Псы войны

Но делать нечего – он заключил пятилетний контракт, и теперь поворачивать назад, требовать, чтобы его отправили в другую страну или хотя бы в другой город, было поздно. Он набрался терпения и включился в работу представительства со свойственной ему энергией.

Какие-то события в России всё же происходили, в Кремль пришёл новый президент, взорвались дома в Москве, разгорелась война в Чечне, затонула атомная субмарина, но Хольца, обосновавшегося в Петербурге, все эти события совершенно не касались. Бывшая столица Российской империи оставалась на периферии современных политических событий и борьбы с мировым терроризмом. А очередной скандал в Законодательном собрании, связанный с расхищением бюджетных средств кем-то из депутатов, вряд ли мог заинтересовать американского зрителя. Даже звание «криминальной столицы» Санкт-Петербург никак не оправдывал, и Хольц быстро понял, что эту характеристику городу дали местные коллеги, которые, как выражаются сами русские, «ради красного словца не пожалеют и отца». Если уж кого и приходилось по-настоящему опасаться в северной Пальмире, так это как раз правоохранительных органов – они умудрялись всегда появляться именно там, где в них менее всего нуждались, и тут же наводили «порядок».

Несмотря на отсутствие острых новостей, молодой тележурналист трудился во всю, подготовив более сорока репортажей с мест событий и написав около сотни статей для изданий, сотрудничающих с «Си-Эн-Эн». Он надеялся, что его рвение заметят, но из всех представленных материалов в эфир прошёл только тридцатисекундный репортаж об акции «Гринпис» на мусоросжигательном заводе, да ещё опубликовалась и многократно перепечатывалась серия статей о полулегальной сети магазинов, торгующих пиратскими дисками с музыкой, видео и программным обеспечением. Последнее, кстати, способствовало не столько введению экономических санкций, сколько своеобразной рекламе Санкт-Петербурга как города «свободного распространения информации», в результате чего появилась особая форма туризма – поездки за контрафакционной продукцией.

Всё это не внушало оптимизма. Карьеру на подобном материале не сделаешь, а уж о Пулицеровской премии – высшей награде для любого журналиста – и мечтать не приходилось.

Дэвид Хольц очень рассчитывал на близящееся трёхсотлетие Санкт-Петербурга. Это событие обещало вылиться в празднования, сопоставимые по масштабности и технической оснащённости с Олимпийскими играми. Однако в самый неподходящий момент, в начале мая, руководство представительства «Си-Эн-Эн» вдруг решило удовлетворить многочисленные просьбы Хольца о переводе в другой город и выписало ему командировку в какое-то захолустье – в провинциальный городок Алонец, расположенный к северу от Петербурга.

На резонный вопрос Хольца, чего делать в этом самом Алонце, если в Питере готовятся важные мероприятия с участием политической и деловой элиты мира, директор представительства непреклонно ответил, что по его сведениям «в Алонце будет интересно», но оператора почему-то не дал, сославшись на занятость группы.

Хольц собрал свои вещи, которые все поместились в один чемодан, и поехал в Алонец как в ссылку. Однако в любом самом неприятном событии можно обнаружить приятные стороны. Об этом Дэвид подумал, сойдя на перрон железнодорожной станции Лодейное поле и увидев в свете фонарей встречающих – бритоголового смуглого субъекта и прекрасную девушку, которая словно бы явилась из томных снов – оттуда, где самые смелые фантазии становятся реальностью.

– Рита Лани, – представилась она, протянув руку, а Дэвид даже не сразу заметил её жеста, совершенно захваченный нежданной бурей чувств.

Что именно в ней очаровало прожённого репортёра, коим считал себя Хольц? Может быть, эти брови вразлёт? Может быть, чувственные губы? А может быть, синие-синие глаза, в которые посмотри и утонешь?

– Извините… – пробормотал Дэвид, легонько пожимая тонкие пальцы Риты.

– За что вы извиняетесь? – удивилась девушка, обнажив в приветливой улыбке ровный ряд белоснежных зубов.

– Э-э… – Хольц замешкался, пытаясь вернуться на землю. – Я заставил вас ждать.

– Что-то я не пойму вас, Дэвид, – улыбка Риты из приветливой сделалась лукавой. – Поезд пришёл вовремя, по расписанию.

– Э-э, я заставил вас ждать в другом смысле.

– В каком же?

