Легенда о нефритовом соколе-1: Путь Кланов

— …И этот мир назывался Strana Mechty. Так назвала его Катюша Керенская. Это русское название, потому что ее родным языком был русский. Класс, как это будет по-нашему?

Класс оглушительно проорал хором: «Страна Мечты».

Первое, что восемь месяцев назад на первом же занятии вдолбил в головы ученикам Сокольничий-наставник Дерворт, как нужно отвечать на вопросы — громко и хором.

Эйден сидел, держа спину прямо, на раз и навсегда отведенном ему месте. Расслабиться или отвлечься означало вызвать гнев Дерворта, чья указка с удовольствием гуляла по шеям учащихся. Когда класс отвечал, Эйден, как и все, багровел от натуги и орал, выпучив глаза. Про себя он ненавидел подобный способ обучения. Кто сказал, что истошный крик и свирепая гримаса на лице способствуют лучшему усвоению материала? Вообще, в процессе обучения здесь, на Железной Твердыне, много странного. Во-первых — ответ хором. Во-вторых, если кадету запрещено отвечать офицеру, то групповой ответ класса наставнику почему-то разрешен. Далее, какой смысл учиться, если у кадетов нет возможности спрашивать. Почему, если кадет что-то не понял, он не может переспросить? Ведь, если вдуматься, подобное обучение обрекает кадета на ПОЛНОЕ невежество.

На первом занятии Дерворт сказал:

— Думать положено касте ученых. Спрашивать положено подкасте учителей. Думать и спрашивать — значит сомневаться. Воину сомнения ни к чему. Интеллектуальный мусор воину тоже ни к чему. Офицер может размышлять только над стратегией предстоящего боя. Иначе он паршивый воин. Мысли паршивого воина витают неизвестно где, он проигрывает в Споре Благородных, он медлит с решением и, следовательно, медлит с действием. Дурацкие мысли тормозят движение его пальца к рычажку на пульте управления, дурацкие мысли мешают ему следить за действиями противника, дурацкие мысли мешают ему перехватить инициативу в Споре Благородных. На пустые размышления уходит время. Зря потраченное время означает проигранное сражение.

Возможно, Дерворт прекрасно жил по своим заветам. Что до Эйдена, он не мог запретить себе думать и задавать вопросы. И в этом его решительно не понимали даже самые близкие люди на свете — сиб-группа.

— У тебя глаза-перевертыши, — сказала ему

Марта, когда они были еще совсем детьми. Сейчас Эйден уже не помнил, из-за чего она так сказала. Они с Мартой сидели тогда на плоской вершине скалы, держались за руки и глядели вниз, где остальные сибы устроили сражение на палках.

— Когда я смотрю в твои глаза, Эйден, то всегда вижу, что есть в них что-то, глубоко спрятанное внутри. Иногда они точно перевертываются, и то, что было снаружи, уходит вглубь, а то, что ты прячешь, выходит наружу. Глаза с секретом. И сам ты с секретом. Ты скрытный. Если за тобой внимательно наблюдать, — можно заметить, как в твоих глазах иногда мелькают тщательно скрываемые мысли.

— Я думаю, что так у всех. Марта.

— Нет! Не у всех. Ни у кого в нашей группе больше нет таких глаз.

— А у тебя самой? Ведь говорят, что мы очень похожи.

— Да, похожи. Но у тебя глаза с секретом, а у меня — нет. Не веришь? Посмотри мне в глаза, Эйден, и ты увидишь, что я ничего не скрываю.

Он кивнул.

— Да, это так. У тебя открытый взгляд.

— И сама я открыта. Как и все из нашей группы. Кроме тебя. Я люблю тебя, Эйден.

— Мы все любим друг друга. Во всех сиб-группах так.

— Я люблю тебя не так, как всех.

— Из-за моих глаз-перевертышей?

— Наверное.

— Выходит, что у тебя тоже есть тайна от группы?

— Выходит.

Он очень хорошо понимал Марту. Но одновременно только и думал, как бы увести разговор прочь от скользкой темы. Одной из его самых больших тайн, которая, как Эйден надеялся, никогда «не мелькает в глазах», было то, что он тоже любил Марту, и тоже не так, как всех. Он много думал о ней, ему часто снились сны, где были только он и Марта, и никого больше. Любой из их сиб-группы, расскажи Эйден ему о своем заветном желании, сказал бы, что это не по-сибски. Сибскими ли или несибскими были его сны, но они ему частенько снились, и в этих снах они с Мартой больше не принадлежали ни к какой сиб-группе. Ни за что на свете не решился бы Эйден рассказать об этом Марте. Ее бы просто шокировало столь вопиющее противопоставление себя группе" столь грубое нарушение кодекса чести сибов. Но та близость, которая сейчас есть между ним, Эйденом, и Мартой, безвозвратно исчезла бы.

— Мы не должны испытывать подобных чувств друг к другу. Марта. Сиб-родители говорят, что любовь, даже мимолетная страсть к какому-то ОДНОМУ человеку пристала лишь вольнорожденным.

— Я знаю, — ответила она. — Нам не положено любить кого-то одного. Нам положено любить всех из нашей группы.

— Что мы и делаем. Разве не так?

— Так, конечно. Но только любить всех и любить одного — это не одно и…

— Даже и не заикайся об этом. Марта. Впоследствии они никогда больше не заговаривали на эту тему, но Эйдена по-прежнему тянуло к Марте больше, чем к кому бы то ни было из группы. Он часто задавался вопросом: может быть. Марту тоже мучили подобные сомнения, противоречащие всем тем заветам, что вместе составляли Путь Клана.