Титаникус

— Еще раз! — приказал он.

Стрелок нажал на кнопку выстрела — и задранный кверху ствол с грохотом выплюнул снаряд. Тот ударил наступающую махину в горло, заставив ее споткнуться и отступить на шаг.

— Еще! — взревел Варко.

Взорвался «Победный марш». Куски металла с визгом разлетелись во все стороны. Два из них ударили по башенным датчикам «Главной стервы», вырубив ауспик. Третий, раскаленный добела, пробил броневой щит пушки, перерубил пучок кабелей и выпотрошил заряжающего. Тот с криком рухнул на дно башни, схватившись за развороченный живот. Варко сморгнул забрызгавшую глаза кровь. Всю башню, ее внутреннюю поверхность, залило красным.

Он отстегнул ремни и спрыгнул вниз.

— Кодер! Помоги ему! Я буду заряжать!

Он понимал, что это бесполезно. Заряжающего, корчащегося и вопящего от боли, было уже не спасти. Его внутренности разметало по полу, сквозь разорванный китель торчали обломки ребер.

«Как ты еще жив?» — мелькнула мысль. Варко выхватил новый снаряд из обоймы и вогнал его в казенник.

— Целься! — приказал он стрелку.

Облепленный ошметками плоти и промокший от крови заряжающего, тот замешкался.

— Целься! — заорал Варко.

Но было уже поздно. Махина добралась до них.

100

Когда пришло время пробудить его, он был уже мертв.

— Как это возможно? — спросил модерати Тарсес.

Всю свою жизнь Тарсес провел в окружении невозможного. Сами махины, сражения, которые они устраивали, ковчеги, что несли их, способ их выгрузки, песнь манифольда — все это величины, лежащие вне уютного мирка обычного человека. Для Тарсеса они были обычным делом. Но смерть — смерть казалась делом невозможным.

Они пришли пробудить его, сломать освященные печати гиберкойки и осторожно вывести его жизненные системы из анабиоза, но нашли его мертвым.

— Как это возможно? — спросил Тарсес. Он помнил четко и ясно, как задавал этот вопрос, — задавал спокойно, как модерати требует провести обычную проверку систем.

— Похоже, что, несмотря на наши усилия, он скончался от ран, — ответил магос органос. — Заявление: мы скорбим о его потере. Легио Инвикта будет скорбеть о его потере.

— Я не понимаю, — твердил Тарсес, — как это возможно? Этого не может быть! Вы держали его в анабиозе с полной реанимацией, под наблюдением и со всем необходимым оборудованием.

— С самым лучшим уходом и постоянным наблюдением на молекулярном уровне, — уточнил магос органос. — К сожалению, как бывает иногда в случае тяжелых травм, мы…

— Дайте мне взглянуть на него, — перебил Тарсес.

Тарсес глянул вниз. Восходящие потоки воздуха трепали полы мантии. В черной пропасти под ногами загорались и гасли мерцающие огоньки. Одни — мигающие в ряд световые указатели, другие — ходовые огни небольших лоцманских судов, ведущих осторожно опускающийся посадочный модуль. В двух километрах ниже, неторопливо, словно лепестки гигантского цветка, в крыше цилиндрической башни раскрывались люки, выпуская золотистый свет. Будто смотришь в жерло медленно пробуждающегося вулкана.

Тарсес попытался вспомнить название. Антиум, вот как. Это место называется Антиум — огромная база фабрикаторов.

Внизу наступила ночь, и гигантский завод, величиной с приличный город, накрыла тьма. Но это была не настоящая ночь, это была огромная тень от садящегося модуля, который закрыл собой солнце Ореста.

Бури придут позже. Корабль таких размеров не может пройти сквозь атмосферу мира без последствий, неважно, насколько медленно и аккуратно он будет опускаться. Стоя на открытой сетчатой платформе, закрепленной под брюхом левиафана, Тарсес ощущал запах озона и слышал хлопки и вой возмущений разрываемой атмосферы.

Далеко внизу включились сирены: выходили крановые суда, чтобы начать выгрузку.

Сирены выли тоненько и печально, словно оплакивали кого-то.

Они пришли пробудить его, а он был мертв.

