Сектант

– Да. – Сергей сидел напротив Шрама.

– Тогда зачем вы ко мне пришли?

Сергей понял, что промахнулся. Вообще-то он считал, что секретарь губкома – нечто вроде нынешнего губернатора. Придешь к нему, распишешь перспективы, и он даст команду подчиненным – всяким там отделам народного образования и прочим. Только сейчас он сообразил, что губком – это губернский комитет партии. То есть если брать современные аналоги – приемная «Единой России». А практическим воплощением занимаются иные органы. Это в нашей реальности большевики взяли власть и рулили всем, здесь же есть партийные органы, а есть хозяйственные, исполнительные и прочие. Погодите…

Даже здешние большевики – все-таки большевики. А значит, они должны контролировать работу всех учреждений с тем, чтобы те не отклонялись от партийной линии. Раз так, партийные органы и секретарь губкома, в частности, должны, во-первых, держать руку на пульсе и знать, каких производств в городе недостаток, во-вторых, должны давать рекомендации госслужбам в их действиях. В любом случае у партийных органов должна быть такая возможность. Контроль без возможности воздействия – просто глупость.

Сергей просчитал свои действия буквально за секунду.

– Я понимаю, что частными лавочками вы не занимаетесь. Однако, к своему стыду, должен сказать, что я плохо ориентируюсь в советских органах власти…

Карие глаза Шрама почернели, вызвав неприятные ассоциации с глазками тюремных камер. И тут же посветлели и заискрились смешинками:

– Товарищ Вышинский, значит? А вы не тот самый сектант?

Удачную легенду себе подобрал Сергей: любой промах сразу объясняется просто: «Да он же сектант, что с него возьмешь!» Правда, репутация страдает.

– Тот самый, – спокойно кивнул Сергей: мол, да, сектант, не скрываю. – Правда, с религиозным прошлым я порвал и хочу быть полезным своей стране.

– В какое интересное время мы живем… Сектанты организуют химическое производство… – Шрам заглянул в бумаги и с выражением прочитал: – Диметиланилин… Что ж нас дальше ждет-то? Значит, говорите, хотите быть полезным?

– Да.

– И при этом просите деньги. А почему именно чернила? Считаете, нашим бюрократам нечем писать свои справки? Может, если будет поменьше чернил, будет меньше глупых бумажек? Вы не думали?

– Не думал. Когда я решил организовать производство, я думал о школах. Школьникам чернила нужны гораздо больше, чем бюрократам. Я навел справки в губоно и ориентировался на потребности города.

Шрам помолчал.

– Да. Дети – наше будущее. Не научим их – нас, необразованных, сомнут враги. А все-таки, товарищ Вышинский, почему вы решили открыть свое производство. Нет, не чернил, производство вообще? Вы – человек образованный, смелый…

Я? Смелый?

– …могли бы устроиться на службу в учреждение, пойти в армию… На заводе я вас не вижу, руки у вас все-таки нерабочие. Почему? Вы же должны знать, как относятся к нэпманам?

Сергей задумался. Можно произнести длинную, пафосную речь о необходимости поднятия промышленности, о престиже государства на мировом рынке… Можно.

Но лучше сказать правду.

– Я вообще не собирался ничего создавать. Сначала я рассчитывал просто обмануть вас, выманить деньги на открытие производства и сбежать.

Секретарь поднялся. Глаза товарища Шрама напомнили о Паше Поводне. В кабинете было тихо, только слышно, как скрипела медленно сжимаемая пальцами бумага на столе.

– Продолжай… – сквозь зубы произнес товарищ Шрам.

В животе Сергея лежал огромный ледяной ком страха, но этот разговор был нужен. Ему было нужно освободиться от собственного вранья.

– Рассчитывал. Но потом я общался с людьми: с профессором Крещенским, с секретарем комсомольской ячейки, со школьниками… – Сергей посмотрел в глаза секретарю. – Я не смогу их обмануть. Я на самом деле хочу открыть эту чернильную фабрику. Даже не ради денег, деньги для меня – не главное… – Сергей с ужасом понял, что говорит правду. – Для меня главное – само производство. Я больше не хочу быть тем, кем я был раньше, сектантом, от которого никому ни холодно ни жарко, который попусту коптит небо, не принося пользы. Я хочу, чтобы мои руки… – Сергей взглянул на ладони. – Чтобы мои руки были руками человека, который сделал что-то для своей страны, для своего народа. Чтобы, когда меня спросят: «Что ты оставишь после себя?» – я мог показать на чернильную фабрику и сказать: «Вот. Вот мой подарок народу!»

