Вариант «Бис» (с иллюстрациями)

Пятого в полк прилетел Иван Раков, номинально принявший бомбардировочную эскадрилью, которая также находилась частично в Крыму, частично еще на заводском поле. Раков был легендой авиации – живучий и почти не промахивающийся бомбер, воевавший на всех морских театрах, летавший на всех возможных видах морских бомбардировщиков и штурмовиков, один из немногих живых Героев ударной морской авиации. Живой – это было очень важное слово, большинству Золотую Звезду давали только посмертно. Или уж «предсмертно». Теперь в авиагруппе было уже четыре человека с двумя Золотыми Звездами и полтора десятка – с одной. Вечера в столовой, когда пилоты меняли выбеленные солнцем гимнастерки на новенькую чистую форму, производили на официанток неизгладимое впечатление. В полет вдали от фронта ходили без наград.

К пятнадцатому состав был доведен почти до полного, не хватало обоих гробанувшихся буквально перед самым переводом Глинок. Старший, получивший незадолго до этого пулю в плечо от стрелка «штуки», был сбит немецкими истребителями, которых он необдуманно атаковал, имея неопытного ведомого. Хотя он остался жив, выпрыгнув с парашютом, но сломанные нога и ключица уложили летчика в госпиталь явно на долгий срок. Глинка-младший, которому прочили звено, разбился на отправляющемся в тыл Ли-2 – тоже остался жив и тоже поломал немало костей. Вот ведь судьба…

Последние прибывшие отсыпались, отъедались, жадно выслушивали новости и треп. Все мечтали о купаниях и полетах, о синем море, зеленых садиках, молодом крымском вине. Амет клялся, что знает до сих пор сохранившиеся декханы с невероятными крымскими блюдами. Его слушали с восхищением и облизываясь. После обычной предотъездной суматохи с клятвами местным военным девушкам и прощальными поцелуями радостно собирающих чемоданы жен, поздним вечером загрузились в крытые грузовики и направились в сторону Москвы. Но вместо крупного аэродрома их повезли в самый центр города, к трем вокзалам. Машины въехали на территорию Ленинградского, на въезде часовой проверил какие-то документы у шофера головной машины, которую сопровождал офицер НКВД, и в кузов к летчикам запрыгнул Федоровский.

– Григорий, что за дела? – Покрышев был больше удивлен, чем возмущен. – Через какую задницу мы едем? И почему едем, а не летим?

Полковник, несший на своих плечах основную часть обеспечения, снабжения и вообще организации, широко ухмыльнулся.

– Не удивляйся, Петро, мы немножко в другую сторону едем. Вокруг нас больше секретности, чем ты думаешь. – Он продолжал радостно улыбаться, словно имел про запас что-то более притягательное, чем Крымское побережье. Колонна снова тронулась, несколько минут машины, раскачиваясь, ехали по каким-то разбитым проездам и наконец встали.

– Все, приехали, теперь выгружай ребят.

Федоровский ловко выскочил из кузова, вслед за ним посыпались возбужденно переговаривающиеся офицеры. Они стояли около небольшого состава с новеньким, попыхивающим белым паром паровозом. Несколько темно-зеленых вагонов охранялись часовыми, да и вообще, было видно, что вокруг стоят какие-то люди в форме. Здесь продолжалось движение, деловито ходили военные. Было уже достаточно темно, платформа освещалась скупо. Все это не было похоже на обычную погрузку в воинский эшелон, с его суматохой, матом и теплушками, набитыми молодыми солдатами. Да и сам поезд был почти довоенным – ни одной платформы с зенитками к нему не прицепили.

– Литерный! – с удовольствием произнес Федоровский. – Ворошиловский. По-маршальски поедем!

– Да куда поедем-то? – спросил стоявший рядом молодой майор, лицо которого Федоровский еще не успел запомнить.

– А я разве не сказал? В Ленинград!

– Говорили же, в Крым?

– Ну, потом в Крым. Разве не интересно на свой авианосец посмотреть, а, крабы сухопутные?

– Я-то как раз не сухопутный, – засмеялся тот. – Я из Херсона!

– А чего в авиацию пошел, черноморец?

– Да чего там, – майор снова засмеялся, видимо, своим воспоминаниям. – Куда уж призвали! Я военкому говорю – на флот! А он мне – фигу! В летную школу! Ну и попал в самое пекло…

– Полковник Покрышев? – к ним подбежал невысокий человечек, придерживающий фуражку рукой. – Начальник охраны спецпоезда подполковник Левадзе. Второй вагон ваш, четвертый сержантского состава, по четыре человека в купе. Отправление, – он посмотрел на часы, – через сорок пять минут. Где ваш багаж?

