Мы всякую жалость оставим в бою…

…Так или иначе, а вот мы и пришли. Я поворачиваюсь к подпоручику Низову, нашему проводнику по ночному Константинополю:

— Соратник, ты точно уверен, что это улица… — я лихорадочно пытаюсь вспомнить название, но ничего не выходит. — Словом, это та улица, которую он назвал?

— Так точно, господин полковник.

— Тогда давайте-ка, разберемся, который тут дом шесть?

Похоже, вот этот. Как он там велел стучать? Один сильный стук и два слабых. Тук-тук, кто в тереме живет. Повторить. Дверь приоткрывается, и меня что-то спрашивают на языке, которого я не знаю. Наплевать, у меня есть универсальный переводчик, на все языки.

Выстрел из «Лахти» звучит негромко, заглушенный телом. Дверь открыта, теперь — вперед! Темный коридорчик, и дверь в комнату слетает с петель, выбитая молодецким ударом сапога. Осипов стреляет вверх и грозно орет:

— Всем стоять, стоять, суки! Руки перед собой!

В комнате несколько человек испугано протягивают вперед руки. Внезапно у меня за спиной гремит выстрел. Я оборачиваюсь и вижу, как оседает прижимая руку к груди Щапов. Очередь из ППД, звук падающего тела. Низов с автоматом в руках растерянно смотрит на раненного товарища. Потом переводит взгляд на огромного человека, лежащего у его ног с маузером в неестественно подломленной руке, и медленно зеленеет. Эге, да ведь покойничек-то — мой знакомец. Это мы удачно зашли!

— Соратник, соратник! — вот зараза, он, что, в обморок собирается падать? Ну, точно, вон уже, совсем позеленел…

— Подпоручик, твою мать! Ты что — институтка? Отставить обмороки, быстро за мной!

Приказы в таких случаях действуют отрезвляюще. Низов подтягивается:

— Слушаю, господин полковник!

Я наклоняюсь над Щаповым. Живой. Пуля прошла скользом и, возможно, сломала ребро, но это не смертельно. Подкладываю на рану свернутый платок вместо тампона. Однако, врач необходим.

— Низов, Осипов, ко мне! Вот что, соратники, пулей — за врачом и конвоем. Вопросы? Нет, тогда бегом — марш!

Они исчезают под аккомпанемент грохота каблуков.

— Лысенко, ко мне! Смотри за этими молодцами, чтоб не делись никуда. Сейчас я им ручки повяжу…

Ну, руки брючными поясками вязать, я еще в дружине научился. Так-с, продернем, затянем… Ну-ну, не трепыхайся, гаденыш…

— Вот так, готово. Ну, теперь последи за ними, а я пойду пройдусь, посмотрю, может еще чего интересного в теремочке найдется…

Выхожу из комнаты. Коридорчик, пустая кухонька, откуда и выбежал жлоб с маузером. Так, а это что за дверка? Чулан. Пустой, ничего интересного. Стоп! А это что? Аккумулятор, судя по виду — от грузовика. А куда это проводок тянется? Ух ты, так тут еще и чердак имеется? А поглядим…

…Вспышка выстрела ослепляет меня. Что-то тяжелое бьет меня со страшной силой в плечо. Рука тут же немеет. Идиот, мальчишка, так подставиться! Ну, получи в ответ! «Лахти» шесть раз изрыгает огонь. И как тебе? Вроде бы никто не шевелится, но рисковать не охота. А дай-ка я спущусь и подберу Щаповский ППД…

— Слышишь ты, выродок! Я сейчас возьму автомат и сделаю из тебя решето. Понял меня, шабес гой?!

— Не стреляйте, я сдаюсь, — голос с заметным акцентом, европейским или американским. — Я сдаюсь, но учтите, что я — сотрудник консульства!

Оп-а! Ну, ладно, консульство, так консульство… Стараясь остаться не услышанным, спускаюсь по лестнице и подбираю автомат.

— Эй ты, консул! Оружие выбрось! А потом медленно, с поднятыми руками спускайся сам, понял?!

На пол падает кольт «Peacemaker». А вслед за кольтом, с высоко задранными руками, вниз спускается человек средних лет. На нем костюм «тропик». В таких ходят англичане в Индии и наши гражданские чиновники в Средней Азии. Перун-благодетель, да он кажется улыбается?..

