Отстойник

– Прекрати кормить подопытного! – потребовал Фирзаил.

– Тебе-то что?

– Мне ничего. Это он требует.

– Ах он. Скажи ему вот что: он отличный парень. Настоящий мужик, бык среди кабанов, борода два уха или как там они друг друга превозносят. И мне будет очень горестно пробовать это самое поле, которое у вас вместо решетки, на прочность его тупой цвергской башкой. Как думаешь, что победит, башка или поле?

Эльф озадаченно пригладил пейсы.

– Ты серьезно полагаешь, что здесь некому тебя урезонить?

– Везде есть, кому меня урезонить. Только те, кто для этого достаточно крут, обычно неизмеримо выше маленьких милых шалостей. Кто вообще этот парень, почему его кормить нельзя?

– А у себя там…

– Да. Именно там и тренируемся, чтобы перед вами на бис выступить.

Фирзаил сокрушенно покачал головой.

– Этот подопытный – результат генного эксперимента над хоссом… ты ведь уже видел хоссов? Большие, темной масти. Этот – модифицированная версия, как у вас это называется – «из пробирки»… предполагалось, что он не будет связан Устоями.

– А что получилось?

– Вроде бы именно это и получилось. Он был отдан на воспитание в свободных условиях, а теперь его доставили сюда, чтобы изучить накопленный им потенциал. Я ответил на твой вопрос?

– Кормить-то его почему нельзя?

– Лабораторные анализы. Энергетика, биохимия. Ты что же, полагаешь, его тут заперли, чтобы насладиться его мучительной смертью от голода?

Упс.

– Ну тут Ад все-таки.

– Что тут?!

– Ну такое место, куда тебя по окончании жизненного пути отдают на перевоспитание. И сам видишь, каковы мы, так что эти перевоспитания обычно шибко болезненны. Я думал, его тоже это… того.

– Кошмарные у вас представления. Остается только посочувствовать.

– Системе воздаяния?

– Нет, такой каше в мозгах. Я о вас мало знаю, но уверен, что по окончании жизненного пути вас так или иначе хоронят, а ни в какой Ад не депортируют.

Эльф извиняющимся тоном пробубнил что-то в адрес цверга и принялся меня толкать подальше от камеры. Что тут поделать, всегда робел перед чудесами медицины. Помахал напоследок рыжему подопытному, тот ответил тем же, и мы с Фирзаилом сместились на позицию, с которой ничего любопытного мне видно не было. Вот разве что ковырнуть эту… вещь, похожую на неоформленный потек пластика? Если ногтем не выйдет, можно ножом колупнуть. Кипучая негативная энергия, порожденная общением с бородатым сородичем, решительно рвалась на свободу.

– Потерпи, пожалуйста, минут десять, – умоляюще воззвал эльф. – Справишься? Потом я лично прослежу, чтобы вы убрались к себе туда, где упражняетесь в своем непотребстве, и будем друг о друге вспоминать как о страшном сне.

– Десять минут? Вот так и вершится история, опа-опа, накосяк?

– Нет, это «опа-опа» вычислялось, расписывалось, наносилось и подготавливалось примерно три тысячи лет на ваш счет. Собственно, я иду звать Айрин занять ее место. Если хочешь присутствовать, можешь пойти с нами, но если не будешь тихо стоять под стеночкой и молчать, я клятвенно обещаю наложить на тебя заклятие паралича.

– Наглый ты, Фирзи. Тебя не учили не хамить парню с пулеметом?

– У нас нет парней с пулеметами. Меня учили не спорить с магами круга Миарго. – Эльф церемонно склонил голову, словно бы представился. – Поскольку мы, как мне кажется, окончательно выяснили, что убивать друг друга не собираемся, давай прекратим друг друга запугивать и пойдем наконец впишем свои имена в историю.

– Я бы взял деньгами.

– Все бы взяли деньгами. Но в том одновременно и трагизм, и высшая доблесть славы – она не дает ничего, кроме нагрузки на память потомков.

– Зато ее на всех хватает.

– Ой ли? Наиболее яркие личности всегда вытесняют со страниц истории своих менее выдающихся современников.