— Как это возможно? — спросил Тарсес.

Гиберкойка была открыта, и оттуда шел сладковатый запах разложения. Сервиторы вычерпывали суспензионное желе, но магос органос приказал им остановиться, чтобы Тарсес мог подойти и заглянуть внутрь.

Тарсес вспомнил, как смотрел на зубы, оскаленные в застывшей гримасе, и глаза, крепко зажмуренные и залитые остатками желе.

— Начинайте экстренную реанимацию, — приказал он, отворачиваясь.

— Слишком поздно, модерати, — возразил магос органос. Его звали Керхер.

— Начинайте…

— Слишком поздно, — настойчиво повторил магос. ― Мы проводили экстренную реанимацию восемь раз и вдобавок подстегивали жизненно важные органы при помощи шунта, имитирующего БМУ. Больше мы сделать ничего не можем.

Керхер. Магоса органос звали Керхер. Тарсес не взял эти данные из ноосферы. Ни одного модерати не модифицировали под интерфейс ноосферы, чтобы не было конфликтов с непосредственным штекерным подключением к манифольду. Модерати входили в экипажи махин, а все члены экипажа подключаются штекерно.

Магос органос назвал свое имя, когда пришел к Тарсесу. Керхер. «Мое имя Керхер, — сказал он. — Я из гибернавтики. Мне нужно поговорить с вами. Я принес ужасную весть».

Выгрузка началась. Крановые суда, словно летающие острова, словно каркас из металлических ферм, собрались вокруг огромных воющих энергоустановок модуля. Восходящий поток воздуха усилился настолько, что края одеяния захлопали и Тарсес покрепче ухватился за ограждение платформы.

Керхер. Магоса органос звали Керхер. Керхер пришел пробудить его — и обнаружил его мертвым.

— Как это возможно? — спросил модерати Тарсес.

— Резкое ухудшение состояния? — наступал он, сознавая, что повышает голос. — Отказ органов? Но органы ведь наверняка можно пересадить? Я не понимаю, что вы мне говорите! Механикус неподвластны обычной смерти! Как он может быть мертв?

— Он мертв, — настаивал магос органос Керхер.

— Но…

— Не из-за чего-то конкретного. Весь организм. Ранения, которые он получил на Таре, были критическими. Он…

Я был там — в самом пекле, ты, жалкий человечек. Я был рядом с ним, когда он получил эти ранения, выкрикивал приказы, глядел на счетчик заряжающего автомата, следил за ауспиком, рычал рулевому, чтобы лег на другой галс. Густые джунгли, вражеская махина, рванувшая прочь, словно белый призрак, сквозь туман, и вывернутые с корнем деревья. Как быстры эти эльдарские махины, как быстроноги и легки: словно насмешка над «Виктрикс», насмешка над ее непоколебимой поступью. Мы держались, наши пустотные щиты поглощали все, что танцующий враг извергал в нас. Они были быстрыми, но хрупкими, и нам был нужен всего один точный выстрел, один точный выстрел деструктора. Неотступная «Виктрикс» — медлительная, тяжелая, но могучая убийца по сравнению с эльдарской машиной. Один выстрел. Один точный выстрел.

Мы были в пикосекунде от поражения цели, когда щит лопнул. Сенсори Нарлер закричал со своего места:

— Щит сбит, щит сбит!

Я помню, как он кричал.

Эльдарский луч трепанировал «Виктрикс». Он вскрыл внешнюю обшивку, промежуточную, внутреннюю подкожную, разбрасывая во все стороны раскаленные добела осколки и крупные капли расплавленного металла. Верхние комплексы фронтальной оптики взорвались густым ливнем искр. Нарлер потерял левую руку до локтя. Гилока, фамулюса, разрезало надвое в поясе. Задние переборки кабины лопнули, когда луч прошел насквозь и убил техножреца Солиума в кормовом отсеке. А потом взорвались задние черепные генераторы.

Луч прошел мимо, но взрывом его достало. Осколки и куски металла из затылка хлестнули, словно бритвенно-острый ураган, разбив заднюю часть раки, срезав ведущие штекерные жгуты, центральную магистраль БМУ и выбросив фонтан амниотики.