Четвертый крестовый поход

Учитывая славу Ричарда как героя-крестоносца, вероятно, стоило заручиться именно его поддержкой. После освобождения в 1194 году Ричард проводил все время в попытках вернуть Северную Францию, перешедшую к Филиппу во время его заточения.

Недавние сражения дали англичанам весомую надежду. В битве при Гисоре в Северной Франции в конце сентября 1198 года король Филипп упал с лошади и свалился в реку. «Я слышал, что он был вынужден напиться речной воды», — гласил удовлетворенный рассказ Ричарда о схватке. [38]

Будучи прекрасным воином, Ричард являлся хорошо образованным человеком и проницательным политиком. В его личности смешались любовь к музыке, находчивость воина и жесткость прагматика. Когда папские легаты убеждали его принять участие в крестовом походе, именно обращение к этой последней стороне его подвижного, словно ртуть, характера сыграло основную роль.

В декабре 1198 года Пьетро Капуано добрался до Северной Европы. Источником сведений о его встрече с Ричардом служит «История Уильяма Маршала» (History of William Marshal) —устное предание, составленное в 1220-х годах и основанное на воспоминаниях одного из виднейших дворян Северной Европы. [39] Несмотря на большой временной промежуток, Уильям выразительно описывает внешность легата: цвет его лица более всего напоминал желтизной ноги аиста, а попытки изобразить смирение показались северянам вульгарно наигранными. И у короля, и у придворного слащавость посланца вызвала тошноту. Едва ли и принесенное им известие было более приятным.

Капуано попытался напомнить Ричарду о том, что его враждебность по отношению к Филиппу нанесла ущерб христианам на Святой Земле. Известный своим дурным нравом (однажды, не сумев победить рыцаря в тренировочном бою, он полностью утратил хладнокровие и велел ему больше не показываться на глаза), Ричард на сей раз устроил грандиозное представление. И когда же, спросил он у Пьетро, занял Филипп земли, о которых идет речь? Да сразу же послекрестового похода. Пока Ричард рисковал жизнью во славу христианства, Филипп (по версии Львиного Сердца) ускользнул в Европу, будучи не в силах вынести тяготы кампании, и коварно украл его владения: «Если бы не его злой умысел, вынудивший меня вернуться, я смог бы очистить всю Святую Землю. А потом, когда я был в заточении, он сговорился, чтобы меня продержали там как можно дольше, чтобы у спеть похитить мои земли!»Ричард требовал возвращения всех земель — лишь после этого он готов заключить мир.

Ответ Пьетро был банален: «Ах, сир, ведь действительно никто не может получить всего, чего желает».Потом он снова вернулся к разговору о нуждах Святой Земли, продолжая настаивать на необходимости мира между Англией и Францией. Ричард угрюмо предложил пятилетнее перемирие, по которому Филипп сможет вернуть лишь замки, оставив окружающие их земли. Это лучший вариант, который он может предложить.

Может, в этот момент Пьетро Капуано почувствовал, что королевская кровь скоро вскипит, и решил удалиться, пока существовала только напряженность. Но, к сожалению, он сделал еще шаг вперед и выступил с таким условием: освобождение «человека, которого Ричард ненавидел больше всех на свете».Это был епископ Филипп Бове, недавно взятый в плен королем Англии. Этот кузен французского короля провоцировал тюремщиков Ричарда обращаться с ним грубо; он был воинственен и часто, облачившись в доспех, возглавлял вооруженные отряды. Пьетро заявил, что нельзя заточать человека, являвшегося помазанником и священником. Это требование оказалось уже перебором. Король взревел:

«Клянусь своей головой, он больше не священник, потому что он и не христианин! Он был взят в плен не как епископ, но как рыцарь, сражаясь в полном доспехе, с разукрашенным шлемом на голове. Сир лицемер! Да и ты дурак! Не будь ты посланником, я бы отослал тебя обратно кое с чем, что папа долго не смог бы забыть! Папа и пальцем не шевельнул, чтобы вызволить меня из темницы, пока мне нужна была его помощь. А теперь он просит меня освободить вора и поджигателя, который не принес мне ничего, кроме зла. Убирайтесь, господин предатель! Лжец, обманщик, церковный деляга! Избавь меня от своего общества навсегда!»