Сергей замолчал. Опять пафос… Здесь точно какая-то инфекция, толкающая на подобные речи.

Секретарь смотрел на Сергея, что-то обдумывая. Потом улыбнулся своим мыслям, подошел к Вышинскому и положил ему руку на плечо:

– Знаешь что, Сергей… Денег я тебе не дам. Не потому что не верю. Нет у нас в городской казне лишних средств. Денег не дам, но помочь помогу. На что там тебе деньги нужны? Помещение, оборудование, сырье? Специалистов, извини, найти не смогу: химики сейчас редкость.

– Есть у меня специалист. – Сергей вытер пот со лба, погладил бородку.

– Да? – Шрам оторвался от бизнес-плана, на котором что-то писал, и посмотрел на Вышинского. – Быстро… Вот, держи. Идешь в губсовнархоз, пусть зарегистрируют твое производство, а потом пусть дадут в аренду здание на Энгельса, сорок два. Два года назад один товарищ уже собирался открыть чернильную мастерскую. Он, правда, – Шрам ехидно посмотрел на Сергея, – на свои средства рассчитывал. Там тебе будет и помещение, и оборудование, и, может быть, даже химикаты, точно не помню. Ну а дальше сам крутись.

– Так в Пескове что, уже есть чернильное производство?

– Да нет. Не успел он ничего открыть, в реке зимой утонул…

– Я смотрю, – криво улыбнулся Сергей, все еще не пришедший в себя, – подледное плавание у вас популярное увлечение. Оккультист один утонул, чернильный товарищ…

– Да нет, – хмыкнул Шрам, – утонул у нас в том году только один, тот, что мастерскую открывал. А оккультист – его брат, он тогда помещение в безвозмездный дар городу передал и куда-то убрался. Два года руки не доходили. Наверное, тебя ждали. Все, иди. Сегодня еще успеешь в совнархоз, в понедельник они все оформят. Если не затянут.

– Товарищ Шрам, – вспомнил Сергей, – там на железнодорожной станции стоит бесхозный вагон с бензолом. Можно мне его получить для производства?

– Значит, говоришь, ничего организовывать не собирался? Однако сырье и спеца уже нашел. Молодец…

На прощание товарищ Шрам все-таки руку пожал.

Сергей вышел из кабинета и взглянул на свой бизнес-план. На титульном листе толстым синим карандашом… Почему не ручкой, кстати? Ах да, кляксы… Было написано: «Губсовнархозу: зарегистрировать мастерскую тов. Вышинского, передав ему в аренду здание по адресу: ул. Энгельса, 42. Губоно: рассм. вопр. о целес-ти закупок чернил у тов. Вышинского. Нач. ж-д станции «Песков»: при наличии бесхозного вагона с бензолом передать его тов. Вышинскому». Внизу стояла жирно подчеркнутая надпись: «Не волокитить!» и подпись.

Шрам сидел за столом, подперев подбородок сцепленными в замок руками.

– Нет, Сергей, – тихо произнес он самому себе, – не получится из тебя нэпмана. Есть в тебе нужная гнильца, есть, только у нэпманов она внутри, а у тебя снаружи. Счистится и не будет… Товарищ Глушкова! Принесите мне чаю, пожалуйста!

По Октябрьской улице шел без пяти минут владелец чернильной мастерской. Шел, счастливо улыбаясь, разглядывая свое отражение в зеркальных витринах.

Город заливало лучами солнца, раскрашивая улицы зеленью деревьев и красками домов и одежды. Пусть дома обшарпанны, пусть одежда прохожих в основном черная и серая. Можно подумать, в нашем времени все дома новенькие, а люди на улицах носят исключительно белое с золотом. Интересно, почему времена большевиков ассоциируются исключительно с серым цветом и пожухлыми красками? Наверное, потому, что видим мы эти времена только в фильмах, а фильмы либо черно-белые, советские, либо стилизованы под старинные, типа «Собачьего сердца». Сергей хмыкнул, вспомнив, как он удивился в детстве, когда узнал, что фильм снят недавно, ему казалось, что фильму – лет сорок.