Жизнь и деяния графа Александра Читтано. Книга 4. (СИ)

Не зря говорят, что бес - в деталях. Множество мелких и ужасно вредных бесенят сразу же выскочило на свет Божий, как только я попытался сотворить летающую машину в натуральный размер. Больше всего проблем возникло с прочностью и весом. Привычные по корабельному рангоуту способы сопряжения элементов здесь, как правило, не годились. Либо жестко и прочно, но тяжело; либо легко, но шатко и не держит форму; либо конструкция опутана веревочными растяжками, как пойманная муха - паутиной. К тому же, во всей Италии не нашлось подходящих по размеру хлыстов китайского бамбука. Отписал амстердамским приказчикам, однако уверенности, что найдут, не было. Мои моряки, ушедшие в Кантон, должны были доставить этого добра сколько угодно, да только их ждать полтора года.

Из обыкновенного дерева каркас получился вдвое тяжелей расчетного. Поднять взрослого человека такая машина могла бы только при скорости, совсем уже убийственной. Заменить взрослого ребенком? Почему бы и нет - иногда попадаются мальчишки очень ловкие и совершенно бесстрашные. Но пока столь шустрых детей в пределах досягаемости не обреталось. Или уж совсем налегке пустить? Как бумажную модель, которая летает, никем не управляемая. Кстати, проверенных способов, чтобы править машиной, все равно не было: изначально предполагалось, что летун будет менять балансировку, смещая вес своего тела вперед, назад или в стороны; а вот окажется ли это действенно, Бог весть.

По здравому размышлению, сию первую атаку небес я вынужден был признать неподготовленной и протрубить отступление. Отнюдь не бегство: прежде, чем строить птицу, способную нести человека, решил сделать модель промежуточной величины, среднюю между бумажной стрекозою и настоящей машиной. Примерно с крупного орла или чуть больше. На ней испытать все, что можно, и уже с накопленным опытом вернуться к полноразмерному образцу. Поскольку же сия пробная птица будет предоставлена воле ветра, скорая гибель ее несомненна. Стало быть, надо делать таких сразу несколько. Может быть, каждую особенной конструкции, чтоб иметь возможность сравнить варианты и выбрать из них наилучший.

За всеми этими занятиями, наблюдать европейскую политику не оставалось ни досуга, ни охоты - тем более, что после бурных событий наступило затишье. Давно уже Венский прелиминарный трактат окончил войну в Италии и на Рейне; об условиях окончательного мира дипломаты все еще продолжали торговаться. На востоке, после разорения Крыма Минихом, тоже ничего важного не случалось. Просматривая, по обычаю, газеты, я кривился с отвращением и думал про себя: 'Пошли все к дьяволу! Нам, птичкам, это неинтересно'.

И только письмо, полученное из Ливорно, заставило обратиться к прозе жизни, бросив увлекательные изыскания. Старший приказчик сообщал, что испанские войска из герцогства Тосканского уходят, а на их место готовятся войти цесарцы, числом шесть тысяч. Квартирьеры императорской армии уже повсюду.

Значит, державы договорились! Более того... Впрочем, давайте по порядку. Примерно за год до упомянутых событий, император выдал свою дочь и наследницу Марию Терезию за Франца Стефана Лотарингского. До последнего момента предпочтительным женихом считался Карл Неаполитанский - но лишь по политическим видам. Как мужчина, красавец и гуляка Франц выглядел гораздо авантажнее скромного и благовоспитанного соперника. Неудивительно, что невеста, в свои восемнадцать лет, больше тянулась к лотарингцу. Только ничего бы у нее не вышло, не вмешайся в дела любви французская дипломатия. Опасение, что сим браком союзная Испания будет перетянута в лагерь врагов и королевство, как встарь, окажется между молотом и наковальней, заставило кардинала Флери выступить заодно с влюбленной девочкой. Одну только дочку Карл Шестой несомненно бы уговорил; но слыша такое же 'нет' от французского посла, почел за лучшее уступить.

