Буратино

  -- Боярич, миленький, хорошенький. Давай мы с тобой как муж с женой. Я же тебе нравлюсь. У тебя же вон какой... крепкий.

  -- Ты что!? Тебе сколько лет?

  -- Мне... не важно. Я... все вытерплю... даже и не ойкну... А тебе сладко будет. Давай миленький. Сделай со мной как тебе хочется. Я всему буду рада. Только не гони. А то я все сама сделаю. Я умею. Я видела как мамка с папкой...

  -- Ты сдурела? А ну брысь!

  -- Ну пожалуйста. Сделай божескую милость. Я и на спинку лягу, и ножки раздвину, и рубаху задеру. Ты только всунь. Тебе хорошо будет.

   Охренеть. Вот только мне такой... сопливой деточки не хватало. На этом на самом... А она и вправду на спинку опрокинулась, и меня на себя затягивает. Пришлось её прижать маленько. Она сперва вырываться стала, потом расплакалась, потом объяснила.

  -- Мамка говорила, что если сделаешь мужику сладко, то сразу после "этого" у него чего хошь просить можно - он на все согласен. А нам с братом идти не куда. Пока папка не успокоится - надо где-то жить, что-то есть. А соседские дразнятся. Вот бы пока в тереме пожить - тут места много. А брат и говорит: ты девка, ляжешь под боярича - он нам и кров, и корм достанет. А он брат, мужчина. А ты... ничего. Только лысый... Но в темноте не видать. Не противно. Только страшно. Одни бабы говорят - больно будет. А другие говорят - ничего.

   Охренеть два раза. Или - три. Тут тебе и раннее визуально-вокальное сексуальное воспитание как результат проживания всего семейства в общем помещении. И чёткий патриархат: "брат сказал". Ну еще бы - он мужчина. Хоть и семи лет от роду. И обще-женский опыт: дала - получила.

  -- Марш на место.

  -- Что такое "марш"? Не надо меня прогонять, можно я тут полежу рядом. Просто полежу. Может, ты потом передумаешь.

  -- Ладно. Спи.

   Вот мне среди ночи только и надо шёпотом с микро-дурой препираться.

   Девчушка, её звать Любавой - успела представиться, довольно быстро заснула. Но стоило мне начать отодвигаться - она следом ползёт, глаз не открывая, еще и ножку на меня закинула. Я где-то слышал о публичных домах из таких малолеток в Юго-Восточной Азии. Специально для любителей экзотики из Европы и Северной Америки. Но меня... да воротит меня от этого такого.

   Однако пора и дело делать. Исполнить инновацию под названием "убийство при попытке к бегству". Детишки сопят в четыре дырки, шашку на спину, пояс половецкий с ножиком - на живот. Дрючок в руку. Тихохонько чтоб не разбудить. Только вышел - тень шевельнулась. Опять...

  -- Думал проспишь.

   Ладно, штаны у меня еще сухие. Помру я от инфаркта. В юном невинном возрасте.

   Пошли к порубу. Лопух. Я, естественно. Снаружи светло как днем, в внутри... Оставим в покое анатомию негров. Я не расист, предполагаю, что в этой части человеческого тела всегда темно. Безотносительно к расе владельца. Хорошо, Аким рядом. Со свечкой, кресалом, трутом. Ага, а я большой мастер по зажиганию огня. Зажигание - не включение. "Включить свет" - забудьте это словосочетание. Сначала долго железкой по кремешку. Искры - как от новогодней петарды. С тем же результатом - красиво. И... все. Потом все-таки попало на трут. А пыхтеть надо соразмерно. Слишком сильно или слишком слабо... В исходную позицию и повторить подвиг Прометея. И зачем было его к скале приковывать? Он же уже намучился, пока подарок раздувал. Или это вообще была диверсия? Олимпийцы... они такие. Могли и подкинуть технологию массового отравления углекислым и угарным. Чтоб не сильно выёживались.

   Запалил трут, от него свечку. Разницу между стеарином высокой очистки и салом свиным ощущаете? На вкус, на ощупь, на запах. Главное - на процесс горения. Фитиль из недоразмолоченной конопли, которая здесь пенькой зовётся... он же и горит, как наркоман после дозы ходит.

   Так, ляду открыть, лесенку типа бревно с поперечинами - спустить. Опа, а Корьку не только ободрали, но и связали заново. Выпустить его я не могу - он по этой как-бы лесенке не выберется со связанными руками. Вытащить его я не могу - силёнок ухватить здорового мужика за ворот и выдернуть... Нужно сперва ему руки развязать. А там, развязанный, взрослый мужик, в замкнутом помещении... Был бы напарник - никаких бы надежд у Корьки не было. А в одиночку... Ну почему у меня на каждом шагу... всякие проблемы?

