Ферма

Трэш как-то жалко улыбнулся.

– Самарин, – сказал он, как ни в чем не бывало, – я давно хотел тебя спросить: каково это быть клоном?

– Не знаю. Для меня это обычное состояние.

– Но ты же всю жизнь считал себя человеком. И вдруг оказалось, что ты – клон. Пусть толланской ветви, но клон.

Самарин пожал плечами. Под рукой больше не было ни одного предмета, который можно было бы использовать.

– Я и сейчас считаю себя человеком. Мне плевать на ваши штучки с клонированием. У нас это называется расизмом. Это противозаконно и неприлично.

– Неприлично, – машинально повторил Трэш и поднял пистолет, – вот оно.

– Что? – не понял Самарин.

– Ключевое слово. Неприлично. Если ты не возражаешь, я выкурю сигару.

– Можешь курить, не останавливаясь, всю оставшуюся жизнь.

Трэш вынул сигару, затем зажигалку и прикурил. Комната наполнилась ароматом «Виллура». Трэш прикрыл глаза. По его лицу пробежала тень блаженства. Он выпустил огромное толстое кольцо. Оно, дрожа и вращаясь, поплыло под потолок. Самарин следил за ним, как завороженный. Кольцо было плотным, почти осязаемым. Он подумал, что вот сейчас оно ударится о штукатурку и отпрыгнет словно каучуковое.

– Я возвращаюсь.

Это были последние слова Трэша, которые услышал Самарин. В следующую минуту прозвучал выстрел, а за ним стук головы о стену. Самарин опустил глаза, оторвавшись от созерцания кольца. Пистолет лежал у Трэша на бедре. Верхняя половина черепа отсутствовала. На стене расплывалось пятно тошнотворной палитры. Во рту Сигизмунда Трэша чудом удерживалась дымящаяся сигара. Тонкий дымок уходил вверх, соединяясь с такой же струйкой, сочившейся из дула пистолета.

Самарин встал. Ему захотелось вынуть сигару, но брезгливость преодолела это странное желание. Самарин обогнул, наконец, стол и бросился к выходу. Но перед самым его носом дверь распахнулась. На пороге стоял Ван Дуум. Самарин едва не сбил его с ног. Ван Дуум посмотрел на Трэша и кивнул. Людвиг Оби умеет убивать не хуже Разговорника.

– Вам некуда спешить, Алексей. У МБР есть к вам несколько вопросов.

Самарин вспомнил Элизу Беккер, тоже любившую задавать вопросы. И стеклянную трубку, торчавшую из ее горла. И вытирающего руки Эдварда Шура. И Альберта Трэша, клона, выполнявшего приказание хозяина. Вопросы до добра не доводят. Вот только кого не доведут они до добра на этот раз?