Мир пауков. Маг и Страна Призраков

Служака сердито помолчал; дескать, о чем вообще разговор. А потом неожиданно произнес:

«Что ж, ладно. Пойдемте».

Подняв доску прилавка, он показался в полный рост. Вид у него действительно был гораздо справнее, чем у стоявшего сзади подчиненного.

Он отпер внутреннюю дверь, и глазам предстал город Мага. Если честно, он разочаровывал: просто большой участок земли — даже не квадрат, а вроде как идущая вдаль дорога. В нескольких сотнях метров высилось коническое строение, как из сна, с той разницей, что это было серым, под стать окружающей равнине. Дальше тоже стояли конусы — одни повыше, другие пониже, третьи странно кособокие. Можно было бы назвать центральным проспектом пространство между ними, если бы здания располагались вдоль него, а не вразброс. Еще виднелись скамейки из чего–то вроде темного мрамора, опять же словно наобум расставленные среди зданий. Из щелей внизу местами поднимался пар.

Тут в ближнее здание угодила молния — прямо в громоотвод над небольшой пристройкой. При этом из люков возле верхушки повалили клубы пара, густые, как дым. На секунду показалось, что здание горит, но пар тотчас истаял.

Провожатый шел молча, не объясняя, куда и зачем. Лицо у него было бесстрастным настолько, что закралось подозрение: а может быть, это тоже какой–нибудь зомби или робот? Аккуратно, чтобы не спровоцировать нежелательной реакции, Найл попробовал прощупать его ум. Но это, очевидно, не возымело действия.

Человеческий ум представляет собой беспрерывный поток ощущений, впечатлений и мыслей. Этот же бесстрастно, как зеркало, отражал то, что его окружало. Нечто подобное представляли собой умы некоторых стражниц в городе пауков. Но это хотя бы поддавалось объяснению: их мысли так часто подвергались стороннему вторжению, что женщины уже никак не реагировали. А здесь–то что причиной?

Тут Найл явственно ощутил раздражение своего провожатого и мгновенно прервал контакт. Однако выяснилось, что дело не в подглядывании. «Проспект» впереди на скорости пересекла упряжка с парой вьючных животных и скрылась за одним из конусов. Недовольство служаки вызвал стук подкованных копыт.

«Куда мы идем?» — поинтересовался Найл.

Расспросы тоже не нравились караульному. Он намеренно тянул с ответом, наконец отчеканил:

«К префекту».

Пожалуй, у этого караульщика было что–то общее с гвардейцами Смертоносца–Повелителя, приученными исполнять свои обязанности с механичной бездумностью. Возможно, это роднило режимы тамошнего и здешнего властителей. Когда между собой посредством телепатии общаются разумные существа, их слова насыщены смыслом и живым чувством. Взять, скажем, капитана. Найл уже до того привык к его голосу, что мог бы выделить его из всех других. А этот служака не говорит, а выкрикивает заученные фразы, как заводная кукла.

Они шли уже с четверть часа, но до сих пор не встретили ни одного прохожего. За все время разве что две повозки проехали в отдалении. Эти двигались более медленно и неудовольствия у караульщика не вызвали. Седоков разглядеть не удалось, были видны лишь их серые одеяния.

Отчасти из любопытства, а то и вовсе от скуки Найл снова взялся прощупывать ум провожатого. Будь на его месте обычный человек, он бы неизбежно ощутил вмешательство Найла, как если б тот оперся о его плечо. Здесь же реакцией была все та же удивительная, какая–то ватная пустота. Если не хуже. В глазах этого ходячего истукана улица смотрелась безликой и серой, словно запорошенный снегом пейзаж в сумерки. Конические башни и те казались подернуты блеклым флером равнодушия.

Теперь уже заинтригованный, Найл усилил концентрацию. Результат сказался немедленно: очертания конусов сделались ярче и четче.

Суть, получается, в том, что чувства провожатого приглушены и выхолощены; его гнетет неизбывная, серая скука. В сравнении с ним Найл и капитан смотрятся эдакими бодряками–оптимистами — быть может, оттого, что им еще не приелся этот раз и навсегда заведенный мир неизбывной одинаковости.

Под впечатлением от этого открытия Найл сконцентрировался с новой силой, пытаясь сообщить чувствам провожатого несвойственную им остроту и четкость. Результат попросту ошеломлял. Здания не только проглянули четче, на них даже проявились цветные полосы. То же самое произошло и с дорогой.