   "Бедному Ванечке всю дорогу - камушки". И еще аналогичное: "Как сироте женится, так и ночь коротка". Что сирота - точно. Что жениться... как-нибудь в другой раз. А вот ночь... точно коротка.

   Я оставил наверху дрючок и слез по бревну вниз. Корька подслеповато щурился на тусклый, пляшущий огонёк, будто мы в гестапо и я направляю ему в лицо двухсотваттную лампу.

   Просто сказать ему: "Пойдём погуляем" не получится, не поверит. Будут проблемы. Его попытку побега надо обеспечить мотивировкой, для него неумирущей. Тогда он пойдёт, и можно будет ему... горло перерезать. Как Ольбегову барашку.

  -- Разговор есть. Ты давно с Храбритом знаком?

  -- Развяжи. Буду говорить.

  -- Нет так нет. Ты убивец, душегуб. Ты господина своего зарезал.

  -- Лжа!!!

  -- Знаю. Но у Храбрита в спине - твой нож. Ты был пьян и ничего не помнишь. Для суда - достаточно. Аким отлежится маленько и велит ссечь тебе голову. Здесь тебе жить... день-два. Но я могу помочь. Убежать.

  -- С чего это? Такая щедрость-забота?

  -- А с того, что мы сундучок с грамотками берестяными нашли. Вижу - ты уже понял. И стало мне интересно.

  -- Точно выпустишь? И коня дашь?

  -- Конь тебе здесь не надобен. Лодку возьмёшь на берегу. Из поруба - выпущу. Если убедишь, что ты этого стоишь.

  -- Ну... А почему я тебе верить должен. Ты вообще... ты тут никто...

  -- Уже "кто". Внебрачный, но признанный сын здешнего владетеля. Позволь представится: Иван Акимович Рябина.

  -- Врёшь!

  -- Эх, Корька. Не знаешь ты что такое "дар богородицы". Когда всякая ложь человеческая блевотой отзывается. А своя - втрое. Я врать не могу - изблююсь до крови.

   Его лицо тронула сперва несмелая, но все более уверенная улыбка. Усмешка превосходства. Так человек, перед которым с крыши упал кирпич, приходит в себя и начинает смеяться. И над самим собой, и над лежащим кирпичом. Ещё бы: он-то соврать может, а я нет. Стало быть, я калека, моральный урод. Врать не могу.

  -- Ну и чего ты знать хочешь, отроче, правду рекущий?

  -- Расскажи мне про дело отца моего, Акима Яновича.

   Откуда у меня это всплыло? Я же еще и не разбирал толком грамоток. Так по верху глянул. В одной разобрал имя - Аким Рябина. Корька снова ухмыльнулся. Успокоенно.

  -- Я в этом деле не был. Это еще до меня. Сам Храбрит и закрутил.

   Дело было довольно простое. Когда тринадцать лет назад Свояк ударил по юго-восточным волостям Смоленского княжества, лучников бросили на перехват. Смоленские стрелки - пехота. К театру боевых действий они не поспевали. Тогда Аким своей властью забрал коней в одной вотчине по дороге, посадил своих людей и пошли дальше вскачь, верхами. Корветлан, который Меньшиков придумал после Полтавской битвы для преследования короля Карла и гетмана Мазепы, - вещь не новая. Пехота передвигается конно, а в бой идет пешею. Сотня к рубежу поспела. Но вотчинник был из весьма непростых - Ростику пошла весьма весомая жалоба.

   Аким-таки, догнал северских и маленько их потрепал. Кого побил, кого в плен взял. И часть пленных тут же обменял на смоленских. А менять вражеских воинов на своих же, но смердов... Конечно, не сменял бы - полон угнали бы. И ищи ветра в поле. Точнее - в Степи. Но... донос пошёл.

   Доверие было подорвано. Через два года смоленские стрелки проявили себя не наилучшим образом в бою под Переяславлем. Честно говоря -- там все себя проявили... не наилучшим образом. Изя Черниговский был бит. Ростик и смоленцы - за компанию. У победы много отцов - поражение всегда сирота. Аким имел скверную привычку говорить громко и часто нелицеприятно. А потеряв половину людей - еще и обидно. Его комментарии, в соответствующей аранжировке дошли до княжеских ушей. Ему начали шить измену. Тем более, что и прежде "сигналы" были.