Вся трилогия "Железный ветер" одним томом

Человек надежды, так назвал его Борис Басалаев.

Человек надежды.

Иван понял, что имел в виду погибший контрразведчик. И, поняв, испытал глубочайшую обиду, обиду на самого себя. На свою глупость и недалекость.

Он прожил в этом мире три года, но в глубине души так и не привык к нему, не осознал себя его частью. Терентьев чувствовал себя задержавшимся гостем, которому искренне рады, но рано или поздно все равно попросят покинуть чужой дом.

Но теперь у него была Ютта, его любимая Ютта.

И долг перед мертвыми.

Много лет назад он позволил трусости взять верх. Мгновение слабости непоправимо искалечило всю его дальнейшую жизнь.

По милости судьбы Иван рассчитался со своей совестью, но расплата потянула за собой новые долги. Перед бойцами «Исследования», погибшими, так и не успев выполнить задание. Перед храбрыми гвардейцами, майором Борисом Басалаевым и добряком Губертом Цахесом, перед всеми, кто отдал жизни из-за него и за него.

Долг перед миром воды, который стал ему домом и который Иван так долго и несправедливо считал гостиницей.

На ум ему пришли строки, написанные давным-давно любимым писателем.

Ведь это мой мир,

Мой прекрасный мир,

Царство радости

Светлой моей

От сверкающих льдов

Заполярных краев

До тьмы

Любовных ночей.

Завтрашний день был расписан у Ивана поминутно, начиная с новой встречи с Константином.

Далее — контрразведчики, живо интересующиеся приемами и методами работы коллег. Военные, которым, разумеется, было мало объемных приложений к его книгам. И так на долгие дни, скорее всего, месяцы вперед.

Но главная его ценность была не в знаниях, что содержались в голове и памяти, не в опыте, которого не имел никто в этом мире.

Он был человеком надежды, надежды на победу. Живым свидетельством, того, что пришедший Враг смертен и уязвим.

«Они не победили там. Не победят и здесь, — так он сказал императору. — Но цена будет страшной. Сейчас мы гораздо сильнее, но сильнее и Враг».

Иван взял другой лист и занес над ним стилос. Он давно забыл подробности речи, которую хотел записать, но знал, что обязательно вспомнит. А то, что не вспомнит, — придумает.

А пока же следовало написать самое главное.

— Мой мир, мой прекрасный мир, — прошептал он, тихо-тихо, чтобы не разбудить Ютту, и тонкое перо опустилось на белоснежный лист.

Иван был переученным левшой, свой обычный почерк иногда сам же и не разбирал. Поэтому сейчас он писал очень аккуратно, печатными буквами, аккуратно выводя каждую черту.

Десять слов, три коротких предложения.

Наше дело правое.

Враг будет разбит.

Победа будет за нами.

^{СЕРИЯ «ВОЕННАЯ ФАНТАСТИКА»}

НИКОЛАЕВ ИГОРЬ

ПОВОЛОЦКИЙ АЛЕКСАНДР

ПУТЬ ВОЙНЫ

ПУТЬ ВОЙНЫ

ВТОРАЯ КНИГА ЦИКЛА

_{* * *}

АННОТАЦИЯ

Пролог

Говорят, если бросить в Марианскую впадину камень, он будет падать больше часа, прежде чем опустится на дно. Может быть. Достоверно известно, что бронированному батискафу класса «Триест» или «Мир» нужно примерно пять часов, чтобы достичь дна самой глубокой точки Мирового океана, преодолев одиннадцать километров «Бездны Челленджера». Разумеется, средняя глубина мирового океана гораздо меньше — около четырех километров.

Нижняя граница фотической зоны, где света достаточно для фотосинтеза — около двухсот метров, но только в самой чистой воде, лишенной минеральных частиц и планктона. Примерно до тысячи метров освещения хватает для ориентирования животным со сверхразвитым зрением. Ниже километра солнечный свет иссякает совсем, далее начинается царство вечной тьмы, освещаемой лишь биолюминесцентными вспышками живых организмов.

