Джонни Бродвей

После этих своих слов я слегка удивился, не увидев глазных яблок, катящихся по столу. Я повернулся к Суню, который в полной растерянности не мог ничего предложить, кроме расписки и пары платиновых запонок. (Кстати, эти запонки до сих пор у меня. Что касается расписки, то я ее пропустил через нескольких брокеров и в конце концов получил около двадцати центов на доллар, что наглядно показывает, чего стоят имперские чиновники.)

— Вы все должны прийти ко мне завтра в отель, — сказал я, поднимаясь из-за стола, — и я дам вам шанс отыграть все.

Я повернулся и, к своему удивлению, увидел, что Аракаки и Ямаш'та стоят в дверном проеме, загораживая мне выход.

— Привет! — сказал я. — Я думал, вы давно в постели!

— Я не мог уснуть, — сказал Ямаш'та, — при мысли о том, что вам предстоит столь долгий путь до отеля.

— Не такой уж долгий, — жизнерадостно отозвался я.

— Но машины у вас нет, а по ночам улицы становятся опасными из-за стачки, — продолжал Ямаш'та, — поэтому я договорился, что вам предоставят комнату здесь, в клубе, как моему гостю.

— Вы слишком добры, но не стоило так беспокоиться, — сказал я, пытаясь протиснуться между ними. Через плечо Аракаки я заметил людей в форме, стоявших в фойе. Несомненно, это были офицеры 142-го полицейского батальона, вызванные Ямаш'той и Аракаки сразу же, как только они прикинули, какой Преобладающий Ветер задул в ма-джонгге.

Аракаки отечески положил мне руку на плечо.

— Уже пятый час утра, — сказал он. — Банки откроются через несколько часов, вы сможете позавтракать здесь и отправиться вместе с мистером Сунем и капитаном Кобаяси в банк, чтобы забрать свой выигрыш.

Меня не грела мысль о том, что придется пробивать себе дорогу из клуба. Полицейские подразделения, в отличие от остальных военных, регулярно совершенствуют свои навыки в мирное время, управляясь с пьяницами, уголовниками и хулиганами, а 142-й батальон, можно полагать, за последние недели отточил свои умения до янтарного блеска, взаимодействуя с забастовщиками. Все они, без сомнения, были обучены одному из этих жутких японских искусств, в названии которых обязательно присутствует словечко «изящный», как, например, «Изящное Искусство», или «Изящное Искусство Обезглавливания», или «Изящное Искусство Выпускания Внутренностей из Врага и Удушения Его Собственными Кишками».

Было совершенно очевидно, что моему уходу пытались воспрепятствовать. Поэтому я позволил проводить себя наверх, где одна из гостевых комнат была предусмотрительно обеспечена бокалом, бутылкой коньяка и пижамой с красиво вышитой эмблемой клуба на кармане. Очевидно, подумал я, взвешивая на ладони бутылку, они хотят, чтобы я напился до полной бесчувственности.

Что ж, подумал я, возможно, так и следует сделать. Если продолжить игру с Ямаш'той, то через несколько часов я получу сорок тысяч. На них я смогу купить целую сеть клубов в новоорлеанском стиле по всему Востоку или даже в самом Королевстве Цветов, в США.

Я посмотрел на бутылку коньяка, но потом решил, что у меня на нее другие планы. Хотя меня и подмывало, так сказать, покориться воле Судьбы, к тому же я не был особенно склонен чрезмерно беспокоиться о воинской удаче китайского народа, но оставался еще один факт, а именно: мне не нравился Теруо, не нравилась его пиратская свора, пытавшаяся сперва ограбить, затем облапошить меня и в конце концов поймавшая меня в ловушку; даже при условии, что номер в японском офицерском клубе не слишком напоминал застенок, я все же предпочел оказаться в любом другом месте, нежели в этом комфортабельном карцере.

Кроме того, Теруо и компания вполне могли решиться на то, чтобы сберечь свои денежки и укокошить меня, пока я сплю.

Итак, я вознамерился, как говорится, «поискать светлую сторону». Выглянув из окна, я увидел с полдюжины военных полицейских, стоявших вдоль дорожки, ведущей к воротам. Светлой стороны не было. Я задернул шторы. Необходимо было выработать другой план.

