Прелюдия беды. Мрак под солнцем. Четвертая и пятая книги (СИ)

Леску под ногой он едва успел почувствовать — снес. Подумал — вот и все. Прыгнул вперед, как смог…

Было больно… но терпимо, не так, как бывает больно, когда дело дрянь. Когда дело дрянь — боль резкая, режущая, сильная. А тут боль была тупая, ноющая, мозжащая. Так бывает, когда сильно побьют ногами. Николая били уже… он был мажором, но во дворах таких не любили. Но от всех он отличался тем, что он никогда не сдавался, не отступал. С ним боялись связываться. Знали, что если ты побьешь его кулаками — он схватит палку или кирпич, если приведешь друзей — он потом тебя подкараулит один на один. Но просто так — он не спускал ничего…

Стараясь не показать, что он пришел в себя — Николай пытался понять, куда же он попал, в каком он сейчас состоянии и можно ли отсюда выбраться.

Руки — ноги он чувствовал, голова болела — но терпимо. Видимо, бронежилет все же спас. Руки были связаны — но не проволокой или леской — а чем-то толстым, довольно мягким. Видимо, кусок ткани, может быть и чалма. Ох, не извлекаете уроков… не извлекаете ^[103]… это вам еще аукнется, козлы бородатые.

Пол… Стены…

Темно — но пол не бетонный, теплый, такой теплой может быть только земля. Света нет. Какой-то шум… свежим воздухом тянет еле — еле.

Ночь?

Он лежал, чутко вслушиваясь в неясные звуки — как готовящийся к прыжку зверь — и только через полчаса решил перевернуться. Ноги поддались… значит, позвоночник целый. А если ноги целые, позвоночник целый — можно бежать.

Извернувшись — это вызвало новый приступ боли во всем теле, который он перенес со стиснутыми зубами — он сел, прислонившись к стене. Его тело слушалось его, его разум был ясен, он искал выход из сложившейся ситуации.

Свет, который был в его камере — проникал через зарешеченное окошко у него над головой. Окошко было совсем не такое, какое могло быть в здании, изначально строившемся как тюрьма: оно было такого размера, что через него мог вылезти даже очень толстый человек — если выдернуть решетку машиной. Сама решетка была сварена кустарно ^[104]. Стена, в которой была дверь — отличалась по свету от других стен, даже при столь скудном освещении, какое было — это было видно. Это могло значить только одно — здание изначально предназначалось для каких-то других целей, а сейчас было переоборудовано под содержание пленных. Удивительного мало — везде, где приходят к власти исламисты, начинается вал похищений людей. И это обстоятельство повышало шансы все-таки выбраться из ловушки живым.

Черт бы все побрал. Черт бы побрал этого урода Омара и тех уродов, которых он дал, какого хрена он сюда поперся, говнюк поганый…

Он примерно прикинул — чем его могло так долбануть? Если бы мина или граната — сейчас бы он уже в райских кушах на дудочке играл. Вариант только один — безоболочечное взрывное устройство, довольно мощное. Он слышал, что такие используют при захвате заложников, тем более что сделать его довольно просто.

Можно было подобраться к двери, попинать в нее ногой и посмотреть, что будет. Но Николай не стал этого делать — не к чему рисковать получить избиение, к тому же — ему принесут жратву, питье или что-то в этом роде… не могут же они допустить того, чтобы пленный умер с голоду. Тогда он и примет решение, как быть дальше…

Ни еду, ни питье ему не принесли — ни днем, ни когда стемнело. Он прислушивался, слышал шум моторов, крики, ему показалось, что он слышал даже азан, призывающий всех правоверных обратиться с молитвой к Аллаху. Но на него никто не обращал внимания — как будто все забыли, что он существует. Ему ничего не оставалось, кроме как повернуться на бок и заснуть.

Утром — он уже решил постучать в дверь — как услышал лязг. Поворота ключа он не услышал — его просто не было, дверь закрывалась только снаружи и только примитивным засовом. Николай едва успел повернуться.