Хольц растерялся ещё больше. Его оправдания звучали глупо, а подлинное объяснение прозвучало бы надменно – в итоге он не знал, что и сказать. Положение спас бритоголовый. Он вежливо кашлянул и придвинулся к Дэвиду, чтобы тоже поздороваться и представиться.

– Роман Ковач, – прогудел он сильным басом. – Спецкор «Бьярмскринглы».

– «Бьярмскринглы»? – переспросил Хольц с немалым облегчением от того, что можно сменить тему. – Мне казалось…

– Да-да, – перебила Рита. – «Бьярмскрингла» в переводе со старого языка означает «Летопись Биармии». Вообще-то так называется наш народный эпос, но поскольку современные новости когда-то станут историей, мы сочли возможным вынести это название в заголовок нашей газеты.

– Понимаю, – кивнул Хольц, пополнив список плюсов ещё и тем, что Рита безукоризненно говорила по-английски, а акцент её вполне можно было принять за нью-йоркский.

Бритоголовый Роман предупредительно отобрал у Хольца чемодан, и вся троица двинулась к зданию вокзала. Было далеко заполночь, и по привокзальной площади слонялись только таксисты, надеющиеся перехватить клиента с проходящего поезда, да вездесущие бомжи. Ближе к вокзалу светились лампами два киоска. В одном торговали пивом и водкой питерского разлива, в другом, к удовольствию Дэвида, – цветами.

– Подождите меня, – попросил он у своих спутников.

Быстрым шагом подошёл к цветочному киоску и, не торгуясь, купил букет роз. Вернулся и с полупоклоном вручил его Рите.

– О, Боже! – воскликнула она. – Зачем?

– Похоже, это любовь с первого взгляда, – с понимающей усмешкой и по-русски заявил бритоголовый Роман.

– Я понимаю русский язык, – сообщил Дэвид спецкору.

– Прощенья просим, – откликнулся тот без тени смущения на лице.

Хольц счёл за лучшее не углубляться в щекотливую тему.

Наконец они сели в «тойоту», и Роман, занявший водительское кресло, завёл двигатель. Ехали долго – почти два часа. Шоссейное покрытие было ужасным, машину то и дело подбрасывало на колдобинах, но Дэвид, проживший больше трёх лет в Петербурге, этому уже не удивлялся. Поразило его другое. Они могли ехать и десять минут, и двадцать, и тридцать, и сорок и даже час, но вдоль дороги стеной стоял совершенно дикий «дремучий» лес, и нигде не было видно жилья или хотя бы следов человеческого присутствия. В Америке, разумеется, тоже имелись места, где можно ехать часами, не встретив ни дома, ни бензоколонки, но это было вдали от мегаполисов, а здесь, всего в каких-то полтораста милях от крупнейшего города России, такая глушь!

По пути Рита Лани ввела Дэвида в курс происходящих событий. Картина вырисовывалась следующая. Давным-давно, когда между биармами и русскими ещё не было существенных разногласий, в Алонце появилась частная газета «Летопись Биармии». Почему в Алонце, а не в Белогороде? Потому что с началом приватизации государственной собственности именно в Алонце разорился и был выставлен на ваучерный аукцион издательско-типографский комбинат «Рабочее слово», который и приобрели местные предприниматели, решившие переориентировать производство на изготовление обоев. С тех пор утекло много воды, комбинат переходил из рук в руки, несколько раз объявлялся банкротом, пока его наконец не приобрёл белогородский бизнесмен, покровительствующий Фронту национального возрождения Биармии.

Газета «Летописи Биармии» не считалась официальным печатным органом Фронта, однако, как понял Хольц, в публикуемых материалах выражалось определённое сочувствие движению за независимость новоиспечённой республики. В результате, когда отношения между Алонцом и Белогородом из вялотекущего противостояния переросли в острый политический конфликт, газета оказалась в самом центре схватки – жители Алонца стали воспринимать издательство как форпост врага на своей территории, и редкий день для сотрудников редакции обходился без конфликтов с населением. В конце концов мэрия надумала закрыть издательство и газету под предлогом нарушения Закона о средствах массовой информации. Мол, «Летописи» разжигает межнациональную рознь и призывает к свержению существующей власти. Владельцу издания дали месяц на ликвидацию предприятия, он подал на мэрию в суд, дело там завязло, а срок истекает через неделю. Были уже провокации. Один сотрудник газеты сильно избит и лежит в больнице. Неизвестные хулиганы сожгли два газетных киоска. Грузовик с тиражом последнего номера арестован и находится на штрафной стоянке ГИБДД.