Не вернуться никогда

Сказать по правде, Вадомайр был бы не прочь, раз уж занесло сюда, перекинуться парой слов с кэйвингом Вилеты. Но искать — долго, а людей вокруг не было видно. Очевидно, шторм позагонял всех в тихие места — волнение ощущалось даже в реке, а над берегами гуляли ветер с дождём. Скид затянули кожей, чтобы получить палатку.

— Воды несколько больше, чем надо, — пробурчал один из тех, кто ходил с бочонком к ручью. — А в двух перестрелах от берега болтается какая-то скорлупка — похоже, морским духам захотелось позабавиться. Ух валяет её!

Камней у берега тут не было — а значит, всё зависит от искусства неведомых мореходов. Если и опрокинет — не спасёшь никак… Так что никто не изъявил желания пойти посмотреть. Никто — кроме Вадомайра.

— Взгляну, — коротко сказал он, отстраняя полотнище, прикрывавшее вход.

— Не ходил бы, кэйвинг, — лениво посоветовали с кормы. Кто-то зашевелился — идти тоже, но Вадомайр отмахнулся:

— Я скоро…

…Над морским берегом, куда Вадомайр добирался довольно долго, ветер бил так, что, дуй в спину — наверняка затащил бы в воду. Высокие волны, украшенные белыми гребнями — как боевые шлемы — с громом ударяли в берег, и мальчишка ощутил, как содрогается земля. Солнце еле пробивалось сквозь тучи, перемешавшиеся с морем. Не иначе как доплёскивали до неба… Вадим подумал вдруг, что, если когда-нибудь вернётся домой, то будет знать, что писать. Ему стало смешно, когда он вспомнил о "поисках", "концепциях", "интерпретациях" и прочей лабуде, которую он не понимал и не принимал и раньше… но теперь неприятие, как щитом, закрылось презрением к тухлым внутримозговым поискам "художников от слова худо". Малевичи-Кандинские-Шагалы, ха! Нарисуйте вот эти волны, это свирепое солнце, эти содрогания тверди под ногами… А он — он нарисует. Во всяком случае — попробует.

Корабль мотало уже гораздо ближе к берегу. Похоже, судно было с востока, "из другого мира" — узкий корпус, две высокие мачты, чуть закинутые к корме, без парусов (сорвало или убрали?) Уж не один ли из "купцов", приплывавших в порт, попал в шторм? Разобъёт ведь. Вадомару стало жаль красивый корабль и людей на нём. Им надо грести на запад изо всех сил, а у них даже вёсел нет — вот что значит не иметь вёсел! Вышвырнет на берег — и размолотит даже на пляже. Без скал.

Корабль ворочало между валами, как щепку. Молния вдруг залила всё вокруг разноцветным сиянием и, падая, мальчишка успел ощутить боль в затылке и удивиться, что не услышал грома.

* * *

Буря кончилась.

Это было первое, что подумал Вадомайр, открыв глаза, потому что над ним было летнее безоблачное небо, с которого лилось солнечное тепло. Он попытался встать…

…и обнаружил, что связан. Весёлый смех, прозвучавший неподалёку, ударил его, как плеть.

— Да не дёргайся ты, — сказал кто-то по-русски. Вадим извернулся…

Он лежал на опушке небольшой дубравы, в глубине которой всё тонуло в тени. На торфяниках, расстилавшихся ниже, стояла хижина, до неё было шагов сто. А совсем рядом горел костёр, и двое людей в чёрном (вот блин!), повернувшись, смотрели на связанного парня. Над огнём жарился большой кролик, а люди улыбались.

Вадиму улыбаться совсем не хотелось. Его подкараулили и огрели по затылку, как… как этого кролика, жарящегося над костром!

Одному из сидящих было лет двадцать — смуглый красавец с неожиданно серыми глазами, орлиным носом и тонкими губами. Другой был лет на пять младше — плечистый, рослый, светлокожий и белобрысый. У обоих на коленях лежали парные ножны — длинные, слегка изогнутые сабли, длинные прямые кинжалы.

— Очнулся, Вадик? — белобрысый встал и подошёл ближе. — Хорошо. Я уж решил, что огрел тебя сильней, чем нужно.

— Вы кто? — коротко спросил Вадим.

— А то ты не знаешь, — белобрысый отвернулся и отошёл к костру, заговорил с товарищем по-данвански! Вадим напряг слух. Речь шла о корабле и грузе — ни то ни другое ему не понравилось. Смуглый между тем свистнул в два палцьа — резко, коротко.

Дверь в хижине распахнулась. Послышались смех, какие-то переговоры; появились ещё пятеро, так же одетые и вооружённые. Загорелый блондин лет восемнадцати, его ровесник — огненно-рыжий, веснушчатый, тёмно-русый мальчишка на пару лет младше и две девчонки, его ровесницы: гибкая, стройная смуглая черноглазка и желтоволосая крепкая девица с широким жёстким ртом. Очевидно, все семеро были голодны, потому что поспешно расселись у огня — перешучиваясь и толкаясь — и начали делить кролика. Столь же очевидно было и другое — они кого-то ждут. Все семеро посматривали на рощу. И кого-то опасаются — они принесли с собой ещё и пистолеты — длинные, с ортопедическими рукоятками — которые положили каждый рядом.

— Когда мои ребята вас разыщут — они здорово повеселятся, — процедил Вадим, зная, что говорит пустые слова. От костра повернулись все разом. Старший красавец сказал:

— А до этого повеселимся мы. Скоро мы все вместе тёплой компанией отправимся на наш корабль — и тебя ждёт настоящая ухохатка.

— Мы такой удачи и не ждали, — добавил рыжий, — чтобы ты сам припёрся поглядеть на корабль. Думали, придётся караулить или нападать ночью. Что, с бочонками хороша была идея?

Вадим хотел спросить, как они это сделали. А Вадомайр прорычал:

— Дайте мне меч!

В ответ послышался смех — громкий и оскорбительный.

— Едут, — рыжий встал и показал в рощу. Все разом обернулись.

— Где? — спросил смуглый, вставая.

— А вот.

Узкий клинок сверкнул в воздухе — в руке рыжего — как ночная молния. Ртом смуглого хлынула кровь, он зажал рану рукой, выхватил свою саблю, но потом зашатался и рухнул в костёр лицом.

— Гришка! — удивлённо и громко закричал загорелый блондин. Смуглая девчонка даже и кричать не стала — прыгнула через костёр, оскалившись и выдёргивая саблю, на рыжего, стоявшего, широко расставив ноги, с саблей перед грудью.