Только хорошие умирают молодыми

Следующий удар Олега пришелся крысе в челюсть. Тварь с визгом отлетела назад, шлепнулась на спину, но нашла в себе силы лягнуть бросившегося за ней Музыканта задней лапой. Снайпер в последний момент сумел отдернуть ногу, крысиные когти только распороли брючину.

Кстати… А почему бы нет… Олег, решив, что за несколько секунд крыса никуда не денется, отбежал в сторону, где валялся его автомат, отказавшийся стрелять и выбитый противником в первые мгновения боя. Оружие не стреляет? Так оно сойдет за ту самую дубину, с которой человек царствует над природой. Поудобнее перехватив автомат за ствол, Музыкант обрушил на пытающуюся встать крысу град ударов.

Серая тварь пыталась увернуться, закрыться лапами, но это не помогало. Ее противник сам превратился в зверя. По крайней мере, это в бою с человеком можно вести себя как человек, а сейчас против Олега было животное, и чтобы одолеть его, Музыкант сам стал животным. Он что-то нечленораздельно выкрикивал, ощутив вкус победы, — не той, к которой он привык, стреляя издалека и видя врага через оптический прицел, а той, настоящей победы над врагом, которую приходится выцарапывать у него из глотки. Сухо треснула кость, сломанная ударом приклада, крыса уже и не пыталась встать, обреченно визжа, брызжа слюной и пытаясь из последних сил достать Олега лапами.

Еще немного, подумал Музыкант, размахиваясь автоматом и опуская его на это визжащее, извивающееся, мягкое, о которое приклад ударялся с глухим шлепком. Да сдохни уже, тварь! Перестань дергаться! Я победил, мать твою! Подохни! Подохни!! Подохни!!!

Он не сразу сообразил, что уже кричит это вслух, на всю площадь, рискуя привлечь сюда всех крыс в округе.

И совсем не сразу понял, что крыса, переставшая визжать и извиваться, смотрит на него широко раскрытыми глазами, в которых застыла обреченность, и негромко говорит по-русски.

Конечно, снайпер был без слухового аппарата. Но, как любой глухой человек, он с годами научился читать по губам. И хотя крысиные губы двигались совсем не так, как человеческие, было видно, что тварь пытается что-то ему сказать.

Олег надел слуховой аппарат и вновь обрел слух.

Она произносила всего одно слово, но этого хватило Олегу, чтобы остановиться и замереть в изумлении.

— Пощади, — шептала поверженная им тварь. — Пощади… Пощади… Пощади…

Левая передняя лапа, сломанная в двух местах, безжизненно лежала поперек груди, другой крыса пыталась прикрывать голову. Задние лапы бессильно царапали когтями асфальт. Вонь от крысы усилилась, и Музыкант подумал, что, если не заставит себя не слышать отвратительного запаха, его вырвет. Неужели эта тварь в предчувствии близкой гибели еще и обгадилась? На то похоже.

Мерзость.

— Пощади… — еще раз простонала крыса.

Этого не могло быть. Потому что этого не могло быть. Потому что раньше такого никогда не было.

Все когда-нибудь случается в первый раз. Потрясенный Музыкант отступил назад, опуская автомат, которым он только что молотил крысу, истово желая ей как можно скорее отправиться на тот свет. Сил больше не осталось. Ярость куда-то ушла. Багровый туман, колыхавшийся перед глазами, рассеялся. Теперь перед Олегом лежал не побежденный враг, которого требовалось добить как можно быстрее, а жалкое, искалеченное существо. Его легко было презирать и очень трудно — ненавидеть.

— Пощади… — Крыса закрыла глаза.

Олег грубо выругался. Он вообще-то не особо ценил грязные словечки, но при случае пользовался ими. Сейчас, похоже, был именно такой случай. Ну и что ему теперь делать?

Добить крысу он уже не сможет, это ясно. Рука не поднимется. У, гуманист хренов! Ладно, а что, лучше бросить ее здесь, посреди площади, с переломанными лапами, избитую, чтобы она попросту подохла сама? Тоже не очень правильный вариант.