Легат попытался не отступить перед столь бурной яростью, и тогда Ричард пообещал кастрировать его. Петер бежал, предпочтя сохранить свою особу в целости. Сам Ричард, раздражение которого сравнивали с бешенством раненого кабана, удалился к себе, захлопнул двери и отказался говорить с кем бы то ни было. [40]

После крушения этой дипломатической миссии мир между Филиппом и Ричардом казался еще менее возможным, чем прежде, а крестовый поход — еще менее осуществимым. 26 марта 1199 года, когда Ричард осадил замок Шалю-Шаброль, расположенный к югу от Лиможа, он был ранен в плечо арбалетной стрелой. Один из источников сообщает, что король попытался сам вынуть ее, но она сломалась, оставив наконечник в теле. Сгустилась ночь, и при мерцании факелов хирург попытался достать железо, но лишь причинил Ричарду больше страданий. В течение нескольких дней плечо почернело, началась гангрена, и король ждал худшего исхода. Он призвал свою мать, неукротимую Элеонору Аквитанскую, которой уже исполнилось 77 лет, и она поспешила к нему. Ричард назвал также своего преемника. Собственных законных детей у него не было (возможно, был один незаконнорожденный сын), и он указал на своего брата Джона.

Некоторые источники указывают, что Ричард до последнего не отказывался от плотских радостей, особо предаваясь любовным утехам, пока силы окончательно не покинули его. На смертном одре он распорядился захоронить его сердце в кафедральном соборе Руана, в сердце его нормандских владений; мозг и внутренности должны были быть переданы аббатству Шарру в Пуату, на его духовной родине; тело же должно быть отвезено в аббатство Фонтевро, чтобы воссоединиться с телом отца. В Англию, страну, где он родился и где прожил едва ли шесть месяцев за все свое правление, не направлялось ничего.

Ричард помиловал арбалетчика, выпустившего роковую стрелу, покаялся в грехах и был соборован. Он скончался ранним вечером б апреля 1199 года. Несмотря на волю умирающего правителя, его соратники не проявили благородства по отношению к виновнику гибели короля. С несчастного арбалетчика живьем содрали кожу, а затем его повесили. [41]

Королю Джону требовалось некоторое время, чтобы утвердиться во власти, а Филиппу Французскому осталось лишь осмыслить, что самого сильного из его противников нет в живых, и ситуация позволяет ему и дальше внедряться в английские владения. С точки же зрения Иннокентия, несмотря на непростые отношения между Римом и Английским королевством, смерть Ричарда означала кончину величайшего крестоносца XII века, человека, вселявшего страх в сердца мусульман, монарха, способного возглавить действия по возвращению Иерусалима. Таким образом, первая же надежда Иннокентия на Ричарда как лидера нового крестового похода потерпела крах.

Филипп Французский в корне отличался от Ричарда Львиное Сердце. Будучи на восемь лет младше, чем его скончавшийся соперник, он пришел к власти в 1180 году, когда ему было всего пятнадцать лет. После непростого десятилетия, когда ему пришлось доказывать Франции свое право на власть, Филипп принял участие в Третьем крестовом походе. Он не был особенно выдающимся полководцем и привел с собой в Левант меньшую армию, чем Ричард, однако все же сыграл некоторую роль в успешном штурме Акры в 1191 году.

Проведя на Востоке всего лишь три месяца, Филипп вернулся домой. Многие — в частности, сторонники Ричарда — увидели в этом признак трусости и упрекали Филиппа в бегстве. Однако со временем он превратился в умного и энергичного правителя, много сделавшего для умножения экономических и политических сил французской короны. Благодаря его заботам город Париж рос и развивался. В начале правления Филиппа был основан первый колледж Парижского университета — лучшего учебного заведения средневекового периода. Филипп также расширял границы города. Существовавшая до него система укреплений защищала всего 25 акров ^{6} земли, при нем защищенная площадь увеличилась до 675 акров ^{7} . По его распоряжению впервые были замощены улицы, а скотобойни перенесены вниз по течению от города. Процветала и коммерция, был расширен рынок Лез Алле. Видные французские дворяне начали ценить престиж Парижа, поняв, насколько важно присутствовать там, а не в своих сельских поместьях.