Одиссея капитана Балка. Дилогия (СИ)

Циньчжоу, Дальнего, Инкоу и Ляояна. Гарцевали казаки отважных рубак Келлера и

136

Мищенко, неукротимые горцы Сухомлинова. Катились маньчжурские «повелители огня» -

конные, полевые и гаубичные батареи. В едином строю с армейцами, гордо пронесли свои

Андреевские флаги морские пехотинцы и бойцы флотского бронедивизиона.

А вечером, возле Триумфальной арки, состоялось еще одно торжество, на которое его

ни о чем не догадывающиеся главные герои, прибыли без всяких задних мыслей - просто

прослушать поздравительную речь Государя. И он ее произнес. Правда, никаких особых

сенсаций она не содержала. Неожиданность случилась после. Когда в присутствии

российских и иностранных почетных гостей, а также нескольких тысяч офицеров нашей

армии и флота, Николай Александрович возвел Гриппенберга, Макарова, Щербачева и

Руднева в графское достоинство. А генерал-адмирал Алексеев стал светлейшим князем.

На следующий день «меди, барабанов и массовки» было поменьше: утро Государь

посвятил общению с германскими и американскими гостями, лучшими людьми города и

гвардейскими офицерами. После чего прошла большая церковная служба. А ближе к

вечеру, в сопровождении адмиралов Великого князя Александра Михайловича, Алексеева,

Макарова, Дубасова, Безобразова и Руднева, Николай отправился на «Потемкин».

Там, кроме обещанного ужина в кают-компании, им, равно как и всему экипажу

«шантунгского» флагмана, предстояло еще одно торжественное мероприятие: открытие и

освящение только что установленного на фронтальной бронеплите носовой башни

броненосца барельефа в честь славной победы в Желтом море – подарка от Дворянского

собрания и купечества Первопрестольной.

И вот ленты разрезаны. В безмолвии замер строй моряков. Изготовились, словно к

бою расчеты пулеметчиков, за треногами своих фотоаппаратов корреспонденты. Порывы

ветра нетерпеливо рвут укрывающую червонную медь ткань, и перед Императором, перед

моряками и священнослужителями предстает Он.

Воин в сияющих доспехах, топчущий копытами своего боевого коня и поражающий

тяжелым копьем прямо в оскаленную пасть змееподобное, извивающееся тело азиатского

дракона, - Георгий Победоносец.

Грохочет салют плутонга под баком. И обнажаются головы под звуки гимна. А среди

десятков снимков, сохранивших для потомков величие момента, будет один, поистине

уникальный. Ибо на нем запечетлено братское объятие русского царя и члена РСДРП…

Этим вечером на «Потемкине» было решено, что вместо четырехдневной поездки в

Порт-Артур через Мукден и Ляоян по КВЖД, как планировалось первоначально, царь

пойдет на Квантун с эскадрами Безобразова и Принца Генриха. Утром 4-го апреля черно-

золотой штандарт российского самодержца взвился под клотик фор-стеньги «Варяга», а на

«Аскольде» был поднят флаг наместника.

В итоге неожиданного царского экспромта, вся разношерстная пишущее-снимающая

братия журналистов и кинооператоров оказалась «за бортом», будучи вынуждена

добираться из Владивостока в Порт-Артур самостоятельно. И лишь для нескольких

человек, в том числе для одного североамериканца, было сделано исключение: всем им

еще ночью вестовые доставили записки и пропуска за подписью адмирала Руднева.

***

Из Владивостока русская и германская эскадры с августейшими персонами на борту

вышли при солнечной погоде с небольшой туманной дымкой по горизонту. В открытом

море она практически рассеялась, зато по мере приближения к Цусиме усилился ветер, и

начало ощутимо покачивать. Хотя силы шторма он формально не достиг, но волну в

Корейском проливе развел приличную.

Тяжелее всего приходилось гвардейцам на крейсерах-лайнерах ГЭКа. Огромные,

высокобортные суда кренило так, что интимные воспоминания об этом коротком переходе

не случайно стали позже поводом для множества шуток в столичных салонах и на

полковых вечеринках.

