Приключения великого герцога мекленбургского Иоганна III (СИ)

- А я полагал боярин, что все Романовы стоят, чтобы сего отрока на царство венчать, - сказал я Ивану Никитичу, едва возок выехал за пределы острога.

- Смеешься ты, что ли князь? - отвечал мне мой собеседник, - Мише бы пономарем быть, а не царем. Читать едва умеет, а весь молитвослов назубок помнит.

- А тебе-то что с того? При глупом царе его родне куда как вольготнее будет жить. Хочешь шапку боярскую, да место в думе, хочешь землицу в вотчину или еще чего. Нешто молодой царь любимому дяде откажет?

- Так-то оно так, князь, да только на престол мало сесть, на нем еще удержаться надо! А если не удержится, то и сам голову сложит и всю семью погубит. Опять же, династия крепка, когда у царя помимо родни еще и наследник есть, а с этого колченого еще неизвестно какой приплод будет. Да ты не подумай, князь, я своему племяннику не враг вовсе. Я когда Федора постригли, ему вместо отца был и его люблю не менее чем своего Никитушку, а потому не желаю ему судьбы такой, не сдюжит он.

- Ладно, боярин, понял я тебя. Это хорошо, что ты разумом решил, а не сердцем. От сердца в таких делах только вред бывает. А скажи мне еще, много ли среди русского боярства таких разумных?

- Не мало, князь. Среди боярства нашего, конечно, разные люди встречаются. Есть и такие что Мишу бы на троне хотели видеть, особливо среди тех, кто брата моего плохо знает. Они помнят его щеголем молодым в красных сапожках и думают что нравом он и разумом не крепче своего сына. К тому же бог весть вернется ли он из плена польского, и покрепче его, да породовитее случалось, гинули в латинских застенках. Вот и мудруют от невеликого своего разума. Но мудрствование оно дело такое, его завсегда можно в обратную сторону повернуть, если, конечно, человек разумный. Так что ты вот что мне скажи, чтобы я другим мог передать. Чего ждать нам от королевича Карла Филипа?

- Я, боярин, это уже говорил князю Трубецкому и тебе повторю. Королевич еще молод и расти ему с вами. Нужны ему будут опытные советники и верные слуги, а взять их опричь вас негде, ибо шведы дел ваших и обычаев не ведают. Кроме того, Густав Адольф своему брату не враг и коли его царем выберут, земли ваши захваченные добром вернет. В противном же случае их воевать придется, а дело это непростое и затратное. Так что думайте бояре, да не прогадайте.

Когда Иван Никитич, наконец, уехал, я пошел на женскую половину поговорить с царевной. К своему удивлению застал там помимо Ксении, Насти и Авдотьи еще и сотника Анисима. Все вместе они занимались весьма важным делом. Стрелец, оказывается помимо всего прочего, был сапожником. И вся эта теплая компания занималась тем что обували Марьюшку и Глашу в только что изготовленную обувку. Девочки, очевидно, не носившие на своих ногах ничего кроме лаптей были в полном восторге. Более всего их обнова напоминала кожаные тапочки, стянутые шнуровкой. Анисим называл их поршни, а чтобы они не натирали ноги, носили их с онучами. Маша первая меня заметила и важно заявила, показывая обнову:

- Вишь какие!

Мое появление вызвало переполох, но если Настя и Ксения просто поднялись и сделали книксен, а Анисим степенно поклонился, то Авдотья просто бухнулась в ноги. Не обращая внимания на переполох я подошел и, взяв на руки Машку и придирчиво осмотрел ее приобретение.

- Ну, что же, обувка знатная, а то негоже в моем тереме босячками ходить. А тебе Глаша нравится? Вот и умница, а ты бы Дуня встала, полы тут вроде мытые.

Пока сконфуженная Авдотья поднималась, я выразительно посмотрел на сотника и тот, от природы будучи человеком сообразительным, сразу засобирался. Настя так же припомнила что у нее есть дела и вышла, захватив с собой Дуню и обеих девочек.

- Настенька, будь любезна и Глашу с Дуней приоденьте, а то как-то и неприлично в моем доме-то, - сказал я ей в спину.

Когда все вышли, я подошел к царевне и взяв ее за руку тихо проговорил:

- Ну, что же, Ксения Борисовна, я свое слово сдержал, нашел твою Марьюшку.... Подожди, не благодари. Ты мне скажи, а что теперь будем делать? Ищут уже и тебя и дочь твою, и жизни вам и обоим и поврозь спокойной не дадут. Так что надо что-то придумать.

