Наступление

— Братья говорили, что эти самолеты могут видеть нас и наводить шурави.

— Это днем! О Аллах, за что ты мне послал таких тупых ишаков! Это днем, а сейчас ночь, тупой ты ишак!

Ровный гул прервался каким-то непонятным едва слышным хлопком, самые востроглазые даже увидели вспышку в небе, как будто что-то мигнуло.

— Следующий раз останавливай нас только тогда, когда ты…

В последнюю секунду своей жизни Гульбеддин почувствовал, что что-то не то, он замолчал, чтобы лучше слышать, но услышать уже ничего не успел. Снаряд от тяжелой гаубицы ударил точно в кузов машины, разорвав пополам внимательного наблюдателя, и взорвался. А через долю секунды сдетонировали и ракетные снаряды, которые вез этот грузовик — их был почти что полный кузов. Вспышка — и словно вулкан дохнул адским пламенем, пожирая все, до чего он мог дотянуться.

— Ноль!

Снаряды, для того чтобы долететь до машины потребовалась пара секунд — и машина, захваченная комплексом наведения Шквал, исчезла, а на ее месте появилось светлое облако, которое через мгновение сменилось жуткой яркой вспышкой, от которой потемнела половина экрана.

— О как! — крикнул младший оператор, забыв про дисциплину и про то что все разговоры пишут — снаряды везли, гады!

На экране разгорался пожар, на месте головной машины вообще ничего не осталось, следующие две за ней тоже словно испарились, остальные разбросало как игрушки по ковру.

— Разведка, попадание подтверждаю, головная часть колонны уничтожена, техника горит

В этот момент на экране полыхнул вспышкой взрыва еще один грузовик

— Управление — из виража вышел.

В десантном отсеке надсадно загудела вентиляция, двое заряжающих извлекли гильзу из орудия и бросили ее в специальный приемник, нажали педаль — и она провалилась куда-то вниз. Затем со всеми предосторожностями, чудом удерживаясь на шатающемся полу, взяли из держателя новый снаряд, дослали его — для этой пушки помимо откатной системы, сваренной из титана, придумали и специальный досылатель, большим рычагом — закрыли затвор.

— Перезарядка — орудие один готово.

Головной дозор на двух внедорожниках с пулеметами в это время спокойно ехал вперед, торя дорогу каравану. В каждой машин было по четыре человека — два стрелка в кузове у дашики, крупнокалиберного пулемета и два человека в кабине. Пикапы были совершенно новенькими Тойотами, неприхотливыми, проходимыми, с дизельными моторами. Они как нельзя лучше подходили для перемещений по пустыне и по ухабистым афганским дорогам, их дизель, большого объема и нефорсированный имеющий в основе дизель от небольшого трактора, мог запросто пройти миллион километров, с ремонтом, конечно. Подвеска была дубовой, рессорной, салон простым. Единственное усовершенствование, какое внесли в конструкцию моджахеды — это поставили турель с дашикой, крупнокалиберным пулеметом в кузов и поручни, чтобы братья, пулеметчик и его помощник могли за них держаться. Да еще повесили бронежилеты на дверцы, чтобы спастись от пуль шурави. При встрече с шурави надежда была одна — на скорость и огонь ДШК. Шурави боялись ДШК, потому что такая пуля с близкого расстояния разрывает человека напополам. Но если у шурави будет хороший гранатометчик — то им уже не уйти. В головной дозор обычно назначали тех, кому нечего было уже терять, кто провинился перед моджахедами и мог только кровью искупить свою вину, или фанатиков, которые только и ждали случая встретиться в бою с шурави. К таким фанатикам относился Шах.

Шах — это было не его настоящее имя, но еще два года его не хвали по другому — был всего лишь двадцати лет от роду, но его безропотно слушались и признавали его старшинство муджахеддины вдвое старше. Он был из худших — это для щурави худших — идейным, фанатиком, готовым без счета убивать и лить кровь, только чтобы в Афганистане и потом по всей земле свершилось совершенство таухида. Его отца убили в семьдесят девятом по приказу Амина, живым сбросили в шахту и сделал это родной дядя Амина, который за несколько месяцев собрал зондеркоманду и моровой язвой прошелся по всему Афганистану. Мать вынуждена была бежать в Пакистан, и на руках у нее были пять детей, причем все как на подбор мальчики, услада глаз отца. Шах был самым старшим — притом, что никого из братьев уже не было в живых.

