Камбрийская сноровка

   Так что, не будь капитан расшивы погорельцем, он, пожалуй, напомнил бы доморощенному римлянину о Мерлине, да свел все к шутке. Теперь…

   — Я ведьмаку передам, — сказал он, — и прикажу поддержать честь команды.

   — Так я ему голову отрежу. И грудь волосатую, ха!

   — Я не про поединок говорю. Он говорил, что самого Харальда слушал. О хульных нидах. Вот сложит — у тебя борода от огорчения вылезет. Посмотришь, кого бабой прозовут. Чье бы копье ни оказалось острей…

   — Со смертью колдуна… — начал было капитан яхты. Потом сплюнул, — Пожалуй, возьму свои слова назад. Не думал, что ты такой щепетильный.

   — Может, и не был бы щепетильным, — вздохнул капитан расшивы, — да получил дорогой урок насчет дотошности в отношениях с людьми.

   — С сидами, — поправил Монтови.

   Капитан–погорелец помотал головой.

   — Нет, приятель. С людьми. Если ты не научишься считать Немайн человеком, рано или поздно тебе придется искать не только новую службу, но и новую страну для жительства. Она странная, очень — но с людьми старается вести себя по–людски…

   О том, что получается не всегда, промолчал. Умный поймет. От погони хранительница правды отказалась — ладно. Пообещала бы отплатить поджигателям по–свойски, все бы поняли. Но нет. Простила, а угрозу направила тем, кто, по обычаю, в стороне.

   В голове словно щелкнуло. В стороне — по обычаю. А по правде? Кто уважаемого на реке человека на сиду науськал? Кто решил во время войны развлечь холмы охотой братьев — на брата? Монтови говорят: сделал тот, кому выгодно. Немайн и назвала — получивших выгоду. Что до отступления от обычая, так если бы он всегда совпадал с правдой, не нужны были бы ни писаные законы, ни императоры, короли да хранительницы.

   Мервин довольно потер руки — оказывается, и он кое–чего сообразить может. Вернулся к заботам, благо, стройка их подкидывает во множестве. Изменения, изображенные на подобиях, означают — прежняя расшива превратится в совсем иной корабль. Парень–ведьмак разобрался в смысле переделок первым.

   — Борт высокий, сильно завален внутрь. Вместо колес — шверты, мачты высокие, с реями. Сдается мне, не судьба нам больше по реке ходить.

   Девицы удивились.

   — А что, по земле будем ползать?

   — Или летать по воздуху?

   Говорили совершенно серьезно. От сиды можно ждать и не такого!

   — По воде, но не по реке, — улыбнулся тот, кто, наконец, снова стал капитаном в полном смысле слова, — Несмотря на недостроенный корабль, хранительница правды нам снова верит. Готовьтесь повидать мир. Нас ждет океан!

   В «Голове» — перемены, для семьи чуточку грустные: Эйра уехала. На той же яхте, что привезла пиленые доски для перестройки расшивы в когг — и Луковку. Анна прислала пространный отчет, из которого следовало одно: ей не выбраться. Слишком много забот. Зато ученице магистра оффиций следует сделать начальству доклад, который ни коже, ни доске не доверить. Глэдис вышла, вместе с дочерьми, что от дел сумели оторваться, провожать–встречать. Сердце кольнула ревность, когда приблудница аннонская повисла у дочери на шее, причем не у ушастой.

   — Прости меня, Эйра–ригдамна! Я тебя вредной числила, минуты числила, когда Немайн тобой, не мной занята. Но без тебя пусто! Без тебя грустно! Без тебя никак нельзя!

   — А Немайн? — спросила Эйра.

   Та, о которой речь, глаза распахнула пошире да уши расправила. Внимает.

   — Как я могу быть без Немайн? Как могу быть не рядом? Но видеть ее глазами и слышать ушами — счастье! Здравствуй, Немайн! Я это ты.

   Поклоны, обнимки, рев на троих. Фигурка в белом церемониальном платье, машущая с кормы — аж пока ветер и течение не уносят яхту за поворот. После этого приходится выделить совещательную комнату — небольшую, на троих — и оставить там дочь, ее жрицу и будущего зятя. Эйлет сунулась было к двери, но жених ее придержал.

