Хлеб наемника

— Да надо бы поучить. Только у него мать и две младшие сестры, — вздохнул командир: — Сколько раз я им, дуралеям, твердил, чтобы не лезли куда не просят и не связывались с теми, с кем не справиться!

— А они? — с любопытством спросил я.

— Они… — хмыкнул командир, присаживаясь рядом со мной. — Кирасу нацепят, алебарду возьмут — думают, им теперь черт не брат. Да и кто в городскую стражу-то идет? Младшие дети пекарей да сапожников, которым наследство не светит, а работать неохота!

— Понятно, — кивнул я. — Везде всё то же самое.

— Сколько пара подков стоит? — поинтересовался капитан и предложил: — Давай заплачу.

— Ладно… Не буду наживаться на собрате, — усмехнулся я, возвращая алебарду просиявшему парню. Окинув взглядом капитана, спросил: — Кавалерист?

— Было, — кивнул тот. — Сам-то из каких будешь?

— Тяжелая пехота.

— Наемник?

— Из птенцов Рудольфа, — ответил я.

Его величество король Рудольф — властитель Фризландии, Моравии и Полонии, имевший все права считать себя императором (но почему-то медливший заявить права на титул), был рачительным хозяином. В отличие от соседей, исходивших из правила, что «наемник — есть мясо, которое нужно пихать, пихать и пихать в глотку войны, пока та не захлебнется», добряк Руди полагал, что наемник — прежде всего деньги. А деньги, как известно, любят счет. Нет-нет, король не призывал экономить на «псах войны», тем более на новобранцах: пять лет службы (если доживал до этого времени) делали солдата состоятельным человеком. Но король говорил, что дешевле подготовить одного хорошего наемника, нежели трех плохих. И если в соседних королевствах на «отбраковку» новобранцев (смерть, увечья, дезертирство) военная канцелярия закладывала от тридцати до пятидесяти процентов, то Руди требовал, чтобы смертность во время учебы составляла не более пяти… Наш король был реалистом, понимающим, что во время обучения может быть все. Нам же это давало призрачную надежду выжить хотя бы в учебном лагере.

Офицеры и сержанты, готовившие «топливо» войны, были ограничены в методах обучения: запрещалось калечить или убивать новобранцев, но в остальном руки и ноги «учителей» были развязаны. Тем более что искомая цифра «пять процентов» позволяла избавляться от чересчур тупых или склонных к беспорядкам. Опять-таки король считал, что ежели ты солдат — то должен заниматься военным делом сутра и до вечера. Все хозяйственные и бытовые проблемы, начиная от готовки еды, уборки территории и вывоза содержимого сортиров, должны решать «слабосильные», которые и служили дольше, и получали меньше.

На следующий день после прибытия нас подняли ни свет ни заря и выгнали из казарм. Там, под командой сержантов, мы принялись бегать вокруг лагеря, наматывая круг за кругом. Кто-то падал, не выдерживая темпа, но большинство выдержало. По моим подсчетам это заняло около часа. Сержант, бежавший рядом с нами, даже не вспотел. Он назвал эту пытку «нагуливанием аппетита» перед завтраком, а потом пообещал, что завтра мы встанем еще раньше, а бегать будем еще дольше…

Дальше был завтрак. Простой и сытный: каша с мясом, кусок хлеба и — ни капли спиртного! Полчаса свободы на «утряску» еды и снова учеба. Учили правильно бегать, далеко прыгать, драться руками и ногами. Обед — каша гороховая с мясом, овощи и хлеба, сколько влезет. Час на отдых. И опять все сначала, до вечера. Ужин (рыба, крупа, что-нибудь сладкое) — и опять, до девяти часов. Час на личные дела (можно сходить на кухню, где всегда давали что-нибудь пожевать) и сон.

Нас учили владеть самым разным оружием — от меча и до крестьянского цепа. Но главное — мы должны были оставаться в живых, убивая как можно больше.

Через месяц каждый из нас был способен потягаться с лучшим латником из городской стражи, через два — с баронским мечником. К концу обучения биться с нами на равных могли лишь рыцари, которых учат воевать с четырех-пяти лет. Опять же, не каждый из рыцарей мог победить «птенца Рудольфа».

