Дело о полку Игореве

Все получилось как нельзя лучше. В несколько смятенных чувствах вернувшись от Мокия Ниловича, Богдан, отобедав и успокоившись, уговорил Жанну поехать кататься.

— Погода какая, посмотри, Жанночка! В наших широтах столь яркий день — редкость… Поехали?

Поехали.

А в просторном гараже под их двадцатиапартаментным особняком Жанна с ее истинно галльским темпераментом и безупречным чувством прекрасного уж не могла не обратить внимания на неожиданно возникшую по соседству с потрепанным «хиусом» Богдана и своим заморским «феррари» новенькую сверкающую повозку небесно-голубого цвета — напевного и глубокого, как первый гул колокола в рождественскую ночь. Удивительно изящные, хотя и, на аскетичный вкус Богдана, несколько кричащие о собственной породистости очертания разительно отличались и от неброской уютности «хиуса», и от зализанной европейской сплюснутости. Почти не отличаясь от соседей по размерам, новая повозка выглядела рядом с ними как императорская яхта рядом с рыбачьими катерами.

— Какая! — восхищенно произнесла Жанна. Неизбывная женская страсть ко всему блестящему и чистая, совсем непредосудительная зависть к неизвестному владельцу вдруг возникшей роскошной игрушки мигом засветились в ней, ровно стосвечовая лампочка под шелковым абажуром, расписанным видами священных гор. Жанна подошла, присматриваясь внимательнее, вплотную к незнакомой повозке. — Никогда еще не видела такой…

— Это «тариэль», — сказал Богдан. — Последняя модель, три месяца назад пошла в серию. Скорость до пятисот ли [12], движок вдвое экономичнее твоего «феррари»…

— Дорогая, наверное?

— Довольно дорогая, — уклончиво сказал скромный минфа [13]. Значительная прибавка к жалованью, воспоследовавшая сразу за награждением Богдана званием Всепроницающего Зерцала, оказалась весьма кстати.

— Смотри-ка! Ключ торчит. Какие вы все-таки в Ордуси беспечные… Интересно, — Жанна с любопытством оглянулась на двери гаража, словно ожидая, что сейчас сюда спустится неизвестный владелец молниеносно пленившей ее сердце повозки, — чья это?

Всех соседей по дому она уже знала наперечет, и ясно было, что сейчас молодица лихорадочно перебирает в уме их фамилии, финансовые возможности и транспортные потребности.

— Твоя, — просто ответил Богдан. Жанна окаменела. Потом растерянно посмотрела в лицо мужу.

— Что?

Богдан смущенно улыбнулся.

— Твоя, — повторил он. — Что ты по сию пору на своей италийской ездишь, ровно какая-нибудь гокэ.

— Богдан… — потрясенно проговорила Жанна.

— Сегодня началась девятая седмица нашей совместной жизни, — торжественно проговорил Богдан. — В этот день у нас принято делать подарки.

Жанна, забыв о драгоценной повозке, порывисто шагнула к нему. Прижалась, спрятала лицо у него на груди, обняла. Коротко прошуршал ее плащ — и в просторном гараже вновь стало совсем тихо.

— Ты лучший из людей, — шепнула Жанна.

«Во всяком случае, не худший, — без ложной скромности подумал Богдан. — Но как бы я это мог тебе показать, если бы не прибавка?»

Они остановились на набережной возле Благоверного сада — как раз в том месте, где два месяца назад, ища стоянки, юркий «феррари» скользнул перед носом «хиуса». С охапкой купленных по дороге роз в руках Богдан выбрался из «тариэля», который, восхищенно осваиваясь, от самого дома осторожно вела Жанна — и, отделив одну розу от остальных, выпустил ее из пальцев.

— Богдан! — Жанна, уже ушедшая на несколько шагов вперед, вовремя обернулась. — Ты розочку потерял!

И метнулась подобрать.

— Не трогай, — сказал Богдан, едва видный за ворохом алых роз. — Я нарочно. Ведь именно здесь я тебя в первый раз увидел. Это… ну… вроде как жертвоприношение. Если цветок лежит ни с того ни с сего посреди улицы — всем сразу понятно, почему. Никто не возьмет. Пока не завянет.