Али погиб в восемьдесят первом, под Джелалабадом. Он прицелился из гранатомета в наливник муртадов, но выстрелить не успел — пуля советского снайпера сделала его шахидом. В восемьдесят втором, при штурме армией шурави Пандшерского ущелья стал шахидом и Тахер.

Мохаммед погиб в восемьдесят шестом — караван, в котором он шел не дошел до места назначения, и скорее всего их предали, шурави точно знали, где будет идти караван. А в конце восемьдесят шестого года, во время бомбежки шахидом стал и Гаффар.

Согласно нормам и правилам ислама Шах не должен был бросать свою мать и идти на Джихад, тем более что в шариате написано, что младший сын должен оставаться с родителями и заботиться о них — но он пошел. Потому что пока братья воевали — он ходил в медресе, устроенном прямо в лагере беженцев на деньги саудовского короля. Там мулла в черной чалме разъяснил ему и другим пацанам, кто враг и что нужно делать для победы. Враги — это не только шурави, враги все многобожники и безбожники, причем безбожники-коммунисты не так опасны как многобожники. Многобожники — это те, кто поклоняется и подчиняется кому-то, помимо Аллаха. Если ты ходишь на выборы, принимаешь помощь от государства, идешь в суд за правдой, подчиняешься его законам — значит ты многобожник. Если ты приемлешь любые законы кроме шариата, если ты просто общаешься с многобожниками — значит ты сам многобожник. Если ты многобожник — значит ты враг, твое имущество разрешено и твоя жизнь разрешена. Власть, основанная на нормах и правилах шариата должна быть установлена по всей земле, и только когда последний ее клочок будет осенен зеленым знаменем ислама — только тогда спустится черное знамя джихада, и только тогда прекратится война. Пока же на свете существуют многобожники и безбожники — надо убивать.

Шах тогда спросил муллу — а как быть с тем, что мы принимаем помощь от многобожников? Как быть с тем, что мы живем в государстве многобожников. Он спросил это — и сжался, думая, что мулла рассердится. Но он только улыбнулся и сказал: воины джихада еще слабы. Но даже когда они будут сильны — им все равно будет разрешено хитрить, ибо хитрят не они, а хитрит Аллах, а Аллах лучший из хитрецов. Разрешено принимать нусру****** и от многобожников и от безбожников, но только для того, чтобы обратить ее против них самих же. Если безбожник даст тебе автомат — возьми его, но выстрели ему в спину во имя Аллаха, когда он отвернется. Если многобожники дают тебе оружие против безбожников — обрати же его против безбожных и противных Аллаху коммунистов, ибо одни ничем не лучше других. Победи, установи на многострадальной афганской земле таухид — а потом обрати оружие против неверных, которые тебе помогали, потому что они неверные и значит — должны умереть. Все просто!

Так говорил мулла. А Шах верил мулле.

В нескольких операциях, которых он уже участвовал, он проявил себя как воин до отчаянности храбрый. Когда шурави прижали их огнем из дашики — он один взял две гранаты и пополз навстречу изрыгающему смерть чудовищу. И дополз, и бросил и убил шурави! Он же отрезал головы пленным, которых они взяли, потому что это надо было сделать для устрашения тех, кто приходил с войной на землю, принадлежащую мусульманам.

В последней операции он был сильно ранен — но окреп, поправился. Врач запретил муджахеддинам брать его в отряд, потому что он не вынес бы долгой дороги. Но он все равно нашел себе занятие — стал караванщиком на то время, пока не оправится окончательно. Когда его спросили — а он был уже известным и уважаемым человеком среди муджахеддинов — на какой машине, где он желает ехать, он ответил — там, где я первым увижу шурави.