На все-то у него есть отповедь. Я в раздражении заткнул фонтан и жестом предложил магу круга Миарго лидировать. Хотел было запальчиво его попрекнуть, что они, мол, зато негров вешают, но вовремя вспомнил, что это не они, а опять-таки мы. Вообще в чем-то его можно понять, большего дебильняка, чем наше общество, никакой Уэллс не придумает. С нами такими общаться – это надо быть очень, очень принципиальным. Особенно если компенсационные выплаты выдаются исключительно славой.

Айрин извлеклась из профессорского логова в затуманенном состоянии, покачивая головой, словно пытаясь утрамбовать в ней услышанное.

– Так от чего спасаем мир? – поинтересовался я у нее.

– Я не поняла, если честно, – отозвалась дева рассеянно. – Вроде научный дядька, а ведет себя как религиозный маньяк – про Апокалипсис рассказывать начал, про снятие печатей… Давешний финансовый кризис – четвертая печать… Оно мне надо? Я неверующая.

– Верить там или не верить – это дело десятое. Мик вот верит, что глок стреляет, он и стреляет. А я все никак не наберусь духу ему объяснить, что это все натуральная физика.

– А Мейсон верит, что женщинам от него нужны доброе отношение и некая пресловутая надежность, и даже полная практическая несостоятельность этого заблуждения его никак не разубедит, – поддержал фон, подошедший с другой стороны. – Слушай, Мейсон, а ты это серьезно, насчет глока? А в других стволах – тоже физика?

– Где как.

– Обана. Буду верить в кастет. В нем-то определенно живет великий дух Зашибун.

– …И, насколько я успела понять, где-то тут нам самое время вмешаться, прежде чем грохнет окончательно. Я не знаю, Мейсон, я б еще поняла, если бы он про какие-нибудь магнитные бури вещал, или про информационные кризисы, или про войну там чего-нибудь, но эта бредятина про Нострадамуса, который ничего не предсказывал, а просто разглашал их проектные тайны… в общем, ну их всех к черту, пускай уже они отстреляются, я вернусь домой и выйду замуж, пока не очухалась. Дай бутылку.

– Нету. – Бутылку-то у меня так и заиграл мой рыжий знакомец. Сейчас нажрется, станет песни орать.

– Потерял?!

– Типа того. – Если скажу, что отняли, не поверит же: стрельбы не было.

– Мейсон, я уже говорила, как к тебе отношусь?

– Ты даешь сбивчивые показания, но думаю, что с трепетом ждешь доброго отношения и пресловутой надежности.

– Точно, только не от тебя. Ты бесподобен, Мейсон. У тебя в каждый момент времени нет именно того, что женщине нужно.

– Ты бы лопала, что есть, а то и это расхватают. – Ну вот кто меня за язык тянет? Сейчас призадумается и признает правоту бесспорной, куда бежать от такого счастья?

– Я уже говорил, что женщины служат зачастую примером негативного восприятия? – подлил масла в огонь проходящий мимо Фирзаил. – Мужчина чаще видит в женщине достоинства, порой и несуществующие, а женщина обычно предпочитает видеть в мужчине недостатки.

– Вранье! – рявкнула Айрин без особой уверенности.

– Не вранье, а статистика. Если у вас не так… да какое там, на себя посмотрите. Идемте.

Чарли появился из ниши бок о бок с профессором, живейше с ним что-то обсуждая. Надо же, нашли друг друга. Вот и славно, сразу от двоих избавимся.

– Ну а ты что понял из сказок про Нострадамуса? – поинтересовался я у Мика. Вдруг профессор ему таки ответил про рыжих женщин, мне ж тоже интересно.

– Кто это такой, я не очень представляю, но, по словам профессора, он имел прямое сообщение с тогдашним ЦУПом и все, что в отношении нашего мира планировалось предпринять, немедленно сливал в сеть, – охотно поделился Мик. – И про Апокалипсис все, действительно, верно. Типа, значит, инструкция для нас, тупых: вот начнется пожар, или там землетрясение, а вы тогда хлебалом не щелкайте.

– А спасать-то нас они как собираются?

– Спасать? Ну я так понимаю, что спасать в прямом смысле они никого не собираются. Скорее наущать – очень хорошее слово, не такое обидное, как «учить», не находишь? Мейсон, тебя ли наущать, что спасение – это одноразовая акция? Можно человека от пули заслонить и раз и другой, но если он не прекратит нарываться, то рано или поздно дикий пушной зверь его настигнет. Единственно, как его можно худо-бедно склонить к смерти от естественных причин, – научить не выдрючиваться.