- Ох, герцог, а что тут думать. Я хотела всего лишь кровиночку свою увидеть прежде чем в затвор уйти. Спасибо тебе, ты мне не только увидеть ее дал, но и приласкать напоследок. Авдотья любит ее как свою, не даст пропасть. У меня денег малая толика осталась, отдам им, а сама в монастырь.

- Не даст пропасть? Ну-ну, видела бы ты царевна отца Мелентия который их искал такого бы не сказала. От него не то что Дуня, и я бы без божьей помощи девочку не защитил. Есть у меня одна идея как Машеньку спасти. Я здесь все одно не останусь, вернусь в Швецию или к себе в Мекленбург. Могу ее с собой забрать, человек я не бедный могу дать ей и воспитание и приданное приличное. Если о ее происхождении не узнают, а я о том никому не скажу, то будет жить она будет спокойно и счастливо, и никакой отец Мелентий до нее не доберется. Что скажешь Ксения Борисовна?

- Спаси тебя пресвятая Богородица за доброту твою, а только ведь ей на чужбине веру придется чужую принять?

- Лютеране такие же люди, как и вы, также живут, любят, ненавидят.

- И то верно, но что ты от меня хочешь?

- Спросить хочу, а ты поедешь?

- Эх, Иван Жигимонтович, герцог великий, а кем ты меня с собой зовешь? Ты ведь человек женатый, а все-таки царевна. Кем я там буду, любовницей твоей? Нет уж, хватит с меня одного позора, лучше в монастырь! Спасибо тебе что ты о плоде моего греха печешься, а со своим ты что делать будешь?

- О чем ты?

- Беда с вами с мужиками, все видите кроме того что у вас под носом, Настя твоя, спрашиваю, когда родит чего делать будешь? Принцессу Катарину свою радовать побежишь, вон я какой, дескать, плодовитый?

Сказанное царевной не сразу дошло до того места где у нормальных людей бывает мозг. Когда, наконец, я понял что именно сказала мне царевна и припомнил странное в последнее время поведение Насти, ноги мои подкосились, и я плюхнулся на лавку.

- Боже мой...

- Гляди-ка, о боге вспомнил, - вздохнула Ксения, - вот и мне о боге помнить надобно и суде страшном. Пойди к ней, поговори, успокой, а то мается...

Увы, поговорить с Настей, мне было не суждено. Во дворе раздавался какой-то шум и вскоре к нам поднялся до крайности обеспокоенный Анисим.

- Герцог-батюшка, от Пожарского гонец, князь просит немедля со всеми силами подойти к Боровицким воротам.

- А что там стряслось?

- Не ведаю, однако Дмитрий Михайлович зря просить не станет, так что я велел коней седлать.

- Тогда по коням!

Уже вскочив в седло, я обернулся к своему терему и увидел стоящую на крыльце Настю. Почему-то от вида девушки защемило сердце, захотелось все бросить, соскочить с коня, побежать к ней, прижать к груди и не отпускать.... Но вместо этого я лишь улыбнулся и помахал ей рукой. Ответила ли она мне или нет, я уже не видел, погнав коня со двора вскачь, и слыша как за мной двинулись мои драбанты.

Пожарский и Трубецкой встретили меня у ворот вместе с прочими воеводами, среди которых я с удивлением заметил некоторых недавних сидельцев в польском "плену". Уже переодетые в брони с покрытыми шлемами головами они выглядели весьма боевито.

- Что случилось, Дмитрий Михайлович, - обратился я к князю, - никак пожар?

- Да нет, князь, не пожар покудова, но и дело отлагательства не терпит. Замятня у ляхов в кремле, похоже наемники, после того что ты на обмене сказал, взбунтовались. Полковники Струсь и Будило сдаться готовы, но только если ты им и людям их жизнь гарантируешь.

- Эва как! Слушайте, воеводы, а может, ну их переговоры!

- Как это?

- Да так, подтащим пушки, да разобьем ворота пока у них замятня, а там кто не спрятался, я не виноват?

У вождей ополчения от моих слов удивленно поднялись брови, но похоже моя идея их не прельстила. Первым из ступора вышел Дмитрий Тимофеевич:

- Все шутишь князь? А нам не до шуток твоих, ежели на приступ сейчас пойти ляхи озлобиться могут, а тут без крови, без потерь... Короче, вон полковник тебя дожидается, иди и договаривайся, чтобы они сдались!