжившему во вчерашней заварушке «правому» вырос еще на один пункт. Опять же, если вспомнить, как он ловко поигрывал тесаком, возникала недвусмысленная параллель с зарезанными в собственных постелях Охотниками. Пожалуй, только за Вениамина, могилой которому стала разрушенная до основания лаборатория, предъявить ему нечего – электронщик был застрелен из чего‑то типа «спектра» или «манлихера».

Лишь оказавшись на свежем воздухе, я с каким‑то неестественным равнодушием подумал, что меня почему‑то перестало выворачивать при виде трупов. Окончательно зачерствел? Или опять проделки «внутреннего искина»? Однако тот промолчал, и я нехотя заглянул во флигель, вернее, в жилую его часть. Как и ожидал, почти сразу же наткнулся на Ларису – девушку перед смертью явно насиловали, о чем свидетельствовало плачевное состояние ее комбинезона, а потом хладнокровно перерезали ей горло. И на сей раз дурнота не подступила, я лишь до боли в пальцах сжал кулаки и поспешил выбраться из пропитанного тяжелым запахом запекшейся крови помещения.