За считанные секунды я спрятал свой выигрыш в наволочку, расстегнул воротник и ослабил галстук, надел амулет на шею и спрятал его под рубашкой, захватил пару банных полотенец и скользнул к двери, где постоял довольно долго, прислушиваясь. Из коридора не доносилось никаких звуков. Я открыл дверь и вышел в коридор.

Часовой вскочил на ноги, опрокинув плетеное кресло, в котором сидел. Изображая по меньшей мере шесть из Семи Повадок Пьяницы, я качнулся к нему и нечленораздельно спросил, где ванная. Он не вполне разобрал мои слова и наклонился поближе. Вот тут-то я ударил его по горлу ребром левой ладони. Не настолько сильно, чтобы травмировать, но достаточно ощутимо, чтобы он задохнулся и схватился руками за шею, потеряв при этом возможность — чего я, собственно, и добивался — позвать на помощь. В этот момент я долбанул его за левым ухом бутылкой, обернутой в полотенце. и затащил бесчувственное тело в комнату.

Быстро исследовав верхний этаж, я обнаружил пустую гостевую комнату, что дало мне возможность оглядеть из окна задний двор. Я увидел подобие японского сада — гравий, несколько камней причудливой формы, карликовые деревья, — высокую стену, отделявшую двор от переулка, и с полдюжины военных, прячущихся в тени.

Задний двор был не более гостеприимен, чем парадный вход, но там по крайней мере было темнее, и я все еще рассчитывал на удачу мистера Пиня. Я снял с кровати покрывало, привязал его к ножке кровати и начал спускаться из окна.

Пожалуй, даже феноменально хороший джосс не способен отвлечь часовых настолько, чтобы они не увидели крупного мужчину в вечернем костюме, спускающегося из окна на покрывале, сжимая в руке наволочку, полную серебра. Конечно, в более изысканной прозе благородные бандиты вроде Раффлса способны с завидной регулярностью избегать последствий столь неосторожного поведения. В моем же случае все обстояло иначе: не успел я коснуться ногами земли, как раздался первый крик, и мне пришлось делать ноги.

Меня поджидали трое часовых. Я обнаружил, что амулет мистер Пиня еще не потерял своей силы, поскольку один из них споткнулся о декоративный камень японского сада и упал лицом в гравий. Второй загородил мне дорогу и принял какую-то замысловатую позицию классического восточного единоборства — к несчастью для него, ибо я в тот момент не намеревался заниматься классическим восточным единоборством. Пробегая мимо него, я раскрутил тяжелую наволочку и заехал ему по голове. Он упал, а я, получив импульс от толчка, побежал дальше, не замедляя шага.

Третий часовой был офицером, молодым парнем в форме на три размера больше, чем требовалось. Он правильно сообразил, что у него нет времени вытащить шпагу, поэтому он просто отскочил к стене с протянутыми руками, намереваясь повиснуть на мне, пока не подбежит подкрепление. Я прыгнул на него, последовательно вонзая носок правой ноги ему в пах, носок левой ноги — в солнечное сплетение, правую пятку — в ключицу, левый носок — в переносицу и, наконец, правую пятку — в темя, откуда перемахнул на вершину стены, пока моя импровизированная лестница беззвучно оседала позади.

Оказавшись в переулке за стеной, я почувствовал себя относительно свободным. Избегая полицейских, которые разъезжали взад и вперед по улицам на своих автомобилях и мотоциклах, я зигзагами добрался до железнодорожных пакгаузов, куда наведывался утром, и устремился прямо к домику инженера. Я бросил все мои пожитки в отеле «Байерн» и ничуть не сожалел о них, что, однако, не распространялось на багаж. Я всегда питал слабость к телячьей коже ручной выделки.

Как видите, я все продумал заранее. Пакгауз был закрыт из-за стачки, железные дороги патрулировались, и если бы я остался дожидаться первого утреннего пассажирского поезда, японцы быстро перекрыли бы станцию. Вместо этого я наведался на железную дорогу утром и нанял специалиста, который должен был развести пары и по первому требованию вывезти меня из Японской Концессии. Я также приплатил инженеру за то, чтобы тот захватил с собой комплект рабочей одежды — в случае если поезд будет остановлен, мне надлежало выглядеть как помощнику машиниста.