Ревизор Империи (СИ)

Поставив в нужном месте росчерки, Виктор вернулся на Брянскую. Полученная бумага как‑то грела душу и создавала легкую эйфорию, хотя из нее нельзя было попугать даже собаки.

"А ведь сейчас Брянская — Медведева", внезапно подумал он. "Значит, есть шанс увидеть легендарного партизанского командира в двадцать лет? Где же он жил‑то? Дом должен быть не худших, он вроде по биографии как из семьи квалифицированного литейщика, гимназию кончал. А что дом? Можно же спросить, где живет. В той же полиции знают."

Виктор повернулся обратно к отделению и остановился.

"Нельзя. В моем положении кто знает, как на его биографии скажется. Ладно, "пройду по Абрикосовой, сверну на Виноградную…". Может, попадется навстречу, в лицо и узнаю."

Брянская улица оказалась не очень тенистой. Стоявший здесь ранее сосновый бор был при застройке вырублен подчистую, по краю проезжей части попадались березки и ивы, не составившие товарной ценности. Во дворах и палисадниках, помимо цветущих вишен и невестящихся яблонек, попадались невысокие елки. По обеим сторонам тянулись ровные шеренги одноэтажных бревенчатых домов, не обшитых досками; выстроенные недавно, они еще не успели потемнеть от времени и непогоды, и их желтовато — коричневые смолистые срубы казались Виктору немного неестественными, как будто кто‑то взял и построил поселок для киносъемок. В остальном это была обычная деревенская улица, наполненная ленивым лаем собак, кряканием, квохтанием, гоготом и мычанием разной домашней живности, запахом дровяного дыма и капустных щей. Прохожие, попадавшиеся навстречу, не задавали вопросов насчет необычно щегольского для здешних мест вида Виктора, и легкое чувство возможной опасности, что возникает у каждого человека, оказавшегося в одиночку в незнакомой ему стране, лишь обостряло чувства и гнало вперед. На миг ему вдруг показалось, что там, в конце, его вдруг ждет Молодежная, причем шестьдесят второго года, и он сможет увидеть там себя в детстве; подобное ощущение как‑то посещало его во сне. Внезапно он остановился.

Его взгляд уперся в темную стену леса, что протянулся в обе стороны по западной стороне нынешней улицы Металлистов. Дорога кончилась; далее, в лесу извивалась, теряясь за стволами сосен и старых елей, наезженная телегами и забитая копытами колея. Где‑то в глубине чащи слышалось мычание стада коров. Наискось, в сторону Десны, уходила канава, в которую было направлено течение лесного ручья; черная вода отдавала болотом.

Молодежной не было.

— Никак, решили проверить, насколько заводская полиция следит за порядком? — раздался за спиной чуть насмешливый голос. Как, наверное, уже заметил читатель, в таких романах часто принято заговаривать неожиданно и из‑за спины.

Виктор обернулся и увидел капитана Брусникина.

— Здесь, действительно, разве что собака покусать может, — продолжал тот, — а вот завтра будете в Брянске, там без нужды бродить по незнакомым закоулкам не советую. Впрочем, по вам не скажешь, что вы в наших местах впервые.

— Ну, если бы я был революционером, и шел на конспиративную явку, то, прежде всего, убедился бы, нет ли хвоста.

— Это другой разговор. Полагаю, мы поймем друг друга.

— Зависит от предмета разговора.

— Значит, поймем. Видите ли, у гостапо есть такой нехороший обычай: иногда по тем или иным причинам ликвидировать своих людей. Прунса я об этом не предупреждал.

— Не понял.

— Ну — у… Не верю, что вы и не поняли.

— Ну, не хотите же Вы сказать, что смысл вашей фразы был в том, что Веристов ликвидировал Прунса.

— Не хочу. Можно сказать так: контрразведке не слишком интересно, кто стоит за убийством Прунса. Важнее знать, почему его убрали.

— Поссорить гостапо с контрразведкой. И еще меня подсунуть, как ловушку для дураков.

— А что, великолепный сюжет для романа. Один только маленький недостаток: как ловушка для дураков вы явно не подходите.

— Помнится, вы говорили в "Версале", что я не похож ни на шпиона, ни на человека Веристова…

— Не осведомитель Веристова. Будем точны.

— Теперь я не ловушка для дураков. И кто же тогда я?

— Следующая жертва.

4. В поисках золотого миллиона

Виктор не стал пронзать капитана стальным взором. Он просто почесал нос. Потому что чесался.

— Ну что ж, тогда хотя бы спасибо за разрешение. Оно как раз кстати.

— Прунсу оружие не помогло. Веристов говорил вам, что контрразведка подозревает вас в его убийстве?

— Хотите выдать мне служебную тайну или проверить, не выдал ли ее Веристов?

— Бросьте. Во всяком случае, мне усердно подкидывают улики и свидетельства против вас.

— Слушайте, может быть вам с Веристовым проще встретиться и наладить взаимодействие?

— Не проще. Во — первых, если Прунса убрало само гостапо, вряд ли Веристов будет искренним. Во — вторых, ждите, что Веристов предложит вам играть какую‑то роль в расследовании, если уже не предложил. Вам не кажется, что вы будете слишком много знать?

— Намекаете на то, что меня в любом случае уберут вашими руками? И в чем должна быть плата за спасение?

— Все несколько хуже, Виктор Сергеевич. Пока я не знаю, может ли контрразведка в этой ситуации вас спасти, не говоря уж о том, захочет ли. Пока я знаю, что вас кто‑то наметил в жертву. Как честный человек, должен сказать вам, что это не я. Наверное, еще надо сказать, чтобы вы были осторожны, но, похоже, это излишне.

"Не верится. Как‑то уж слишком благородно. Хотя у Лавренева в "Рассказе о простой вещи" белый контрразведчик приносит пойманному чекисту в камеру яд — чтобы без мучений. Кажется, тоже капитан. Интересно, а военную контрразведку здесь, случайно, не от Общества тоже содержат? Вместе с доверенным лицом губкомиссара?"

— Меня беспокоит другое: смогу ли я за отпущенный мне срок спасти хоть кого‑то из будущих жертв — а их будет миллионы. Ведь кто‑то из моих предков погибал за то, чтобы не обрывались нити, чтобы продолжался наш род, им я обязан появлением на свет и самой жизнью. Успею ли я отдать долг? Можете ли вы помочь мне хотя бы в этом?

Брусникин промолчал, повернув голову в сторону леса.

Мимо проехала телега, без скрипа — лошадка рысцой тянула порожнюю повозку. Желтоватое солнце медленно клонилось в перину облаков над синеющими лесами правобережья. Вечер почти стих, и Виктор заметил, как где‑то в районе Мценской в небесах вьется стайка домашних голубей. "Пацаны балуются".

— Мне кажется, у нас с вами одинаковое понимание долга, — сказал капитан после долгой паузы. — Постарайтесь не спешить себя хоронить. К сожалению, больше ничего пока сказать не могу, кроме как "Au revoir".