Неторопливо, бок о бок, они пошли по чистой и ухоженной, как дворцовый паркет, аллее к Жасминовому Всаднику.

Воздух под хлесткими лучами солнца все же потеплел к середине дня. День сиял. В Благоверном саду, пользуясь погожей шестерицей, гуляли и стар и млад. Мамы с колясками, дедушки с внуками, ученые с книгами, женихи с невестами, молодежь с гитарами…

— А вот здесь я впервые всерьез обратил на тебя внимание, — сказал Богдан, когда они приблизились к постаменту. Святой князь Александр на вздыбленном коне грозно и гордо смотрел вдаль, распаленный битвою конь топтал копытами образину гадюки в католической тиаре… все как два месяца назад. Все как двести, триста, четыреста лет назад…

— А почему? — не удержалась Жанна.

— Ты не фотографировала. Стояла такая задумчивая… Явно размышляла о главном.

— Не помню, о чем, — призналась Жанна.

Они приблизились вплотную к постаменту. Теперь стали различимы выгравированные на глыбе карельского гранита скупые, но проникновенные и исполненные самых глубоких чувств слова: «Благоверному князю — благодарные потомки». И несколько правее надпись ханьская — четыре строки по четыре иероглифа:

Аккуратно лавируя между созерцающими памятник людьми, Богдан и Жанна подошли к постаменту вплотную. Богдан медленно, церемонно поклонился памятнику в пояс — положил у постамента половину букета — и выпрямился. Сразу за ним, словно тень повторяя его движения, выпрямилась его жена.

После они двинулись к Сладкозвучному Залу — где стараниями Фирузе, старшей жены Богдана, впервые заговорили друг с другом.

— Жаль, Зал закрыт днем, — уже понимая его намерения, сказала Жанна.

— Положим у двери, — ответил Богдан. — Это все равно.

При выходе на аллею, ведшую с поляны Всадника к Залу, Богдан вдруг остановился, прислушиваясь.

— Хо, — сказал он. На лице его проступила счастливая, совершенно детская улыбка. — Коллеги будущие! Сто лет этой песенки не слышал…

Облепив, будто галчата, одну из многочисленных скамеек, под аккомпанемент двух дребезжащих гитар с десяток развеселых парней и девчонок пели, то попадая в ноту, то кто во что горазд, однако громко, азартно и от всей души:

— Подойдем? — покосившись на жену, спросил Богдан.

— Как скажешь, любимый, — ответила Жанна. Она твердо решила с сегодняшнего дня на все просьбы и предложения мужа отвечать только так.

Они подошли.

С любопытством повернувшись к ним, ребята перестали петь.

— Последний экзамен стали? — спросил Богдан.

— Ага! — раздался в ответ нестройный гомон. — Так точно, драг прер еч!

— Законоведческое отделение великого училища?

— Ага!

А кто-то особенно честный добавил:

— Заочное. Очники вчера гуляли.

— Я вас по гимну узнал. Десять лет прошло, а ничего не изменилось, — сообщил Богдан Жанне. — Приятно…

— И нам приятно! — ответил звонкий девичий голос.

Букет стал меньше, и Богдан нес его уже в одной руке — поэтому супруги держались теперь под руки. И Жанна почувствовала локтем, как Богдан окаменел.

Она с тревогой глянула ему в лицо.

Нет, ничего. Только смотрит на ответившую ему девушку как-то… странно. Сама не своя от внезапно всколыхнувшегося неприятного чувства ревности, Жанна присмотрелась к девице внимательнее. Девица как девица — сидит на спинке скамейки с бутылочкой кваса в руке; штаны в обтяжку, просторная кожаная куртка… Красивая, хотя и вполне специфической красотой — ханеянка, наверное. А может, казашка. В таких тонкостях Жанна еще не научилась разбираться. Непроизвольно она взяла мужа под руку покрепче. «Мой!» И тут же вспомнила о Фирузе.