Человеческий предел (СИ)

- “Не было счастья - да несчастье помогло” - и скоро я познакомлюсь с этим “счастьем”.

Меня так и не стали ссаживать с машины, ну и я не спешил обращать на себя внимание, хотя было очень надо по маленькому куда-нибудь сбегать.

- Потерплю лучше, потом схожу, - подумал я - глядя на то, как избитого душмана загружают в машину. Тот еле шевелился. - Если уж своего так отметелили, то меня могут просто убить. Лучше уж быть серой незаметной мышкой, чем агрессивной крысой. Целее мех будет.

Кормить меня тем более никто не собирался. Вода в пластиковой бутылке, которую поставил мой бывший “хозяин” еще стояла рядом почти полная. Сборы закончились, и машина вновь покатила по дороге. Проехав километров десять, они свернули по малонаезженной дороге и направились вдоль речки к хребту. Речка уходила в пещеру и где-то там терялась. Толи туннель, пробитый людьми, толи естественная пещера, принимала в себя потоки реки, шириной где-то метров десять. Скорость воды в этой реке была не сильной, и машина смело направилась по ней вглубь пещеры. Пещера была длинной и вместе с рекой выходила на ту сторону хребта. Высота пещеры позволяла машине двигаться, не задевая нависающий каменный потолок, а вода не захлестывала двигатель.

Проехав, таким образом, метров двести выехали из пещеры, и попали на площадку, от которой река уходила вправо вдоль хребта, а дорога влево, спускаясь полого в долину. Красивая долина, зажатая между двух хребтов, довольно-таки больших и на глаз высотой около двух километров, уходила вглубь, на расстояние протяженностью около восьми километров и шириной четыре-пять километров. Посередине протекал ручей, впадая в речку, которая текла вдоль хребта и скрывалась где-то вдали. Вдоль ручья и реки просматривались фруктовые деревья, а на полях местами трудился народ. Кто-то с мотыгами, кто-то управлял упряжью крупных волов тянувших тяжелый деревянный плуг.

В середине долины раскинулся большой кишлак, который своими сплошными дувалами проходящими по окружности напоминал крепость. Внутри просматривались похожие на внешние крепости-дувалы, только меньшего размера, с круглыми или гранеными башнями и с зелеными насаждениями внутри. В центре этой крепости-кишлака ярко выделялся голубой купол мечети. Долину наполняли арыки и колодцы (кяфиды), которые наверняка соединялись подземными водоемами (кяризами). Вся эта сеть была заполнена водой и при первой видимости беспорядка, тем не менее, была хорошо продуманной оросительной системой снабжавшей долину водой.

- Вот ведь угораздило меня попасть в эту дыру. Отсюда хрен убежишь. - Я жадно осматривался, понимая, что потом мне вряд ли дадут такую возможность. - Даже если и оставят в живых, то мне точно тут жить до второго пришествия.

Глава двадцать седьмая. Жизнь в плену.

С первых же шагов после высадки с машины у меня появилась уверенность, что жить мне осталось немного. Подтолкнув меня в спину прикладом какой-то винтовки, по виду похожей на нашу мосинку, куда-то повели. Вокруг меня сразу собрались жители. И взрослые, и дети были настроены агрессивно. Стража вроде как отгоняла всех но, тем не менее, все они старались оказать “внимание” пленнику. Кто-то палкой, кто-то камнем, кто просто плевался. А когда меня затолкали в клетку, то почувствовал себя как тот лев, который сам по себе грозный и сильный, но в клетке стал уязвимым, а люди вокруг старались показать, что не боятся его и всячески старались это продемонстрировать.

Почти сразу был рассечен лоб от одного из попавших в меня камня, которыми меня стала закидывать снующая вокруг ребятня, болели ушибленные палкой нога и спина. Охранник погрозил толпе кулаком и сообщил, что суд над шурави будет вечером, и там будет видно, что с ним делать, а пока бить не следует. Если кто-то хочет свою злость выказать, то прошу сказать об этом Мухаммеду, и он осчастливит желающего, послав его в горы за своим пленным. А этот пленный собственность Мухаммеда и портить эту собственность до решения хозяина не следует.