– Багаж! – засмеялся Покрышев. – Наш багаж с нами! Вот! – он поддел ногой поставленную на землю плотно набитую пару вещмешков.

– Тогда грузитесь, – козырнув, начальник охраны убежал к поезду.

– Народ! – обернулся полковник к курящим в стороне летчикам. – В Ленинград едем! Докуриваем и грузимся, пилоты во второй, стрелки в четвертый! Носильщиков не будет!

Со смехом обмениваясь дружескими тычками, летуны потянулись к составу. У некоторых были заслуженного вида фибровые чемоданы, большинство же несли по одному или два вещмешка с истрепанными лямками – немудреное хозяйство фронтового офицера. На некоторых еще можно было прочесть выписанные чернильным карандашом фамилии прежних хозяев, одну поверх другой, в несколько слоев. Стоявший с заложенными за спину руками лейтенант госбезопасности проводил нестройную толпу «героев» презрительным взглядом. Ни выправки, ни понятия о том, куда попали. «Фронтовики» хреновы. Проходивший мимо него капитан в фуражке, сдвинутой на самый затылок, приостановился совсем рядом, спуская с плеча мешок. Лейтенант усмехнулся и смерил его взглядом с головы до ног. Помятое лицо, мускулатура подростка, мятая гимнастерка – это было заметно даже при таком освещении. Сколько он себя помнил, ни один армеец не мог его взгляд выдержать: сверху вниз и с превосходством сильного и уверенного в себе человека. Капитан, в свою очередь, взглянул на него с таким презрением, что особист мысленно сказал «Твою мать!». Встретив такой взгляд на улице, чего еще ни разу не случалось, он провел бы задержание, не теряя ни секунды, чтобы отбить у подлеца охоту так смотреть на сотрудников госбезопасности и вообще поднимать глаза, пока его об этом не попросят. Летчик сделал движение щеками – так, что у лейтенанта на секунду перехватило дыхание. Однако обладатель мятой гимнастерки лишь сплюнул под ноги и пошел дальше, подбрасывая вещмешок на плече. Он чувствовал ненавидящий взгляд лейтенанта спиной и внутренне усмехался. Небольшое развлечение; в жизни, как говорится, так мало радостей.

Залезая в вагон, летчик подавил в себе желание обернуться, но продолжал чувствовать тот же взгляд. Он пропал только внутри вагона, в устланном ковровой дорожкой коридоре. «Твою мать», – аналогично подумал он, но, в отличие от лейтенанта, с удовольствием. Очень похожий тип был у них особистом в полку на Первом Украинском. Пятая воздушная армия, волки и служебные собаки, слабаки не держались. Такой же, только лет на десять постарше. Так же смотрел на всех, будто он тут самый заслуженный, а они так, сопли на кулак наматывают. Поцапались из-за девки, ему не светило, уроду, так начал каждый день в особый отдел таскать, прикопался к патронам к ТТ, кто их когда считал? А вот было записано столько, а где остальные? А что вы знаете о своем брате, где он сейчас? А какого происхождения ваш отец, вы говорите? И все это перед вылетами, между вылетами, после вылетов, когда хочется упасть лицом в папоротник и не слышать ничего, не думать ни о чем. А бои шли на Украине, всякое бывало. На аэродром напоролась какая-то шальная группа с оружием, не то бандеровцы, не то в самом деле немецкие диверсанты. Комендантский взвод, механики, летчики лупили по опушке из пистолетов и карабинов, оттуда довольно густо постреливали, перебегали какие-то тени. Особист героически размахивал пистолетом, поднимал народ в атаку, хотя уже выслали грузовики с солдатами. Ну, среди суматохи и криков капитан подобрался к нему метров на десять и выстрелил сбоку в шею. Из того самого ТТ. Стрелял-то он отлично. А в шею – чтобы пуля навылет прошла. До сих пор приятно вспомнить. Кто надо, тот понял, но все были свои ребята, не выдали. Совесть не мучила ни разу. Действительно, за сбитых ордена дают, по грузовикам на рокаде из пулеметов пройтись – милое дело, девушки-украинки за каждую машину отдельно поцелуют, а тут такая же вражина – чего еще думать?