— О, полковник, извините, что я Вас случайно зацепил. Мне право, очень неловко.

Так, я не понял. Он что — псих, или, в самом деле, бессмертный? Ух, как плечо болит.

— У меня дипломатическая неприкосновенность. — он с гордым видом показывает мне паспорт, на обложке которого орел и надпись «United States». И что, он думает, что эта книжонка с курицей его защитит?

— Дипломат значит? А стрелял зачем?

— Я испугался. Думал, что это бандиты, — он радостно скалит зубы. — Полковник, учтите: я — близкий родственник сенатора Вульфа. И, по правде говоря, не думаю, что из-за легкой раны, нанесенной, видит Бог, совершенно случайно, Ваша страна будет поднимать международный скандал, — он понижает голос и доверительно шепчет, — тем более, что мы с Вами можем и сами решить это маленькое недоразумение. Я буду рад оплатить Ваше лечение и причиненные неудобства…

— Очень мило, господин из консульства. А вы не скажете, что вы делали в компании бандитов и убийц? — я начинаю злиться, тем более что плечо теперь уже не просто болит, а противно дергает.

— О, поверьте, я понятия не имел, чем занимаются эти люди. Один из них, вон тот, — он показывает на лежащего, — обещал познакомить меня с местными красавицами. Вы же понимаете меня, как мужчина мужчину?

Ну, так, мне это надоело. Попробуем добиться результатов до прихода СМЕРШ.

— А теперь заканчивайте врать, милейший. Лысенко, давай сюда. Вот так. Возьми-ка этого на мушку, пока я его обыщу и свяжу.

— Вы не имеете пра-А-а! — его тирада оборвалась ударом пистолетной рукояти по зубам.

— Имею, имею. Бог даст, я с твоим сраным президентом повидаюсь. Встреча: я — на танке, он — под танком. Стой смирно, сука! Это что? Что за книжка, я спрашиваю?!

Молчит. Аккуратно стреляю ему в левое колено. Он с воплем падает на пол.

— Я тебе сейчас, б… заморская, в яйца выстрелю, и подыхать оставлю, понял? I'll shoot you at the balls! Understend me, son of bitch?

— Ши… — он запинается, по разбитому лицу текут слезы, — шифровальный блокнот… Вы ответите!

— Обязательно, обязательно… На кого работаешь? Не слышу?

Удар сапогом в промежность сгибает его пополам, но Лысенко пинает его в зад, и он снова разгибается…

— Когда спрашивает русский офицер, надо отвечать, чтобы не заставлять господина ждать, понял, сука? — нежно объясняет Лысенко.

— Эй, эй, соратник, не кипятись! Ну-ка, что у тебя здесь? — смершевцы появились не слишком вовремя, но я даже рад им. Очень уж плечо болит, для нормального допроса…

— Ах, господа, я так рад, что Вы пришли, чтобы прекратить это безобразие! — глупый янки, кажется, думает, что его спасли.

Как не так! Вопль, сменяющийся хриплым бульканьем, свидетельствует о его глубоком заблуждении.

— Соратники, вот: это — шифровальный блокнот, — я протягиваю книжку, и кто-то принимает ее у меня.

К Щапову наклоняется человек с петлицами медика. Другой врач, капитан медицинской службы, осторожно осматривает мое плечо. Домик заполнен народом, и я слышу отрывки фраз: «…шифровальный блокнот, господин полковник… передатчик, мощностью… осторожно с ампулами, поручик, возможно — яд… взяли чисто, почти без потерь… потрошили по живому, результаты… кого послали за пленным?.. учитесь, как брать, а ведь не профессионалы…» Передо мной появляется о. Алексий. Он укоризненно качает головой:

— Как же это ты так, сыне? Добро бы юнец безусый был, а то ведь муж зрелый и вдруг такое ребячество.

Он прав, конечно. Сам понимаю. Но, если бы смог, повторил бы все заново…

— Лукавый попутал, отче, — говорю я виновато.

— В твои годы, сыне, пора бы и не поддаваться на происки врага извечного, — говорит о. Алексий качает головой, но лицо его светится одобрением, а в глазах его скачут озорные искорки — ну, да Бог прощает, и людям велит…