Заговор

– Вы что?! – начал я, но не договорил, выскочил во двор.

– Что там? Что они? – излишне заинтересовано спросил Василий.

– То! – односложно ответил я, отворачиваясь, чтобы ему не было видно мое лицо.

– Правда? – переспросил он и вдруг засмеялся.

– Чего это ты развеселился? – удивился я такой странной в данных обстоятельствах реакции.

– Ну, девка, ну огонь! Всю ночь мне минутки спать не дала, а ей все мало! Я думал, она утром ходить не сможет, а она!.. – хохотал он.

– Что делать, – невольно усмехнулся и я, – есть еще женщины в русских селеньях! – И закричал в открытую дверь: – Быстрее одеться можете, мы уходим!

Будто в ответ из бани медленно вышел красный как рак Сидор и повалился на колени:

– Прости нас, дядя Алексей Григорьевич, благослови, нам с Прасковьей теперь друг без друга не жить!

Что тут было делать! Пришлось впервые в жизни выступить в роли патриарха.

– А сама Прасковья что думает? Согласна? – спросил я.

– Согласна! – пискнула из-за двери девушка. – Сидор мне больше жизни люб!

Теперь уже я начал смеяться. Рядом покатывался управляющий.

– Ну, что с вами делать! Если любите друг друга, благословляю вас, дети мои, живите в мире и согласии, плодитесь и размножайтесь! А теперь бегом за нами, а то голов не сносите! А ты, бабушка, передай эту ефимку Алексею, пусть купит себе новую лошадь! – сказал я, бросая в подол старухи серебряную монету. После чего мы с Василием подхватили сундучок и быстрым шагом направились к пролому.

– Ну, девка, ну, огонь! – то ли восхищаясь, то ли ища сочувствия, повторял управляющий. – Нет, это надо же!

Маломерная мохнатая лошадка понуро стояла в придорожном бурьяне и лакомилась пыльной травой.

– Вот тебе и скакун! – сказал я. – Зовут его Сивка-бурка!

– Ты думаешь, на нем можно ехать? – с испугом спросил Василий.

– Ты что, коняга хорошая, сундук легко увезет! Зато никто тебя не остановит. Рви траву, нужно его прикрыть, чтобы его не было видно.

Василий мою мысль понял, кивнул и принялся рвать траву. Пока мы с ним маскировали сундучок, подошли счастливые молодые. Прасковья застенчиво тупила глазки, а все ее недавние любовники смотрели на нее разными взглядами. Бывшие, надо сказать, не очень ласково.

Пока мы тащили сундук и перебирались через завалы рухнувшей стены, я почти успокоился. В конце концов, все, что ни делается, к лучшему. Перспективу наших с ней отношений не было никаких. Тем более, в связи со вскрывшимися обстоятельствами. Я имею в виду не только случай в бане, а мое шаткое положение в обществе.

– Вы что делаете? – стараясь казаться независимым, спросил Сидор.

– Траву рвем, – холодно ответил я.

– А... – разочаровано протянул он.

– Значит так, – начал я инструктаж или, лучше сказать, свое последнее слово. – Мы с Василием Григорьевичем остаемся здесь, вы возвращайтесь в Москву. Твои родители уже, наверное, сходят с ума от беспокойства, – сказал я парню. – А ты, – обратился я к Прасковье, – найди Ваню и передай, что я в Москву не вернусь. Пусть сам устраивается, деньги у него на первое время есть. Ваш бывший управляющий у Вани под арестом, можешь делать с ним все что хочешь. Ты уже, судя по всему, большая девочка!

– Почему ты не вернешься? – вскинулась девушка, решив, что меня сразила сцена в бане.

– Убить меня там хотят. Придется переждать какое-то время. Если больше не свидимся, то не поминай лихом, спасибо тебе за все хорошее и будь счастлива. А теперь идите, у нас еще много дел.

Кажется, такое сухое прощание молодым людям не понравилось, но времени у нас действительно не оставалось. Амур и Психея помялись, поняли, что нам не до них, и ушли, держась за руки. Мы с управляющим, покончив с маскировкой, двинулись следом. Сивку-Бурку я вел в поводу. Мой кафтан вполне соответствовал образу владельцу такого одра. Напарник шел стороной, по бездорожью. Соратники постельничего знали его в лицо, и это могло привести к лишним осложнениям. Пока нашей первостепенной задачей было убраться подальше от имения.

До большой дороги мы добрались беспрепятственно, но только когда мы отошли от Москвы пару верст, я вздохнул с облегчением. Василий присоединился ко мне и дальше мы пошли вместе. Отдохнувшая лошадка легко везла пустую телегу. Уже ближе к полудню мы съехали на проселок и остановились на отдых. Управляющего разбирало любопытство, что в себе заключает похищенный сундучок, и он уговорил меня открыть его прямо здесь. Я вяло сопротивлялся, мечтая поспать хотя бы час, но он упросил, и мне пришлось таки возиться с замками.

– Господи! Какое богатство! – воскликнул Василий Григорьевич, глядя загоревшимися глазами на груду монет самого разного достоинства, навалом лежащих в сундуке. – Откуда столько серебра и золота может быть у одного человека. Да в царской казне, наверное, меньше!

– Не знаю, – лениво ответил я, растягиваясь на высокой траве, – что чужие деньги считать. Они у тебя останутся только на хранение. Когда придет время, отвезешь их в Нижний Новгород и передашь говядарю Кузьме Минину.

– Говядарю? – переспросил он, глядя на меня во все глаза. – Почему говядарю?

– Когда придет время, тогда и узнаешь.

– А когда оно придет? – осторожно спросил он, явно подозревая, что у меня не все в порядке с головой.

– Тогда, когда в стране начнется раздор и разбой. Вот тогда гражданин Кузьма Минин и начнет собирать деньги на русскую рать, – загадочно ответил я.

– А что, такое время придет?

– Придет, и уже скоро.

– Откуда ты все это знаешь? – задал он вполне резонный вопрос.

Ответ у меня был готов, простой и не требующий доказательств:

– Нагадал! А теперь не мешай мне спать!