Жители явно не желали ссориться с новым моим хозяином и стали расходиться, только дети продолжали издеваться надо мной, корча рожи и кидаясь камнями. Сергей не выдержал позывов мочевого пузыря, и бесцеремонно вытащив свое хозяйство, справил свою нужду. Вокруг все стихло на минуту, а затем посыпались камни. Я только и смог что закрыть голову руками, но, не смотря на то, что клетка была с частой решеткой, камни попадали в меня, и скоро с разбитых рук потекла кровь. Охранник, боясь, что и в него могут попасть, стал разгонять озверевших зрителей. Кое-как, отогнав от клетки детей, он, коверкая свои слова, думая, что пленному будет так понятнее, сказал, что в следующий раз он не станет защищать шурави, так как он своими действиями оскорбил мусульманскую святыню, мечеть, которая стоит на этой площади.

Я пожал плечами и на русском языке сказал, что мне уже все равно. Действительно, какая разница как убьют. Быстрая смерть конечно предпочтительней, но выбирать не приходится. Явно тут к пленному относятся как к врагу, ждать от жителей долины пощады не стоит и легкой смерти ему не видать. Поэтому наплевать на приличия и стыд, будем выказывать презрение к смерти. Если получится, конечно.

Умирать в столь молодом возрасте в планах у меня не было. Я хорошо понимал, что, вступив на тропу войны, хоть и не по своей воле, тем самым подставлял себя и под “косу”, которую носила с собой смерть. Но, как и все надеялся что она, то есть та самая “коса с костлявой” меня минует. Да и привык уже к постоянному ожиданию неминуемого, а с появлением навыков ведения этой войны стал надеяться, что ко мне судьба более благосклонна и я останусь в живых. На эту тему даже разговоров между своими не было, табу было положено на такие разговоры. Хотя каждого, кто погибал здесь, соратники и провожали с болью, но в то же время с облегчением про себя осознавали, что это не он лежит в цинковом гробу, что и в этот раз его не нашла “коса” зажатая в руке смерти. Я не был исключением, и тоже, как и другие скорбел по погибшим боевым товарищам, и тоже в душе был рад, что это не меня провожают в последний путь.

А вот сейчас видимо настал и мой час. Страх ожидаемой развязки как-то отпустил меня, или просто уже надоело бояться, стало безразлично, и душа уже не кричала о жажде жизни, она также смирилась с приготовленной участью.

Я стал вспоминать свою жизнь, такую короткую и в то же время такую насыщенную и разнообразную. Вся она сейчас проносилась мимо, крупными слайдами, не задерживаясь. Только на минутку остановилась, когда передо мной проявились милые сердцу лица родных людей. Вот отец - строгий и требовательный, но в тоже время любящий своих детей и жену. Вот мама - постоянно заботливая и нежная, стоящая на страже всей семьи, Вот и сестренка - вечно занятая своими выдуманными проблемами, а вот и братишка - так желающий быть похожим на своего старшего брата. Картинки остановились и помчались вновь. Школа, друзья, девушки, мои спортивные увлечения, училище и выпуск. Все это очень важное и нужное в той жизни, но совсем не нужное за порогом этой жизни.

Тем не менее, день кончался, и мне не дали наслаждаться своими видениями дальше. Меня грубо вытащили из клетки, и провели во двор. Довольно большого по размерам, окруженного высоким дувалом, внутри он был выложен цветной плиткой, даже с каким-то рисунком. Это как-то не произвольно зафиксировалось в моей голове, а вот лицо сидящего на скамейке хозяина не оставило никаких впечатлений. Обычное лицо афганца. Чуть скуластое, с острым удлиненным носом и черными глазами. Намечающая жидкая борода, которая пыталась скрыть шрам на подбородке. Холодный и безразличный взгляд не оставлял сомнений в ожидающей меня судьбе смертника, приговоренного этой злой действительностью и человеком привычному к подобным решениям в судьбах людей.

Вокруг стояли вооруженные бандиты и молча ждали решения своего хозяина, сидящего на крыльце дома в окружении нескольких стариков, в отношении провинившихся воинов и захваченного пленного.