Вошли двое. Обоих — хоть в пропагандистский ролик Аль-Каиды: здоровые, бородатые, в камуфляже. От обоих страшно воняло — может, на улице это было не так заметно, но здесь — тесное пространство камеры моментально заполнил густой, звериный, омерзительный запах немытого тела, нестиранной одежды и несвежей пищи…

О том, как обращаться с пленными — боевики не знали. Мешая друг другу — они подошли и подняли Николая под руки. После чего поволокли к двери. Дверь была узкой, пройти через нее можно было только одному человеку, но никак не троим. О том, что один должен страховать другого, что руки у пленного могут быть уже и развязаны — ни один из них не подумал. Вдобавок — у одного была кобура с пистолетом, расстегнутая — а автоматы были у обоих. Возможно, они знали кто он — и их ввело в заблуждение то, что он сотрудник ООН. Все западные методички — говорили о недопустимости активного сопротивления в случае похищения — только о пассивном, типа заявления о плохом самочувствии. Но он был русский и на эти методички — срать хотел.

Но и активно действовать было пока не время.

Его протащили по коридору, спустили на первый этаж и вывели на улицу — он поморщился от яркого дневного света. Здание было двухэтажным и на первый вид — построенным либо советскими строителями, либо по советским методикам. Вот только батарей центрального отопления не было — непременного атрибута любого здания в России. И это несмотря на то, что по ночам в пустыне очень холодно. Первоначально здесь была либо больница, либо воинская казарма, либо что-то в этом роде. Коридор, выходящие в него двери, лестница наружу. Внизу был стул, стол и старый телевизор с антенной для дежурного — но место пустовало. Возможно, дежурный как раз тащил его.

На улице — было светло и жарко. Дорожки были посыпаны чем-то вроде щебня, давно затоптанного и смешанного с песком так, что образовалось некое подобие дороги. Везде была грязь, характерная для подобных стойбищ боевиков — ее количество говорило о том, что боевики здесь уже давно. Обглоданные, бурые от солнца и гниения кости, прямо посреди дня перебегающая дорогу крыса, машины — два Лендровера гражданского вида, возможно наспех перекрашенных белых, ООНовских, угнанных или захваченных. «Хаммер» — старый, небронированный, на нем какой-то пулемет, вероятно китайский. Смирно стоящие, атакуемые мухами и расстреливаемые лучами солнца прямой наводкой смирные мохнатые ослики…

Его подтащили к одноэтажному зданию, около которого было почище и стоял джип Мицубиши Паджеро, на вид почти новый. Около входа — стоял молодой усач с автоматом — он что-то резко спросил по-арабски и ему не менее резко ответили. Он посторонился. Николай понял пару слов, отчего мог примерно сказать, о чем говорили — это был часовой и он спросил, знает ли шейх. Но он и виду не подал, что что-то понял: в этой игре ему сдали очень хреновые карты и он понимал, что скрытое знание арабского может спасти ему жизнь. Не стоит открывать врагу даже самые мелкие свои карты если в том нет насущной необходимости.

Его втащили внутрь — и тут же Николай почувствовал запах жареного мяса. Воняло и здесь — но не так сильно, запах жареного мяса перебивал все остальные запахи. Вероятно, он был слишком голоден, чтобы обращать внимание на что-то другое.

Коридор здесь был выкрашен краской того же цвета — но он был короче и в нем была только одна дверь. Ее открыли, втащили его внутрь, и он оказался в большой комнате, размером не меньше сотни квадратов, почти зал. Комната была приспособлена для проживания или хотя бы временного пребывания одного правоверного. Единственными предметами мебели были стол и два стула, причем Николай догадался, что их притащили специально для него. В одном углу был ковер, раскатанный на полу, мелом на стене была метка — кибла направление в сторону Мекки для молитвы. В другом углу — был армейский НАТОвский спальник и какие-то свернутые рулоны, тоже ковры, видимо. Там же стоял автомат Калашникова, новенький, черный, сто третьей модели, ухоженный — возможно, наш, возможно болгарский — болгары поставляли оружие в Ливию. На нем же был подствольный гранатомет, НАТОвского стандарта, тоже болгарский, с переходником под АК. А оттуда и до противоположного угла — вся стена до потолка была заставлена большими коробками, в которых могло быть оружие, а могло быть и что-то иное.