Найл невольно вздрогнул от резкого шипенья. Из щели в земле вырвался плюмаж пара. Причем влажный и жаркий запах его, напоминающий чем–то прачечную, сделался вдруг сладковатым и приятным, как у леденца.

С каменным лицом провожатого вдруг произошла метаморфоза: он с явным удовольствием повел носом и улыбнулся.

Вот это да! Так дорога на самом деле серая или цветная? А воздух пахнет леденцами или мыльной сыростью прачечной?

Есть и еще одно соображение. Помнится, ворону нравилось, когда в него проникал человеческий разум: птица чувствовала себя от этого более живой. Может, эта же причина заставила сейчас улыбнуться провожатого? Нет, все равно до конца не ясно.

Вернувшись «к себе», Найл тем не менее продолжил эксперимент. Дорога и конусы зданий снова были серыми, а воздух влажным от пара. Однако под сконцентрированным взглядом предметы сделались ярче и как–то достоверней. Найл попытался вновь расцветить их, насупившись от усилия. Серость и вправду отступила, и на зданиях проглянули красноватые, синеватые и желтые полосы, впрочем, тут же сошедшие на нет. Дорога же и вовсе осталась серой.

Найл предпринял еще одну попытку, более протяженную. Однако на этот раз ничего не случилось. Постепенно до него дошло, что дело здесь, видимо, не в интенсивности волевого усилия, а в некоем ментальном «фокусе».

Найл вновь проник в умозрительный мир своего провожатого и тут же понял, в чем именно ошибался. Он не догадался предположить, что здания, по сути, цветные.

Что ж, надо попробовать еще раз. И Найл словно нажал нужную кнопку: изображение моментально стало красочным, а воздух наполнился сладким запахом. Так что теперь картинка фактически совпадала со сном, который он видел в пещере хамелеонов.

Дорога и здания утратили свою унылую серость, лучась дружелюбным теплом. А на повозке, что тянулась в отдалении, двое ездоков щеголяли цветастыми полосатыми одеждами. Тягловое животное, и то было теперь наряжено в пеструю попонку, словно являясь частью карнавала.

В повозке сидели мужчина и женщина; правила, кстати, она. Лицо ее, из–за худобы излишне бледное, тем не менее было до странности привлекательным.

Кстати, при дополнительной концентрации цветность усиливалась. В этом Найл убедился, стиснув зубы от напряжения. Получалось как в том сне: цвета углублялись и становились приятней глазу, усугубляя вместе с тем ощущение безмятежной радости. Сильней становился и свет, сообщая блаженству дополнительную остроту. Но вот что странно: при максимальном сосредоточении эффект получался обратный. Изображение словно выцветало, а сладкий дух сменялся мыльным запахом прачечной. Так что концентрироваться лучше не в полную силу — тогда и цвета будут насыщены, и запахи приятны. Кстати, некоторые из них, похожие на благоухание дворцовой кухни, напомнили Найлу о том, что он голоден.

Как ни странно, улыбка с лица провожатого успела сойти. Оказалось, он опять видит все во всегдашнем блеклом свете, который нагнетал ощущение унылой повторяемости и скуки.

Теперь, по крайней мере, прояснилось одно: Маг, кем бы он ни был, тонкий мастер иллюзий.

По безлюдным улицам они прошли уже по меньшей мере пару миль, так и не услышав никаких звуков, помимо разрозненного потрескивания разрядов да шипенья пара. Наконец в окружающей панораме наметилась хоть какая–то перемена. За строением, к которому они сейчас приближались, проглянуло еще одно — розоватое здание со шпилями, раза в три выше ближнего кулька. Там различались даже пешеходы.

Через четверть часа путники остановились перед этим зданием, по виду напоминающим дворец. Что приятно, его вполне можно было сравнить с каким–нибудь из крупных зданий города пауков — скажем, с бывшим женским общежитием (к которому до указа Найла, кстати, мужчины не допускались). Они приблизились к широкой, но невысокой парадной лестнице, где наверху перед кованой узорчатой решеткой стоял стражник — тоже, судя по всему, потомок пещерных жителей, с широким чувственным ртом и темной двухдневной щетиной. Лицо стражника показалось знакомым; Найл вспомнил почему. Да–да, он походил на одного из пробравшихся в город пауков убийц — того самого, что плену предпочел наложить на себя руки. Найл до сих пор не забыл тошноту, которую испытал, повалившись под ударом воли того убийцы.