   — Должность, — сказал, — извини. Мы… ох, боюсь, долго проговорим. Но потом я снова весь твой.

   Торопливо поцеловал в щеку. Вот как далеко могут позволить себе зайти два человека, убивших не по одному врагу, вошедшие в песни и легенды. Что позволено крестьянам — бык телочку проверил, будет ли приплод, чего тут такого? — не дано великим. На них страна смотрит пуще, чем на королей! После того, как римлянин официально, перед городом и девятью королями сделал предложение, а Глэдис позволила не достигшей двадцати лет героине согласиться, бой на мосту превратился в одну из трех великих легенд о любви. Эмилий с Эйлет — Тристан и Изольда сейчас. Барды поют… а Глэдис страшно. У таких историй не бывает счастливого конца. Хорошо, если судьбе хватит иссохшей левой руки, да не верится. Разве Немайн сестру длинным ухом прикроет! Может, уже и прикрыла. Может, этого прикрытия и не хватило — Дэффиду.

   Стукнули два засова — обеих дверей. Тишина. Тоже Немайн придумала: через одну проще прослушать, зато если две, да обитые войлоком… В общем, обсуждать тайные дела серьезные люди ходят в «Голову». Лучшее место, разве что на королевском подворье не хуже… Глэдис смахнула слезу.

   — Мама ты что? Хорошо все.

   У Эйлет левый рукав так ловко привязан, что кажется — руку за спину заложила. Как Немайн, когда показывает приемы для одноруких — повернется боком, ловко, словно именно так и нужно драться, а левая рука вовсе не нужна. Правой хватает и на атаку, и на защиту. Глэдис шагнула к дочери, дернула узел… Эйлет повела плечом, скрывающий иссыхающую кисть рукав заколыхался.

   — Мам, так некрасиво! Болтается!

   — Ну и что? Зато видно, что ты свою долю горестей получила. А то вдруг судьба добавит?

   Редкий случай: Эмилий ошибся. Немайн вылетела из переговорной едва не вместе с запорами. В три прыжка — к себе, в три прыжка — вниз. В руках ивовый посох, на лице — страх опоздания.

   — Я в Сенат… Остановить! Магистр, легат — со мной! Дежурные — тоже. Сэр Ллойд… Спит? Будить, дружине тревога раз, всем к Сенату, форма парадно–боевая… Анастасию поднимите. Скажите, что ее сестра в Сенате, святую и вечную очень ждет!

   Исчезла, домашних аж ветерком обдало. Эмилий и Луковка, аннонский ужас, вылетели следом — так их хоть глаз различил.

   — Опять неприятности, — сказала Глэдис, — опять матери не говорит.

   Вздохнула, и тут же улыбнулась — заметила, что манеру переняла от младшей дочери.

   — Она на пожар не так бежала…

   — Значит, — сказала Эйлет, — случилось что–то более плохое.

   Запрокинула голову, заорала:

   — Тулла! Сестрица, э–эй!

   Та не выскочила — выплыла. Платье расставлено, чтобы на живот не давило.

   — Ну? Кстати, Луковка никого из своих ведьм не прихватила? Нион с Майни насчет детей серые, а вот иные из ее девиц хвалились, что могут узнать — мальчик будет или девочка…

   — Не привезла, увы тебе. У Кейра сегодня какая повестка?

   — В Сенате? Наша! Первым же вопросом. «О деньгах на кампанию против Уэссекса». Вы не бойтесь, он пробьет. Так что беготня по купчишкам дело лишнее!

   Выпад в сторону Гвен с мужем, взявшимся обеспечить взносы ремесленных и торговых гильдий. Глэдис нахмурилась.

   — Опять наперегонки бегаете, как в детстве. Когда вырастете? Когда поймете, что наша семья теперь — это ваша дружба? И твоя с Гвен! И с Майни! Древняя владычица и та не задается. Умная …

   Стражу спустя она так не говорила.

   Склонила голову, не смея смотреть в глаза старшей дочери.

   Кейр — лица нет, тога… Не приспособлено парадное одеяние с широкой пурпурной полосой по краю для того, чтобы в нем ходили, пошатываясь. На вопрос: