Третья сила. Сорвать Блицкриг!

— Опять нам предъявят неспортивное поведение, — проговорил я в рацию. — Работаем по толпе пулеметами по моей команде. Затем «четверки» идут по хвостам самолетов, «трешки» прикрывают.

— Постарайтесь не задеть наших, — дополнил Олег.

— Огонь! Вперед, марш! — взревели моторы, и танки синхронно рванули вперед.

Треск пулеметов, недоуменные взгляды немцев. А дальше весь мир вокруг оказался заполнен скрежетом дюраля по броне «четверки», в которой я в этот раз пошел в рейд. Да, метод полковника Баданова оказался действительно высокоэффективным. Два Т-IV прошли по хвостам бомбардировщиков, превращая те в куски скомканной фольги. Несмотря на опасения Соджета, гусеницы выдержали это издевательство. Вот ряд самолетов кончился, и я получил возможность оглядеться. Освобожденные пленные уже грузились в тягачи, притащившие зенитки, под руководством наших парней из машин связи и телеуправления. «Трешки» долбили куда-то в сторону леса. Рядом встала вторая «четверка», из нее показалась голова командира. Он явно еще не отошел от скрежета, поэтому кричал очень громко:

— В одной из кабин стрелок сидел! Дал очередь по кому-то из «троек». Вроде искры были, но точно не видел.

— Заглушил?

— Да, из спаренного.

— Пошли, парням поможем.

Правда, к нашему подходу все было уже кончено. Вокруг палаток валялось множество иссеченных пулеметными очередями тел в форме Люфтваффе.

— Валим отсюда! Быстро! — скомандовал я. Мы опять успели скрыться до появления погони на хвосте.

Когда началась атака на аэродром, я сначала рванул со всеми, но по дороге увидел палатки, из которых начали вылезать всякие малосимпатичные личности. Моя «тройка» пошла туда. Видимо, в палатках жили летчики или техники, поскольку никакого серьезного сопротивления они не смогли оказать. Их уничтожение долго не продлилось, но в конце нам что-то прилетело. Откуда и что, я не понял, но от удара с внутренней части бронекорпуса сыпануло осколками, один из которых мне в бровь попал.

«Ух, ты… Так и без глаза можно остаться, — мелькнула мысль, — не, по возврату пусть внутри броню линолеумом или еще чем закроют, а то можно и без пробития брони в экипаже труп получить».

После чего увидел, что все начали отход, и рванул к своим.

Возвращались от Пинска мы тем же путем, что и пришли. Просто колонна наша заметно выросла. Проскочили разгромленный пост австрийцев — как ни странно, их еще не обнаружили. В районе Кобрина остановились, чтобы скоординировать действия. Машину телеуправления, БТР связи и грузовики с «ахт-ахтами» на прицепе отправили пробираться по недавно проложенным гатям на базу, на краю болота их должен был ждать «Ворошиловец», на всякий случай. Тут же обнаружился немецкий офицер-зенитчик, его взяли наши освобожденные. Из допроса выяснилось, что нам крайне повезло на аэродроме. Сидевшие там ранее истребители улетели, а прилетела свежая группа бомберов, с пересадкой добиравшаяся из самой Германии. Наземные части этой авиагруппы застряли где-то в районе Бреста. А наземники истребителей помогли им приземлиться и тут же свернулись и помчались догонять своих. Зенитки попали сюда раньше, когда мост через Буг около крепости еще был.

Судьбу горе-зенитчика предоставили решать находящимся на базе, а сами четырьмя танками направились к найденному ранее Соджетом складу. Когда мы дошли до него, картина открылась завораживающая. Железнодорожный тупик, правда, сейчас без поезда. По одну сторону от него — многокубовые цилиндрические емкости в четыре стройных ряда. По другую — три группы двухсотлитровых бочек под навесами. В стороне — полноценный барак охраны и небольшая автостоянка. Мы пришли к ужину. Стол под крышей около барака, видимо, и был столовой. Пищу принимали на вид человек пятьдесят. Периметр склада был обнесен двумя рядами забора из колючей проволоки. По углам располагались вышки с пулеметами. Между заборами перемещался парный патруль, всего человек двадцать. В автопарке тоже парный патруль ходил кругами около одинокого «блица». Все это мы видели с расстояния около полутора километров с вершины небольшого пригорка. К складу вела хорошо укатанная грунтовка, а вот то, что было вдоль нее, мне очень не понравилось. Вначале, метрах в трехстах от нас, то, что у нас во времени называлось блокпостом, причем мешки с землей, из которых он был построен, лежали в три ряда. Затем, еще метров через триста — позиции скорострельных зениток, кажется, тридцатисемимиллиметровых в глубоких окопах, затем, еще через триста метров, на сладкое, два «8–8» тянули свои стволы в небо. А около самого обитаемого барака открыто стояли три «двадцатки»-одностволки.