Дальше учить было бесполезно. Теперь — только опыт, опыт и еще раз опыт. Зато — если обычный наемник жил не больше одного-двух лет, «птенцы Рудольфа» умудрялись приносить пользу королю от трех до четырех. А те, кто умудрялся прожить весь срок и уходил на покой, имел в кошельке столько деньжат, что мог себе позволить прикупить земли и небольшой домик. Или внести пай в какую-нибудь гильдию.

— Путешествуешь или по делам? — продолжал капитан допрос.

— Работу ищу.

Капитан стражи присвистнул. Ну еще бы. Безработный «птенчик из гнезда Рудольфа» звучит так же нелепо, как «безземельный король». Немного подумав, латник спросил:

— К нам наняться не хочешь?

— Городским стражником за два талера в месяц? — скривился я.

— Плюс харчи и жилье, — уточнил капитан. — Но для тебя найду кое-что получше… Ты скажи — пошел бы или нет?

— Ну, как говорят, все зависит от толщины кошелька, — пожал я плечами. — Будешь договариваться, предупреди — много запрошу!

— Не обидят! — горячо заверил меня старшой. — Ну как?

— Почему бы нет… — хмыкнул я, соглашаясь. А мне, в сущности, все равно, куда ехать. Почему бы не попробовать?

— Пошли, — кивнул капитан в сторону обоза.

— Если надо — пусть твой бургомистр сам ко мне идет, — усмехнулся я.

Капитан, удивленный моим нахальством, спорить не стал, а только покачал головой и ушел.

Через несколько минут показался сам бургомистр, которого почтительно вел под локоть командир стражи. Не знаю, какое место занимал этот старичок в магистрате (бургомистров иногда бывало до семи штук на город!), но выглядел он величаво. Особенно впечатляла грудь, украшенная золотой цепью с медалью, где были выбиты две бочки в циркуле и пчела, аки ангел осеняющая сей натюрморт крыльями. Я немного смыслю в геральдике, но не настолько, чтобы знать герб каждого городишки. Думается, бургомистр нацепил регалии, чтобы произвести впечатление.

— Здравствуйте, господин наемник, — вежливо поздоровался старичок, а потом поинтересовался: — С вашей стороны не очень-то вежливо тащить к себе работодателя. Вы не уважаете горожан или набиваете себе цену?

Я вежливо наклонил голову, а потом попытался объяснить свою позицию:

— Есть горожане-купцы, горожане-ремесленники, прочие добропорядочные бюргеры вкупе с их бюргершами. А есть еще горожане-воры и горожане-убийцы. Вы предлагаете уважать их скопом?

— А вы, сударь, — софист, — заметил старичок, оглядываясь — куда бы можно сесть. Узрев рядом со мной корягу, обмахнул ее полой плаща и уселся. Умяв и, устроившись поудобнее, заметил: — Точно — софист! Сразу пытаетесь увести разговор в сторону. Что, отмечу, странно для простого наемника.

— А вы, господин бургомистр, — логик, — парировал я. — Что, замечу, тоже непривычно для простого бургомистра.

— М-да, — помотал головой бургомистр. — Чует мое сердце, что, если мы продолжим разговор, выясним, что учились в одном университете. Ну, возможно, я окончил его лет на двадцать раньше.

— А потом мы расчувствуемся, — в тон ему продолжил я. — И за спасение своего города вы надбавите талеров сто к моему жалованью!

— Сто талеров, — хмыкнул бургомистр. — Такие деньги городская казна тратит на всю стражу. В год! Кстати, — вдруг подозрительно уставился он на меня. — За что я должен платить вам жалованье? Или у вас есть какая-то информация касательно нашего города?

— За что вы будете платить жалованье — сами скажете. А касательно информации… Простите, но я даже не знаю названия вашего города.

Несколько мгновений бургомистр сидел и размышлял. Потом улыбнулся:

— Ишь, господин наемник. Обвели вы меня вокруг пальца. А я уж решил, что вы знаете больше, нежели говорите.

— Ну, это просто. Судя по намеку командира стражи — вам нужны наемники. А судя по той спешке, в которой вы пришли ко мне, — они вам не просто нужны, а нужны позарез! Иначе к наемнику не пожаловал бы городской комиций. [2]