Ага, одернул Олег сам себя. Остается, видимо, принести ее к своим и сказать: вот вам подарочек. Лечите. Действительно, люди несколько раз захватывали крыс в плен, но со временем прекратили так поступать, предпочитая добивать раненых врагов на месте. Как «языки» крысы не годились, потому что говорить ни на одном человеческом языке, разумеется, не умели, а люди не могли общаться на языке крыс. Правда, кто-то пытался установить контакт с пленными крысами, используя рисунки, но толку от этого не было. Пленные твари наотрез отказывались общаться с тюремщиками. Еще на захваченных в плен серых тварях пытались ставить какие-то опыты, изучать поведенческие реакции, но беда в том, что в городе не осталось настоящих специалистов, которые могли бы получить внятные результаты, а затем интерпретировать их и выдать хоть чего-нибудь стоящий ответ на вопрос, что с крысами делать. Так что по-хорошему Музыканту сейчас стоило помочь крысе, наконец, умереть, но делать этого он уже не собирался.

Пока он размышлял, крыса вновь разлепила глаза. Теперь, несмотря на плавающую в зрачках боль, она смотрела с явным интересом. Ладно, попробуем поговорить.

— Ты почему разговариваешь? — спросил Олег, сам удивляясь глупости вопроса. Разговаривает — и все тут. Сейчас есть проблемы поважнее.

Крыса, видимо, была с ним согласна. Раздвинув губы, она простонала:

— Какая разница… Пощади…

— Уже, — грубовато бросил Музыкант. — Дальше-то что?

— Не понимаю…

— Что мне теперь с тобой делать? Лечить я тебя не буду. Не надейся. Не для того я с тобой дрался.

— Я сам… не дойду. Помоги.

— Как?

Еще несколько минут назад они, заклятые враги, сражались насмерть. Как быстро все иногда меняется, подумал Олег. Мы уже не бросаемся друг на друга с кулаками, не вцепляемся в глотки — мы разговариваем. И понимаем более-менее, что говорит другой.

— Тут недалеко… Помоги дойти.

— Ты встать-то можешь? — спросил Олег.

— Если дашь руку…

Музыкант шагнул вперед и хотел наклониться, когда простая и страшная мысль обожгла его: сейчас он нагнется, и говорящая тварь полоснет его когтями по горлу! Как все просто, и какой он наивный дурак. Снайпер отскочил назад и замер. Крыса напряглась и вновь осела на асфальт.

— В чем дело? — тяжело дыша, спросила она. — Боишься? Я не ударю.

— Почему я должен тебе верить?

— Должен? Плохое слово. Ты не должен. Ты или веришь… Или не веришь… У вас есть поговорка: «Кто не рискует…» — Крыса неуклюже заворочалась и громко застонала, в глазах ее опять плеснулась боль. — Вот… «Кто не рискует, тот не пьет шампанского». Ты любишь шампанское, человек?

Вопрос застал Олега врасплох. Он подумал: а когда ему вообще в последнее время случалось пить шампанское? Запасы алкоголя в городе, несмотря на прошедшие после Катастрофы годы, оставались внушительными, но распределялся он Штабом, и Музыкант помнил только водку, дешевое молдавское винцо и вполне сносный, но далеко не отличный коньяк. Ну, еще самогон, который гнали из картофеля. Шампанское — это что-то из жизни до Катастрофы, тяжелая зеленая бутылка, игра холодных колючих пузырьков на языке и нёбе, бесшабашное веселье…

— Да, люблю, — наконец ответил он.

— Я тоже пробовал, — сказала крыса. — По-моему, редкостная гадость… Вот такие мы разные, человек. Ну… Ты поможешь мне? Или мне здесь подохнуть? Тогда хоть добей. Наши на площади появляются редко, меня вряд ли найдут.

Интересно, подумал Олег. Она довольно неплохо разговаривает. Но для того, чтобы говорить на чужом языке, нужно иметь практику. С кем же она общалась раньше? Может быть, кто-то среди нас уже встречался с ней, что-то обсуждал, спорил. Может быть, даже строил планы.

Существование говорящей крысы многое меняло в картине мира снайпера. Например, принято было считать, что, коли обе стороны совершенно несовместимы, предателей среди людей не бывает. Нет таких бочек варенья и корзин печенья, которые серые твари могли бы пообещать человеку. Более того — даже пообещать они не могли, потому что нет возможности разговаривать. Поэтому и секретностью в Штабе особо не увлекались. Зачем беречь секреты, если их никто не выдаст? Да и с большой вероятностью противник этих секретов просто не поймет.