Посмотрели мы с Саней на то, как фрицы там окопались… Да уж… Не пройти там… Но только мы собрались уходить, как я увидел приближающуюся машину.

— Так, народ, — сказал я, — машину берем тихо. Я ее тормозну и постараюсь их отвлечь, а вы подойдите поближе и ножиками их или еще как, но без стрельбы.

Когда машина подъехала, стало видно, что это «Хорьх», в котором сидели трое. Когда я им махнул, приказывая остановиться, они стали и офицер сразу полез ругаться.

— Я еду с проверкой, — начал он, — по какой причине вы меня остановили?

Я потребовал документы и подозвал к себе еще двоих — по принципу «не ори». Офицер, он был майором, позвал адъютанта с пропуском. А пара моих ребят подошла к машине как бы для досмотра.

И как только немцы оказались на расстоянии удара ножом, их быстренько и тихо прирезали.

— Ну что ж, — сказал я ребятам, — имеем машину, пропуск и форму… Майорик был из штаба второй танковой группы, судя по документам. Видно, своими атаками на заправщики мы им снабжение подпортили, вот и послали проверку, чтоб убедиться, что склады с ГСМ в безопасности, так что знать этого майора тут не могут. А раз не могут, то я могу вместо него туда приехать. Может кто из той взрывчатки, что мы с собой на всякий случай захватили, бомбу сделать с расчетом подрыва где-то через час после ее активации?

Нам не повезло — ни один из наших не знал, как сделать бомбу с часовым механизмом. После чего я с еще двумя наиболее говорившими по-немецки поехал на склад в качестве проверяющего. Решили поближе охрану посмотреть.

Проверяли документы у нас на каждом посту.

«Хорошо, что не полезли на прорыв, — мысленно отметил я, — тут бы все и легли без толку».

После того, как мы оказались на складе, я стал изображать дотошного инспектора. Хотя с комендантом общался с трудом — он был из Саксонии, судя по тому диалекту, на котором он говорил. А хох-дойча (литературного языка) не знал, судя по всему. По крайней мере, он на нем со мной говорить не пробовал. Я же тоже говорил на тюрингском диалекте, который он плохо понимал. Сразу вспомнился случай из жизни — мы тогда в Баварии работали (восемь человек, все, кроме меня, немцы), приходит местное начальство и начинает моему шефу что-то втирать (мы все рядом) о том, как и что делать. Повтирал — мы покивали. Ушел — я к шефу: чего он хотел-то (я баварский диалект не понимаю почти). Шеф в ответ: а я сам не понял, что он говорит. И никто не понял… Это о языках и произношениях. Хох-дойч (литературный — так назовем) знают не все — особенно в деревнях… Обычаи тоже везде свои (даже праздники не совпадают, кроме общегерманских, типа Дня объединения или Нового года). Однако «заксэ», как их в мое время тюрингцы называют, я хоть и с некоторым скрипом, но понимал, как и он меня. Был бы баварец или, не дай боже, австрияк, мы бы на пальцах скорее всего объяснялись (конечно, не так все мрачно было бы, но тяжело было бы их мне понять, а им меня). То, что я из Тюрингии, он, видимо, догадался по паре специфических слов, которых в прочих диалектах нет, ибо, поинтересовавшись, откуда я родом, он не удивился, услышав, что из Эрфурта (благо город в войну не пострадал, и его центр и сегодня выглядит, как и до войны, так что ответить, где какой фонтан или памятник, я бы смог, если бы он вдруг про город что-нибудь спросил), он только кивнул. Так что особой проблемы с «опознанием» меня как врага по неправильной постановке слов не было.