Единственно, испомещение новобрачных оставалось сложной проблемой. Владения жениха, герцогства Бар и Лотарингия, были заняты французами, и отдавать их назад Флери не собирался, резонно считая, что в составе Империи они представляют удобный плацдарм для извечного неприятеля. Взамен он предлагал герцогу ренту в три или четыре миллиона ливров, - это из своего, то бишь из королевской казны. А из чужого - Тоскану. Дон Карлос Неаполитанский, считавшийся опекуном и наследником бездетного хозяина Флоренции, приглашался к уступке сих прав в обмен на всеобщее признание за ним свежезавоеванных Неаполя и Сицилии. Разумеется, вокруг этих пропозиций начался торг, прямо как на восточном базаре. Кроме того, приличия все же требовали дождаться, пока освободится тосканский трон. Последний из Медичи, герцог Джан Гастон, стал совсем плох и давно уже не вставал с постели, впервые за долгую жизнь ожидая на этом роскошном ложе не юношу пылкого, но даму. Вот только имя сей даме было - Смерть.

Однако расчет, что нетерпеливые наследники, назначенные по приговору держав, все-таки выдержат политес и дождутся естественной кончины старого грешника, не оправдался. Испанские войска покинули выморочное владение, а цесарские заняли оное, не обращая внимания на бедного страдальца, как если бы он покоился не в опочивальне, а в фамильном склепе. Чем это грозило мне?

Обычно выделку пороха и прочих боевых припасов любая власть держит под строгим присмотром - если вообще не на казенном иждивении. Только в том содомском борделе, коим обернулась Тоскана в правление умирающего ныне герцога, возможно было совсем безнадзорно (необременительный патронаж дона Карлоса - не в счет) завести пороховые мельницы, лишь малым уступающие венецианскому Арсеналу, и в ходе недавней войны преспокойно продавать порох обеим сторонам. Уж не говорю об африканских дикарях, греческих пиратах... Мог бы и магометан, при желании, снабжать, но у меня к ним личные счеты. Теперь, похоже, вольной жизни конец. Имперские обыкновения известны: посадят править какого-нибудь немца, будет ни охнуть, ни вздохнуть. Надо вывезти из Тосканы все, что можно, а что нельзя - продать. И поскорее, пока у новых властей руки не дошли до активов графа Читтано!

Почему вдруг такое беспокойство? Очень просто: Англия научила. Обжегшись на молоке, совсем не мешает хорошенько подуть на воду. Вполне возможно, что венский двор пожелает сделать приятное своей давней союзнице, русской императрице. Тогда надо беречь не только карманы, но и шею. У каждого народа своя, особая, манера делать гадости: французы льстивы, англичане коварны, итальянцы мстительны, честные немцы тупы и прямолинейны. С немчуры станется отдать приказ об аресте и выдаче нежелательного иностранца. Пока военными делами (и отчасти - дипломатией) в Империи ведал принц Евгений, можно было не опасаться столь неблагородных поступков, но прошлою весной старик умер. Целая эпоха окончилась! Эпоха славы имперских армий... Уже в минувшую польскую войну заметно было, что испанцы, французы и савойцы почти всегда превосходят своих противников умением создать на поле сражения численный перевес, а нередко - и качеством войск. Словно бы шестеренки армейского механизма, приводимого в действие венским Гофкригсратом, изрядно заржавели. Евгений Савойский силою своего авторитета, личных связей, порою даже - личных средств, еще как-то умел их прокручивать. Но без него... Вену ожидали трудные времена. Двор венский этого еще не понял.

По прибытии во Флоренцию (снова инкогнито, под чужим именем) выяснилось, что рано бить тревогу. Джан Гастон погубил развратом свое здоровье, но сохранил остатки разума. Огорченный, что его владения отписаны державами лотарингцу, он выговорил для подданных столько льгот, сколько сумел, и в том числе - обещание не присоединять Тоскану к габсбургским коронным землям. Еще полгода, до самой смерти прежнего хозяина, герцогство управлялось старыми властями. Цесарские войска стали на квартиры и вели себя тихо, ни во что не вмешиваясь. Будущий герцог и его тесть, не желая еще более озлоблять народ, и без того против них предубежденный, назначили главою регентского совета маркиза де Бово-Краон, лотарингца и безусловного француза по манере действий, совершенно чуждого солдафонской бесцеремонности, коей стяжали всеобщую ненависть немецкие вице-короли, сидевшие до войны в Неаполе. Маркиз появился только в начале мая, через четыре месяца после смены караула, и первое время вел себя очень деликатно, больше присматриваясь, чем распоряжаясь.