Таков порядок вещей, и он оставался незыблем миллионы лет. Но однажды человек обратил свой взор в сторону моря и сделал первый шаг в его глубины. От самых примитивных «колоколов» к горшкам, соединенным кожаными трубками с мехами на берегу. От обитых медью бочек на весельном ходу к первым «ныряльщикам» с паровыми котлами и телескопическими трубами. Медленно, но верно, с невероятным упорством, человечество уходило все дальше в морскую пучину. Каждый новый шаг оплачивался мешками золота и людскими жизнями, но Человек снова и снова шел на приступ Океана.

И в глубинах, никогда не знавших солнечного света, зажглись маленькие рукотворные солнца, принесенные Человеком. Поначалу робкие, подобные свечам на ветру, они вспыхивали как одиночные звезды на сумрачном небосводе. Но с каждым годом все новые и новые огоньки расцвечивали тьму. И все чаще несмелый вопрос конструкторов «сможем ли мы?..» сменялся настойчивым требованием «мы хотим!». В тот день, когда заработал главный шлюз первого в истории подводного города, человечество праздновало триумф, равного которому не было с тех пор как люди разожгли первый костер. Они праздновали триумф воли и технического гения, но не победу над поверженным противником, потому что к тому времени Человек и Океан научились уважать друг друга. Человек запомнил, что в глубине чутко дремлет смерть, готовая в любой момент пробудиться и забрать того, кто забыл об осторожности, Океан же признал обитателя суши и принял как равного, поделившись с ним своими неисчислимыми богатствами.

Август 1959 года.

В книгах и многих фильмах подводные строения очень часто изображают как подобие наземных сооружений — с непременными окнами и обилием разнообразного антуража в стиле столь популярного арт-деко. В этом есть зерно истины — в общем подходе к подводному строительству очень долго боролись два магистральных течения, одно из которых воспринимало морской «дом» почти как обычный, только с дополнительным набором коммуникаций и хорошо загерметизированный. Хотя такой взгляд уже давно почил в бозе, побежденный «функционалистами», до сих пор можно встретить отдельные секции или старые базы, отличающиеся обилием прямоугольных иллюминаторов, а так же разных мелких деталей и деталюшек, изящно и избыточно декорированных. Как профессиональный подводник и капитан подплава, Илион Крамневский относился к этим реликтам свысока. Как человек, иногда огорчался, что таких реликтов древней конструкторской мысли становилось все меньше и меньше. В них чувствовалась душа, отражение личностей тех, кто наивно, но упорно стремился перенести в глубину земные понятия о жизни, безопасности и удобстве.

Каморка, в которой он встретился с заказчиком, оказалась как раз из тех исчезающих образцов, до которых еще не добрались бодрые и шустрые работники «Таггарт океаник», оперативно перестраивающие «Экстаз». Как деловитые муравьи или, скорее, глубинные стайные крабы, они с невероятной скоростью превращали устаревший, архаичный «осьминожник» в современный суб-город. Здесь нашлось место индустриальным комплексам, рудным платформам, докам частичного и полного осушения, и даже развлекательному центру с целым набором гостиничных блоков — на любой вкус и карман. Но в небольшой пристройке к доку «А5», время словно застряло в сороковых. Большой иллюминатор с крестообразной рамой и неизменными крупными заклепками по периметру, деревянная мебель, даже с несколькими плюшевыми подушками, висячий трехламповый светильник на медной цепи. Лишь стандартный водонепроницаемый чехол на небольшой контрольной панели у входа указывал, что за бортом не начало сороковых, а пятьдесят девятый. Панель успокаивающе светилась зелеными огоньками — подача воздуха, энергия, содержание углекислоты и воспламеняющихся газов, все в норме.