Миновав Квельпарт в едином походном ордере из трех кильватерных колонн, обе

эскадры легли курсом на мыс Шантунг, к месту с географическими координатами той

137

роковой точки на карте, где менее четырех месяцев назад, почти со всем своим экипажем

геройски погиб русский крейсер «Витязь»…

Виновато плещут у ног Императора холодные, мутные волны Желтого моря. Будто

прося прощенья, робко захлестывают на нижнюю пощадку трапа…

Сотрясает небо рокот сотен орудий. Трепещут приспущенные флаги и штандарты.

Замерли на палубах в скорбном строю моряки…

И обнажив голову, преклоняет колено перед этими волнами Государь. И бережно

принимают они венок живых цветов из его рук. Символ благодарной памяти и скорби

русского народа обо всех его осененных ратной славой сынах, навеки оставшихся здесь, в

темных, морских глубинах. Обо всех тех, кто положив жизнь «за други своя», за Веру

свою, за Государя и Отечество, отстояли честь Великой Родины и нерушимую крепость

вновь обретенных ею Восточных пределов…

- По местам стоять! С якоря сниматься!

Снова – вперед! Курс Вест – Норд-Вест. Туда, где их с таким нетерпением ждут…

И вот проступает уже на фоне сизой мглы гористый, суровый берег. А впереди, в

туманной дымке справа по курсу «Варяга», с высокой, почти отвесной кручи сверкнуло

огнем. Полыхнуло раз, второй, третий. Прокатился над морем рокочущий, низкий гул.

- Утес начал, Ваше величество!

- Вижу, Степан Осипович. И слышу… - Николай на секунду оторвался от бинокля,

приветливо кивнув Макарову, - Потрясающе. Все-таки, ни картинки, ни рассказы, не

способны передать действительной силы сего грозного зрелища. Как жаль, что мне не

привелось побывать здесь раньше.

Приняв эстафету у артиллеристов Электрического Утеса, просверкала оранжевыми

сполохами, окуталась дымным облаком Золотая гора. И за ней, почти одновременно,

словно единым могучим залпом, от «Варяжского» гюйсштока до левого крамбола,

окрасилась проблесками дульного пламени Тигровка, распустились сизые клубы дымов от

прохода на внутренний рейд до бухты Белого Волка.

На фоне могучего, громогласного приветствия береговых канониров, жидкие дымки

по бортам нескольких канонерок Лощинского, выстроенных под флагами расцвечивания

на самой ближней к проходу линии бочек внешнего рейда, смотрелись весьма скромно.

Но флот сказал свое веское слово. В ответ встречающим, загрохотали пришедшие к

Порт-Артуру эскадры.

Императорский салют. Тридцать один артиллерийский залп. И прибывшие отвечали

крепости вовсе не мелкашками-салютками, а носовыми плутонгами среднего калибра…

К концу впечатляющего военно-морского протокольного мероприятия, голова царя

гудела, словно вечевой набатный колокол, а в качестве дополнительного бонуса, ныл и

пульсировал под треуголкой старый шрам от японской катаны.

- Ну, Степан Осипович, впечатление такое, будто сам побывал в морском сражении, -

попытался было пошутить Николай, когда артиллерийская кантата, наконец, стихла.

- Похоже, Государь, - грустно улыбнулся в ответ флотоводец, - Но только на самое

начало боя. Главных-то его звуков сегодня мы с Вами не услышим, и - слава Богу.

- Вы о грохоте взрывов и вое летящих в нас снарядов?

- Нет, Ваше величество. Это я о криках и стонах умирающих.

***

Прибывшие на внешний рейд Порт-Артура корабли с помощью деловито снующих,

пыхтящих буксиров, и без оной, вставали на свежевыкрашенные, нарядные красно-белые

бочки. Выстраиваясь, как и положено, строго по ранжиру, в соответствии с диспозицией,

которую успел оперативно передать в штаб Макарова вице-адмирал Витгефт, еще до того,

как русская и германские эскадры покинули Владивосток.

И лишь стройные белоснежные красавцы «Варяг», «Аскольд» и «Фридрих Карл»